Шлюз закрылся за ними, и Тревиц почувствовал. что отгородился от какого-то ночного кошмара, от чего-то ненормального, что мешало ему свободно дышать.

Он знал, что элемент этой ненормальности — Блисс по-прежнему находится рядом. Пока оставалась она, оставалась Гея, но в то же время он чувствовал, что ее присутствие необходимо. Это снова была работа черного ящика, и Тревиц очень надеялся, что все же не станет полагаться на него чрезмерно.

Тревиц осмотрел корабль. Он как всегда, был прекрасен. Корабль принадлежал ему с тех пор, как Мэр Сообщества Харла Бранно выслала Тревица с Терминуса к звездам в качестве живого громоотвода, который должен был притянуть удар врагов Сообщества. Эту задачу Тревиц выполнил, но возвращать корабль не собирался.

За считанные месяцы Тревиц обжился в нем и уже плохо помнил свой бывший дом на Терминусе.

Терминус! Вынесенный на окраину Галактики центр Сообщества, которому, согласно Плану Селдона, предстояло через пять веков создать Вторую и величайшую Галактическую Империю, если бы только Тревиц не разрушил этот План. Решение Тревица превратило планы Сообщества в ничто, впереди был новый уклад жизни, полная революция, самая кардинальная со времени возникновения многоклеточной жизни.

И вот он отправлялся в путешествие, чтобы подтвердить (или отвергнуть) это решение.

Тут он очнулся от своих дум и заметил, что остановился на полдороги в каюту пилота. Встряхнув головой, он поспешил в каюту и там, на прежнем месте, нашел свой компьютер.

Компьютер блестел. Все вокруг блестело. Уборку произвели самую тщательную. Выключатель, который он нажал входя, сработал идеально и с большей легкостью, чем обычно. Вентиляционная система работала так бесшумно, что ему пришлось приложить руку к вентиляционным отверстиям, чтобы убедиться в движении воздуха. На столе компьютера приветливо светился маленький кружок. Тревиц коснулся его, и поверхность стола залил свет, обозначились темные контуры в виде рук — контакты. Тревиц глубоко вздохнул и понял, что некоторое время не дышал. Геяне не были знакомы с технологией Сообщества и могли нечаянно что-нибудь сломать. Но пока все было в порядке.

Для полной оценки требовалось положить руки на контакты, и он замешкался. Если что-нибудь сломано, он сразу узнает об этом, но сможет ли в этом случае исправить поломку? Для ремонта пришлось бы вернуться на Терминус, но тогда — он в этом не сомневался — Мэр Бранно его больше не отпустила бы…

Сердце его стучало, не было смысла ждать. Он вытянул руки и положил их на контуры. Он почувствовал, как будто его взяла за руки другая пара рук. Сознание расширилось, он увидел Гею, зеленую и влажную, стоявших вокруг и наблюдавших геян. Наверху он увидел облачное небо. Послушные его воле, облака исчезли, и он смотрел на синее небо с шаром солнца Геи, свет которого компьютер отфильтровывал.

Он пожелал — и синь расступилась, стали видны звезды; он снова пожелал — и увидел Галактику, похожую на вычерченную в перспективе цевочную шестерню. Он варьировал компьютерное изображение Галактики, меняя ориентацию, регулируя видимое течение времени, заставляя ее вращаться сперва в одном, потом в другом направлении. Он отыскал солнце Сейшел, ближайшую значительную звезду, потом солнце Терминуса, потом Трантора. Он путешествовал от звезды к звезде по галактической карте, находившейся в чреве компьютера.

Тревиц убрал руки с контактов, вернулся в реальный мир и осознал, что все это время стоял над компьютером согнувшись. Спина онемела, и, прежде чем сесть, он потянулся.

Он смотрел на компьютер с огромным облегчением: компьютер работал идеально. Казалось, он стал еще отзывчивее, а чувство Тревица к компьютеру напоминало любовь. Пока компьютер держал Тревица за руки (Тревиц не признавался себе, что воспринимал контакты как женские руки), они были частью друг друга, и воля Тревица управляла, руководила и была частью большего целого. Тревиц вдруг с беспокойством подумал, что нечто подобное ощущала Гея в масштабе планеты.

Он покачал головой. Нет! В случае с компьютером контроль принадлежал Тревицу, компьютер полностью подчинялся.

Тревиц встал и прошел в компактный камбуз, соседствовавший со столовой. Там при надлежащем охлаждении хранились запасы продуктов. Пищевые контейнеры были снабжены устройствами быстрого разогрева. Он уже отметил, что микрофильмы в его каюте расставлены по порядку.

Он знал, что и персональная библиотека Пелората в полном порядке. Иначе Пелорат уже дал бы об этом знать.

Пелорат! Он чуть не забыл.

Он шагнул в каюту Пелората.

— Здесь хватает места для Блисс, Янов?

— О да, вполне.

— Я могу превратить кают-компанию в ее спальню.

Блисс широко раскрыла глаза.

— Я вовсе не хочу спать отдельно, — сказала она. — Меня полностью устраивает каюта Пела. Хотя, надеюсь, мне будет разрешено пользоваться и другими каютами. Например, местом для гимнастики.

— Конечно. Любым местом, кроме моей каюты.

— Хорошо. Я и сама предложила бы что-нибудь подобное; естественно, вы не должны заходить в нашу.

— Естественно, — сказал Тревиц, глядя вниз и замечая, что его ботинки пересекают порог. Он сделал полшага назад и строго сказал: — Здесь не гнездышко для молодоженов, Блисс.

— Учитывая компактность каюты, я бы сказала, что это как раз гнездышко, хотя геяне и расширили наполовину ее площадь.

Тревиц старался говорить внушительно.

— Вам придется жить очень дружно, — сказал он со значением.

— Мы действительно очень дружны, — ответил Пелорат, явно смущенный темой разговора. — В самом деле, старина, мы сами организуем свои дела.

— Я должен объяснить, — медленно сказал Тревиц, — что корабль не приспособлен для молодоженов. Располагайтесь, как хотите, но учтите, что полного уединения у вас здесь не будет. Я думаю, Блисс, что вы это понимаете.

— Есть дверь, — возразила Блисс. — И я надеюсь, что, когда она будет заперта, вы не будете нас беспокоить. Ну, за исключением чрезвычайных обстоятельств.

— Конечно. Но здесь нет звукоизоляции.

— Тревиц, — сказала Блисс, — вы хотите сказать, что вам будут слышны все наши разговоры, все наши нежные слова и звуки?

— Да, это я и пытался сказать. Я надеюсь, что, имея это в виду, вы будете сдержанны. Может быть, вам это не понравится, о чем я сожалею, но ситуация такова.

— Собственно, Голан, — откашлявшись, сказал Пелорат, — я уже сталкивался с этой проблемой. Вы понимаете, что все впечатления Блисс при общении со мной воспринимаются всей Геей.

— Я об этом думал, Янов, — преодолевая неловкость, сказал Тревиц. — Я просто не хотел об этом говорить. На тот случай, если вам эта мысль не приходила в голову.

— Боюсь, приходила, — сказал Пелорат.

— Не обращайте на это слишком много внимания, — сказала Блисс. — В любой момент на Гее найдутся тысячи людей, поглощенных любовью, миллионы тех, кто ест и пьет или получает еще какие-то удовольствия. Это создает общую атмосферу радости, которую ощущает Гея и все ее части. Свою долю в это ощущение вносят животные, растения, минералы, это ощущение неизвестно нигде, кроме Геи.

— У людей на других планетах есть свои личные радости, сказал Тревиц, — которыми мы тоже можем делиться или, если захотим, оставляем их личными.

— Если бы вы узнали наше ощущение радости, вы бы поняли, в какую нищету погружены вы, изоляты, в этом отношении.

— Откуда вы знаете, что мы чувствуем?

— Даже не зная, можно предположить, что ощущение всепланетного счастья намного интенсивнее радости, которую может испытывать отдельный изолят.

— Возможно. Но я хочу сохранить свои нищие радости и горести и быть собой, а не кровным братом ближайшего камня.

— Не стоит иронизировать, — сказала Блисс. — Вы цените все минеральные кристаллы в зубах и костях. Вы не согласились бы повредить даже один из них, хотя сознания в них не больше, чем в каком-нибудь кристалле горной породы того же размера.

— В общем, это верно, — неохотно признал Тревиц, — но мы сильно отклонились от темы. Мне все равно, разделяет ли Гея вашу радость, Блисс, но я ее разделять не хочу. Мы будем жить здесь в тесноте, и я не желаю, чтобы меня вынуждали участвовать в вашем личном общении.