Так и решили: в ящик натащили косточек и объедков, за ящиком спрятался очередной охотник.

— Придёт! — уверяла Валя. — Он голодный — страсть, только не пропустить.

Наконец дождались. Повезло толстенькому неуклюжему Коле. Он даже дышать перестал, когда чёрная пушистая кошечка прыгнула на ящик и сразу — в ящик, в глубину. Шапка не понадобилась: Коля прихлопнул ящик крышкой и со всех ног кинулся домой. На помощь примчался чуть не весь детский дом. Притащили мешок, откинули крышку. Коля неожиданно проворно всунулся в ящик головой.

— Держу! — крикнул он что есть силы. Через минуту вынырнул, прижимая к груди мешок, там что-то шевелилось и тоненько испуганно мяукало.

— Коля, дай мне подержать, — просила Валя. — Ведь это я, я… первая её придумала, право — я!

— Кошек не придумывают, а ловят, — задорно возражал Коля. — Ты думала, а я поймал. И всё!

Бьющийся мешок принесли в спальню девочек и осторожно открыли. Чёрная лохматая головёнка с золотыми глазами выглянула и замерла в ужасе: такая куча ребят уж наверно задумала недоброе…

Но тут бойкая Люба пробилась к мешку, проворно выхватила из него котёнка и поставила на подоконник.

Котёнок был так худ, что это чувствовалось даже сквозь лохматую шубку. А на подоконнике блюдечко. И в нём тёплое молоко. И пахнет… Разве выдержишь!

Через несколько минут пленник, согретый, накормленный и успокоенный, уже мурлыкал на руках сияющей Мани Арбузовой.

Анна Васильевна перенесла новое несчастье с покорностью.

— Пускай уж живёт, может, и вправду мышей ловить будет, — вздохнула она. А тётя Домна убеждённо добавила:

— Кошка-то мышеловка будет. Уж я знаю. По всему видно.

Пум волновался больше всех. Его не пускали в спальню, а теперь не пускают в кухню: тут пахнет тайной. Дело надо разведать.

И хитрый, как лиса, он притаился за шкафом около кухонной двери.

Случай представился скоро. Тётя Домна с грудой тарелок в руках выскочила из кухни и пронеслась по коридору, наскоро стукнув по двери каблуком, воображая, что та сама за ней закроется. Но Пум уже оказался в кухне.

Так и есть: перед плитой, на половичке сидит враг Васькиной породы.

Усы Пума воинственно встопорщились. Шаг вперёд, ещё. Минута — и дело кончилось бы потасовкой, но маленький пушистый чёрный комочек с белой мордочкой не шелохнулся. Может быть, он и раньше дружил с собачонкой, похожей на Пума, может быть, устал от тепла, еды и ласки, но он не шевелился и спокойно смотрел на Пума круглыми золотыми глазами.

Пум осторожно приблизился. Ничего! Ещё шаг. Две белые мордочки почти коснулись друг друга… внезапно розовый язычок щенка тихонько дотронулся до розового носика котёнка. Тот вздрогнул, но не отскочил.

Через минуту тётя Домна, смеясь, заглянула в столовую:

— Идите-ка, только не испугайте. Ну и чудеса!

Ребята чуть дыша прокрались к двери в кухню и остановились поражённые: Пум и котёнок, прижавшись друг к другу, сидели на коврике и смотрели на огонь.

С этого вечера началась их крепкая дружба. Ловил ли котёнок мышей, осталось неизвестным, но тётя Домна на них почему-то жаловаться перестала. Зато Пум и Чернушка носились по дому целый день как угорелые. Они валялись и кусали друг друга, трепали вдвоём верёвочки и тряпки и спали, нежно обняв друг друга лапками.

Ребят огорчало одно: около чашки с едой дружба разлаживалась.

«Ррав», — рычал Пум, придерживая кость лапкой, и котёнок отходил в сторону, грустно поглядывая на бессовестного приятеля. Но когда Пум, насытившийся и пристыженный, подходил к нему, котёнок всё прощал, и возня возобновлялась.

— Видно, правду говорят: собака — пёс! — укоряла щенка тётя Домна. — Еды тебе, что ли, мало, жадина?

«Пффф! Жадина, жадина, — подтверждал рыжий Васька на своём языке. — И не кошачье дело с такой дрянью дружить!»

Но Чернушка была другого мнения. Она притаивалась за углом и весело кидалась на мохнатую шею Пума.

Вскоре на смену зиме подошла весёлая весна, и приятели стали играть на улице. Особенно радовался их дружбе хромой Петя. Много ходить ему было трудно, игры с беготнёй — не по силам. А теперь, сидя на крылечке, он подолгу наблюдал возню котёнка с собакой и забывал о своём увечье.

Но однажды чуть не случилась беда.

Тётя Домна присутствовала только при самой развязке.

— Слышу я, — рассказывала она Анне Васильевне, — Петюнька не своим голосом кричит. Я и бегу. А он стоит, костылём машет, а другой рукой Пумку держит за шиворот. А собачища чужая знай скачет, Пумку достать хочет, а Петюнька не даёт.

От Пети не скоро удалось добиться связного рассказа.

— Он Чернушку хотел… — всхлипывал мальчик, — Чернушку хотел разорвать. А Пумка ка-ак кинется и его прямо за морду хвать. Чернушка — к дереву. А собака опять за ней, а Пумка опять её за морду. Чернушка на дерево вскочила. И собака тогда Пумку, Пумку моего…

И он со слезами прижал к себе щенка. Пумка весь дрожал и то повизгивал, то рычал — переживал происшествие. Анна Васильевна, сама растроганная и взволнованная, осмотрела его. Из прокушенного плеча немножко сочилась кровь, но других повреждений не было.

— Не плачь, — успокоила она Петю, — цел твой Пумка. А за Чернушку мы ему большую кость дадим.

Пумка, герой и победитель, получил за этот день больше ласк, чем за все предыдущие.

За обедом Анна Васильевна, против всяких правил, позвала Пума в столовую и сама дала ему большую кость с мясом. Герой торжественно улёгся с нею посреди комнаты, окружённый восторженным вниманием ребят.

— Грызёт-то как ловко! — восхищался Сергушок, точно Пум и это сейчас делал особенно, по-геройски.

Чернушка, распустив пушистый чёрный хвост, ласково подошла к нему.

Шерсть на спине героя угрожающе встопорщилась. «Рррммм!» — сказал он и крепко вцепился в кость. «Мурр, мурр», — благодушествовала Чернушка и протянула мордочку к самой кости.

«Рррр-ав!» — разразился Пум и, бросив кость, угрожающе повернулся к Чернушке.

В один миг она взлетела на самый верх буфета, к рыжему Ваське, перепуганная не так Пумкиным рыком, как общим громким смехом.

— Ой, не могу! — покатывался Сергушок. — Ой, уморил! Сам от собаки спас и сам же из-за кости… Один рыжий Васька был очень доволен. «Фшш, я ж говорил, — торжествовал он. — Я ж говорил: собака — собака и есть».

Петя огорчился опять чуть не до слёз. — Гадкий ты пёс, — укорил он Пумку, — опозорил меня при всех. Ну, подожди же!

На следующий день он явился в кухню с большой чашкой в руках.

— Тётя Домна, — сказал он, — дай мне, пожалуйста, чего-нибудь повкуснее. Не могу терпеть, что Пумка — жадюга. Я его выучу. Только никому не скажи, ладно?

— В ликбез, стало быть, определить хочешь? — смеялась Домна и щедрой рукой налила в чашку жирного супа.

— Нá тебе, и с хрящиком. Ничего только у тебя не выйдет. Сказано ведь, собака — пёс!

Но Петя, взяв на руки Чернушку, уже присел в углу за печкой.

— Вот увидишь, — отвечал он. — Пум, поди сюда!

Прошло десять долгих дней. Работа по «ликбезу» в чуланчике за кухней осталась тайной для всех, кроме тётки Домны. И наконец настал вечер торжества.

— Анна Васильевна, — сказал за ужином Петя. — Можно мне Пума при всех покормить? Один только раз. Я что-то покажу. Можно? Спасибо! Пум, Чернушка, ко мне!

И рыжий Васька с обидой и злостью увидел с верхушки буфета, как два маленьких носа — розовый и чёрный — дружелюбно уткнулись в чашку с вкусной едой.

Дети были в восторге.

— Ну и Пумка! — кричали они. — Ну просто как человечек, всё понимает!

А Васька смотрел-смотрел с буфета, отвернулся и зевнул от обиды:

«Ещё кошка называется. С собакой из одной чашки есть. С голоду умру — не стану. Мяауу… Фф-пшш!»

Петя утром вышел во двор и устроился с книгой на скамейке под старой липой. Это было его любимое место: здесь можно и почитать, и полюбоваться, как Пум с Чернушкой в догонялки играют. Но сегодня у них что-то игра не ладилась. Чернушка вышла на крыльцо и разлеглась на самом солнышке. Пум перед ней и прыгал, и на передние лапки припадал — делал вид, что хочет на неё наброситься, а она вовсе на него смотреть не хочет, далее отворачивается.