– Что там случилось?.. Не враги ли подбираться стали?.. – тревожно заговорили игроки, бросаясь из-за стола, натягивая шубы, пристегивая сабли…

Но вошел гусар, вахмистр, и успокоил всех.

– Москаля там изловили… на подводе ехал ночной порой… Хотел убежать… По лошадям стреляли… а его схватили! – доложил усач.

– Пусть сюда ведут его! – приказал полковник.

– И кучера?..

– Нет… не надо!..

Вахмистр ушел.

– А гусь-то, пожалуй, попался с начинкой! – обратился к полковнику капитан Кабержицкий, сподвижник Струся, попавшего в плен россиянам. – Может, позвать людей, пан полковник, да огоньку приготовить…

– Подождем. Сперва посмотрим, что это за птица… Может, так… просто ворона, а не гусь…

– О!.. Бывало так в Москве в пору осады, что и ворона казалась нам мясиста и вкусна!.. Наголодались там, мое почтенье!.. Я все посты лет на сто выполнил за эту пору горькую!.. Того гляди, живым на небо попаду!..

– Уж лучше в ад! – смеясь, возразил полковник. – Там будет повеселее!..

Снова распахнулась дверь из сеней, ворвался клуб холодного, парного воздуха, и в этом тумане обрисовалась фигура осанистого, просто, но чисто одетого бородача, вроде посадского или зажиточного горожанина, в тяжелой волчьей шубе, туго опоясанной красным поясом. Рысья шапка с наушниками полузакрывала полное, пылающее от мороза лицо.

– Ух и шуба же! – довольным тоном протянул капитан Маскевич и, подойдя, потянул за воротник, отворачивая его подальше от лица пленника. – Ба! Старый приятель! – по-русски вдруг заговорил он, узнав вошедшего. – Кого я вижу! Не зря сейчас я поминал Москву…

И капитан обменялся крепким рукопожатием с человеком в волчьей шубе.

– Вы знакомы?.. – удивился Краевский.

– Еще бы! Наш давнишний приятель!.. Дьяк думский, Грамматин, пан Ян… Почтенный человек! Его я не дам в обиду! Сам круль наш знает этого достойного пана!..

– Тогда раздеться и присесть прошу пана Яна Грамматина… В нашу компанию!.. Это – все свои паны начальники… А я – Краевский, Юзеф-Хризостом-Бонавентура, из Подляшья, герба Чинских… Приятно свести знакомство.

– За ласку – низко кланяюсь пану полковнику! – довольно сносно заговорил по-польски дьяк. – Попировал бы с друзьями… Да время не терпит! По делу я…

– Как!.. Разве… не поймали пана наши гусары… Разве…

– Я сам дал себя изловить… так, для приличия… Еще со мною едет тамо человечек… мой кучеренок… А он и не кучер на самом деле… А из наших, из служилых людей… Выборный он, с собора едет, из Москвы… И держит путь на Тверь… Вот я с ним и увязался… когда шепнули мне…

– Что я ловлю тех птичек, которые едут из Москвы, с этого пустейшего собора… кого вы там еще избрали! Скажи-ка толком, пан Ян!.. Владислав – ваш коронный царь. Ему дана присяга от целого народа… Какой там еще такой Романов!..

– Его капитан должен хорошо знать… Тот самый отрок Михаил, что сидел в Кремле со старицею Марфой, с женою бывшей Филарета…

– Ах, помню… знаю! – отозвался Маскевич. – Этот мальчуган!.. Такой… приятный… Но в цари избрать ребенка!.. Что за дичь!

– Хотят посадить!.. И ничего не поделаешь… Мы, русские, значит, ничего не можем сделать… А вы… если захотите…

– Что?.. Что такое! – заволновались все.

– Можно взять в плен его и вместе с матерью… Да и… туда! К отцу на увиданье на Литву и отправить под надежною охраной… чтобы русские по пути не отбили дорогой добычи!.. Тогда не посадят мальчика царем московским… И Владиславу к трону открытый путь!..

– Что дело, то дело! Я понимаю пана Яна… Признателен за дружбу и совет такой прекрасный!.. У нас друзей немного среди россиян! Тем более верных и преданных, подобно пану… Я, без сомненья, все протори, расходы, покрою пану… Даже вот… сейчас!

Собрав в пригоршню кучку золотых, полковник достал из кармана шаровар небольшой кисет, всыпал туда червонцы, еще набрал и переложил туда одну горсть, затянул шнурок кисета и подал его Грамматину.

– Не откажи принять, пан… От души подарок!..

– Благодарствую, пан полковник!.. И брать не за что… Да, говорят, и отказаться не следует от дара, чтобы не обидеть дарителя!..

– Да уж, не обижай меня, пан Ян… А я и крулю напишу… И в случае удачи… Он тоже пану Яну, я знаю… выразит свою любовь и ласку полновесною монетою… Круль наш не любит быть в долге перед своими друзьями!..

– Не о том у меня забота, вельможный пан полковник!.. Не для награды… Другое у меня на душе!.. Уж больно у нас великая рознь идет с Романовыми… А вдруг они и первыми станут во всем царстве!.. А я – на задах… Легко ли это мне! А яснейшему крулю я и цидулу кстати захватил с собою… Тут все ему пишу… И хотели бы бояре взять его самого или Владислава… Да черный люд, мелочь вся – мешают нам в этом деле… Есть там Куземка Минин, по прозванью Сухорук… Мясник, нижегородец… Ну, вот тот самый…

– Что в день злосчастной октябрьской битвы под Москвою вырвал победу из рук у нашего отважного пана гетмана Хотькевича?! Знаю я его! – хмуро проговорил Краевский. – Он, значит, за этого Романова!.. Ну, так он его и увенчает! Это – дьявол во плоти, а не человек. Если он вмешался, так дело будет…

– Нет, не будет! Не стану жив, а помешаю этому! – гневно, злобно выкрикнул Грамматин. – Скажу по дружбе пану полковнику… Князь Шуйский и многие другие знатные лица меня просили… И вот тут я все пану написал… Что надо делать, куда разослать отряды, чтобы захватить успешнее и отрока и мать-старуху… А там… Там не мое уж дело, что бы ни случилось! Я умываю руки…

– Вот, ценю такую чистоплотность в людях, пане Яне! Все выполню по твоим словам, мой сановный пан дьяк… А там, пан говорит, с ним за возницу «посол» поймался земский… Я тоже было парочку перехватил… допрашивал их сам… как следует. Представились круглыми дурачками… сколько я ни бился с ними, хоть ты что! Не знают ничего и не слыхали и не видали!.. И как их звать, тоже забыли… Наглецы. Я за насмешку тоже подсмеялся над хамами! Висят оба в лесу, кормят ворон своими телами… А ты уж, пан, я вижу, собираться задумал в путь… Что скоро так!..

– Просил бы, пан полковник, домой меня пустить теперь же. По вашим же делам похлопотать мне надо, пока еще не поздно… О Владиславе промыслю… пока еще не признан новый царь! Пока пустует трон… Челом всем бью, Панове!..

– Челом!.. А, понимаю! По-нашему то – «падам до нуг!..» Счастливый путь! Гей! Ясько! Проводи пана до сеней, и пусть несколько человек поедут издали конвоем, до большой дороги доехал бы благополучно гость!.. Понял?..

Еще что-то шепнул полковник седому; бравому вахмистру.

Грамматин, уже снова укутанный в свою шубу, подвязанный, с рысьей шапкой на голове, вышел за вахмистром.

Веселая компания снова принялась за кости и вино, шумно обсуждая предстоящую «королевскую охоту», как выразился Краевский.

А вахмистр привел дьяка к широким, прочным пошевням, устланным сеном для сиденья; поверх сена разостлан был домотканый ковер. Овчинная полость прикрывала ноги сидящих.

Кучер Грамматина лежал на дне пошевней под полостью и уже дремал.

Услыша движение и тяжелые шаги подходящего Грамматина и вахмистра с несколькими гусарами, он встряхнулся и сел, оправляя кругом себя сдвинутый ковер, полость, взбивая сено на сиденье.

– Отпустить проезжих москалей! – громко приказал вахмистр гусарам, которые, стоя около своих коней, сторожили сани и возницу. – Да проводите их до большой дороги, чтобы видеть, куда поехали эти ночные шатуны. Пан полковник допросил, и обыскали мы москаля в волчьей шубе… Он – мирный обыватель из соседнего городка… А все-таки приглядеть не мешает… Хитрый народ москали… Иной вот как этот соня – хлоп, возница старый, в армяке на холоде дрожит… А покопаться в нем, так найдешь какого-нибудь попа переряженного или посланца с тайными важнейшими вестями! – ухмыляясь в усы, говорил своим гусарам вахмистр. А сам искоса наблюдал при свете луны, как передернулось лицо у мнимого возницы. – Ну, да эти не такие! Это – простой народ… Пусть едут ко всем дьяволам… Гей ты, соня, – видишь, пан твой уже сел… Гони коней… А вы, трое, проводите!