Эти слова ошеломили всех; тотчас голоса зазвучали громче. Король вновь отхлебнул из кубка — вино смягчало тычки и ухабы его забот, а он устал, он чувствовал, как сила истекает из него, точно кровь из раны. Между тем наихудшее было ещё впереди. Керак выступил вперёд.
— Сир, крестовый поход — ложная мечта. Никто не откликнется на твой призыв, а мы между тем будем сидеть праздно и непозволительно мешкать. Доверимся Господу, возьмём мечи — ив бой! Только так должны поступать истинные воины Креста.
Его свита разразилась согласными криками, кое-кто захлопал в ладоши. Де Ридфор хмурился, Жослен покачал головой.
— Сир, милорд Керак отчасти прав. На Западе до нас давно уже никому нет дела. Они только читают проповеди о том, что мы погрязли в грехах и заслуживаем того, чтобы нас уничтожили.
Король подошёл к той самой минуте, которой страшился; он ощущал присутствие сестры, стоявшей за троном, и понимал, что откладывать больше нельзя.
— Я, — сказал он, — намерен отыскать могущественного принца, который мог бы возглавить крестовый поход. И для того чтобы обеспечить его поддержку, я предложу ему величайшие свои сокровища: Гроб Господень, Иерусалим, свою корону и руку сестры, которая станет его женой и королевой. — Воцарилось напряжённое молчание; Бодуэн продолжал: — Румынский король холост. Есть ещё английский принц, Ричард Львиное Сердце, — известно, что он всячески поддерживает крестовые походы и о нём говорят как о втором Роланде.
— Сир, — сказал Керак, — по-моему, это ложная надежда.
Хотя король сидел лицом к собравшимся, всё его внимание было обращено на стоявшую за троном сестру — она до сих пор не шевельнулась, не произнесла ни слова. Бодуэн лишь кивнул Кераку:
— Говори, что хочешь, милорд, а я хочу лишь одного — сохранить это королевство.
— Сир, — заговорил Жослен, — что бы ты ни решил предпринять, я последую за тобой. Господь дал эту ношу тебе, а не мне. Но сейчас позволь мне удалиться, если только я тебе ещё зачем-то не нужен.
— Ступай, милорд. Благодарю тебя от всей души. Господь с тобой.
— И с духом твоим, — отозвался Жослен. Обойдя трон, он что-то кратко сказал Сибилле, поцеловал её и вышел. Король сидел, оглядывая зал. Де Ридфор знаком подозвал к себе пажа и взял у него кубок с вином. Раннульф упорно смотрел в пол. Присутствие Сибиллы приводило его в смятение — как, неведомо почему, и явно присмиревшего Керака.
— Милорд Керак, — вновь заговорил король, — теперь, когда опасность Иерусалиму миновала, ты, уверен я, тоже пожелаешь поскорее вернуться в свои владения.
Керак повернулся; теперь он стоял, окружённый своими людьми, и рядом с ним был его беловолосый сын.
— Сир, кое-кто из моих людей хотел бы воспользоваться этим случаем для поклонения святыням. — Волк набожно склонил голову, и мгновение спустя его рука, как бы спохватившись, торопливо осенила грудь крестным знамением. Его глубоко посаженные глаза мерцали.
— Не нарушай мира, милорд, — сказал Бодуэн. — И да ускорит Господь твоё возвращение.
— Храни тебя Бог. — Керак отступил на два шага, повернулся и широкими шагами вышел из зала; по пятам за ним удалилась свита.
— С твоего разрешения, сир... — Де Ридфор поклонился, собираясь уйти, но король, подняв руку, остановил его:
— Нет. Задержись ненадолго. — Он выпрямился на троне. — Я ничего не услышал от тебя о крестовом походе, милорд маршал, — ни за, ни против.
Де Ридфор шевельнул широкими плечами, положив руки на пояс.
— Сир, тамплиеры ежедневно отправляются в свой крестовый поход. Уже теперь к нам со всей Европы прибывают люди, и они не ждут принцев либо щедрых наград — короны и прекрасной королевы. — Маршал галантно поклонился Сибилле и, слегка повернув голову, коротким взглядом призвал Раннульфа Фицвильяма в свидетели своим словам. — Я и мои братья хотим лишь одного — служить. Мы предали себя в руки Господа, а не каких-то светских принцев.
— Хорошо сказано, милорд, — одобрил король, поверх плеча де Рид фора глядя на Раннульфа. — А ты что думаешь об этом, Святой?
— Милорд маршал сказал всё за меня, — отвечал Раннульф.
— Как полагаешь, почему Саладин отступил?
Рыцарь дрогнул, словно этот вопрос ожёг его как крапива. Взгляд его встретился со взглядом Бодуэна.
— Хотел бы я это знать.
И тут прозвучал ясный, полный горечи голос Сибиллы:
— Быть может, он отступил, потому что устал от войны. Он прекратил сражаться, потому что желает мира. Он попросил переговоров о мире, а всё, что вы предлагаете ему, — неумолимая война.
Раннульф потупился и ничего не сказал.
— Госпожа моя, — вмешался стоявший рядом с ним де Ридфор, — этот султан говорил, что очистит Святую Землю от самого воздуха, которым мы дышим.
— Нет, — сказала Сибилла. Она шагнула вперёд и встала по правую руку от брата. Голос её звенел от едва сдерживаемого гнева. — Я хочу услышать это от человека, которого мой брат посылает говорить о мире с султаном. Если он вообще будет говорить о мире.
Бодуэн беспокойно шевельнулся на троне; он видел, как пальцы принцессы стиснулись в кулачок, и понимал, что причиной её гневу. Раннульф упорно молчал, отведя глаза от Сибиллы и уставясь в пол. Де Ридфор резко повернулся к нему:
— Мужлан! Немедля ответь этой высокородной женщине. Это приказ!
— Да, принцесса, — сказал Раннульф, не отрывая глаз от пола.
— Как ты полагаешь, — продолжала Сибилла, — разве Саладин отступил не потому, что понял: Господь с нами и всегда будет хранить нас, а потому все его замыслы бесплодны? И быть может, потому он и ищет мира с нами?
— Да, принцесса.
— Это не ответ!
— Да, принцесса.
Сибилла взмахнула рукой, сметя со столика королевский кубок, — тот со звоном и лязгом ударился о пол в дальнем конце зала.
— Ты не отвечаешь мне, даже когда тебе приказали! Что же это за извращённая гордыня, которая прикрывается смирением? Ты красуешься этим обетом, словно ты лучше всех нас, точь-в-точь фарисей из притчи!
— Да, принцесса.
— Что же, святой воин, помяни меня в своих молитвах. Впрочем, если ты превращаешь смирение в гордыню, а покорность приказу в насмешку — что тебе стоит превратить молитву в проклятие?!
— Да, принцесса, — сказал Раннульф. — Non militia, sed malitia[22].
Бодуэн расплылся в улыбке, и Сибилла, сама того не ожидая, рассмеялась. Шутка обезоружила её; она разжала кулак, выпрямив тонкие длинные пальцы. Мгновение в зале стояла тишина. Бодуэн обмяк на троне — он слишком устал, чтобы сидеть прямо, мускулы его одрябли. Решив, что все его намерения исполнены, он сказал:
— Господа тамплиеры, я дозволяю вам удалиться.
Рыцари вышли.
— Зубы Господни, — сказала Сибилла, — этот Раннульф Фицвильям так злит меня, что рука тянется хорошенько его отколотить. И что только ты в нём нашёл?
— Он честен, — сказал король. — Эта добродетель ценится превыше жемчуга, да и встречается куда реже.
— Ты по отношению ко мне этой добродетелью не блещешь. Что это ещё за история с новым моим замужеством?
— Крестовому походу нужен великий вождь. Румынский король или Ричард, принц Английский.
— Прежде ты со мной об этом не говорил.
Король именно потому и не говорил, что предвидел её возражения; поэтому он объявил о своих намерениях прилюдно, чтобы связать сестру прежде, чем она сумеет ускользнуть.
— У всех нас свой долг, Били. Этот — твой.
— Я вдова. По закону я могу сама выбирать себе мужа.
— Ты выберешь кого-нибудь, кого знаешь, и это будет катастрофой, и кого сможешь подчинить себе, — а это ещё страшнее.
— Милорд, — сказала Сибилла, — ты предал меня. Всё это время ты учил меня быть королевой, а теперь снова хочешь превратить в пешку!
— Я только хочу дать тебе короля, который будет править вместе с тобой, — чтобы спасти Иерусалим. Ты поступишь так, как я тебе велю, — потому что ты принцесса, потому что ты моя сестра. — Бодуэн знал, что если будет давить на неё, то сломит её сопротивление — и это единственный способ спасти Иерусалим.
22
Не война, но порок (лат.).