— Как и все остальное на этой планете. Почему же все-таки вы, а не какая-нибудь другая частица планеты?

— Потому что вас хочет сопровождать Пел, а он не будет счастлив ни с какой другой частицей Геи, кроме меня.

Пелорат, который до сих пор сидел, не вмешиваясь в разговор, в другом углу (и, как отметил Тревиц, спиной к своему портрету), сказал негромко:

— Это правда, Голан. Блисс — моя частица Геи.

— Это прекрасно, — с неожиданно теплой улыбкой сказала Блисс, — когда о тебе так думают. И очень необычно для Геи.

— Ладно. Давайте подумаем. — Тревиц заложил руки за голову и начал отклоняться назад вместе со стулом. При этом тонкие ножки стула затрещали, и Тревиц, сообразив, что стул может не выдержать подобного обращения, быстро вернул его в исходное положение.

— Останетесь ли вы частью Геи после того, как покинете ее? — спросил он.

— Необязательно. Например, если я замечу, что мне угрожает серьезная травма, я могу изолироваться, чтобы не навязывать эту травму всей Гее. Или по какой-нибудь другой важной причине. Но это может случиться только при чрезвычайных обстоятельствах. Как правило, я буду оставаться частицей Геи.

— Даже после прыжка через гиперпространство?

— Да, хотя это намного сложнее.

— Это мне не очень нравится.

— Почему?

Тревиц поморщился.

— Потому что, — сказал он, — это означает, что все, что вы увидите и услышите на моем корабле, увидит и услышит Гея.

— Да, потому что я Гея.

— Вот именно. Даже вот эта стена увидит, услышит и почувствует.

Блисс взглянула на стену, в которую ткнул Тревиц, и пожала плечами.

— Да, — ответила она, — стена тоже. Конечно, она усвоит ничтожно мало, но я думаю, что в ответ даже на этот наш разговор в ней происходят какие-то субатомные сдвиги, позволяющие ей лучше соответствовать Гее и помогающие наиболее целеустремленно служить общему целому.

— Но если я захочу уединиться? Может, мне не нравится, чтобы стена знала, что я делаю и о чем говорю.

Блисс посмотрела на него растерянно, и неожиданно слово взял Пелорат.

— Знаете, Голан, я не хотел вмешиваться, потому что мало знаю о Гее, но Блисс сумела мне кое-что объяснить… Допустим, вы в толпе на Терминусе. Вы много всего видите и слышите. Может быть, что-нибудь из этого замечаете. Может быть даже, если постараетесь, вспомните что-нибудь потом. Но вам это неинтересно, поэтому вы просто ни на что не обращаете внимания. Даже если вы увидели какую-нибудь яркую эмоциональную сценку, вы ее забудете, потому что вам нет до этого дела. И пусть вся Гея знает о ваших личных делах, они ее все равно не интересуют. Блисс, скажи, я прав?

— Я об этом никогда не думала, Пел. Возможно, в чем-то ты прав. Но главное, что это уединение, о котором говорит Трев — я хотела сказать, Тревиц, — у нас не принято. Оно для меня-нас-Геи совершенно немыслимо. Как можно хотеть, чтобы твой голос не услышали, о твоих делах не узнали, твои мысли не передались… не быть частью целого… — Блисс покачала головой. — Я говорила, что в чрезвычайных случаях мы можем отключаться, но кто захотел бы так прожить хотя бы час?

— Я, — ответил Тревиц. — Поэтому я должен найти Землю и выяснить, по какой причине я выбрал для человечества такую кошмарную судьбу.

— Эта судьба вовсе не кошмарна, но не будем обсуждать этот вопрос. Я полечу с вами не как шпион, а как помощник и друг. Вся Гея будет с вами не как шпион, а как помощник и друг.

— Лучше бы Гея помогла мне, направив меня на Землю, — с горечью сказал Тревиц.

— Гея не знает местонахождения Земли, — Блисс медленно покачала головой. — Домм вам уже говорил.

— Я в этом не убежден. У вас должны быть какие-нибудь материалы на эту тему. Почему мне ни разу не удалось их обнаружить? Может быть, я сумел бы извлечь какие-нибудь сведения, которых не заметила Гея. Я неплохо знаю Галактику, и даже если Гея в самом деле не знает, где находится Земля, может быть, мне удалось бы что-нибудь понять из ваших архивов.

— Что вы называете архивами, Тревиц?

— Я говорю о любых архивных материалах: книгах, фильмах, пластинках, археологических находках. За все время, что я здесь, я не видел ничего, имеющего отношение к архивным материалам. А вы, Янов?

— Нет, — нерешительно сказал Пелорат, — но я не особенно искал.

— А я искал потихоньку, — сказал Тревиц, — и не нашел ничего. Ничего! Я предполагаю, что их от меня прячут. Интересно почему? Вы можете объяснить?

На молодом гладком лбу Блисс от удивления появились морщинки.

— Почему вы раньше не спросили? — ответила она. — Я-мы-Гея ничего от вас не скрываем. Обманывать может изолят — отдельный индивидуум. Он беспомощен и из-за этого полон страха. А Гея всепланетный организм с могущественным разумом. Гея ничего не боится, и ей незачем обманывать, то есть выдумывать то, чего нет в действительности.

— Тогда почему же, — требовательно спросил Тревиц, — вы не дали мне увидеть никаких архивов? Постарайтесь ответить убедительно.

— Конечно. — Блисс показала пустые ладони. — У нас нет архивов.

Пелорат, по-видимому, удивился меньше, чем Тревиц, и потому опомнился первым.

— Дорогая моя, — тихо сказал он, — но этого не может быть. Нормальная цивилизация не может существовать без архивов.

— Это я понимаю, — сказала Блисс, подняв брови. — Я хотела сказать, что у нас нет таких архивов, о которых говорит Трев, то есть Тревиц. У нас нет рукописей, печатных изданий, фильмов, компьютерных банков данных. У нас нет надписей на камнях, если уж на то пошло. Вот что я имела в виду. Естественно, поскольку этого нет, Тревиц ничего и не нашел.

— Что же у вас в таком случае есть? — спросил Тревиц.

— У меня-нас-Геи, — объяснила Блисс, тщательно выговаривая слова, как ребенку, — есть память. Я помню.

— Что помните? — спросил Тревиц.

— Все.

— Все справочные сведения?

— Конечно.

— Какой давности?

— Любой.

— И вы можете дать мне любую справку: историческую, биографическую, географическую, по биологическим наукам? Даже местные сплетни?

— Могу.

— И все находится в этой маленькой головке? — насмешливо сказал Тревиц, указывая пальцем на правый висок Блисс.

— Нет, — ответила она. — Воспоминания Геи не ограничиваются содержимым моей головы. Слушайте, — она заговорила назидательно, как будто была не Блисс, а сплавом всех частей Геи. — В доисторические времена люди не могли разговаривать, хотя могли запоминать события. Речь изобрели, чтобы выражать воспоминания и передавать их от человека к человеку. Потом изобрели письменность, чтобы записывать воспоминания и передавать их от поколения к поколению. Все достижения технологического прогресса стали служить для того, чтобы обеспечить как можно больше места для хранения и передачи воспоминаний, и для того, чтобы их находить и использовать, когда нужно. Однако нам, после того как мы объединились, все это стало не нужно. Мы можем вернуться к памяти, базовой системе знаний, на которой построено все остальное. Понимаете?

— Вы хотите сказать, — ответил Тревиц, — что сумма всех мозгов Геи помнит больше, чем отдельный мозг?

— Именно.

— Но если все эти сведения распылены по планетарной памяти, можете ли вы — одна из частиц Геи — ими воспользоваться?

— В любой момент. Что бы я ни захотела узнать, все находится в каком-нибудь отдельном разуме или в нескольких. Если это что-то всем известное, вроде слова "кресло", оно есть в каждом разуме. Если же это что-то редкое, оно имеется лишь у небольшой части разума Геи. Я могу запросить эти воспоминания, хотя тут потребуется некоторое время, чтобы их получить. Вы, например, если хотите что-то узнать, просматриваете микрофильм или пользуетесь компьютерными банками данных. А я для этого обозреваю весь разум Геи.

— Удивительно, — сказал Тревиц, — как это у вас от такого обилия информации крыша не поехала?