— Ба! — воскликнул Амальрик. — Собака, так-то вежливо ты разговариваешь с принцессой? Куда ты направляешься, принцесса? Я хочу показать брату город, не поможешь ли мне?

Ги вернулся к своему коню и вскочил в седло. Сибилла развернула кобылу, чтобы оказаться между двух мужчин, и они поехали вдоль набережной. Слуги принцессы ненавязчиво последовали за ними. Сибилла вновь поглядела на молодого Лузиньяна:

   — Так ты приехал сюда против своей воли, сэр?

   — Ах, леди, — отозвался он, — я приехал сюда именно по своей воле и по зову сердца, я проделал весь этот путь, чтобы сражаться и умереть за Иисуса Христа, но едва я ступил с корабля на пристань, как объявили трёхлетнее перемирие. Господь смеётся надо мной.

   — О, — сказала Сибилла, — если всё твоё горе в том, что ты не умрёшь так скоро, как хотелось, — думаю, тебе ещё очень долго предстоит оставаться безутешным.

Ги рассмеялся. Если он и впрямь был безутешен, то весьма искусно это скрывал; от него веяло весельем и ожиданием лучшего, хотя его камзол протёрся на локтях и обшлага рукавов истрепались.

Сибилле захотелось, чтобы этот человек понравился ей, и в то же время она заставляла себя сопротивляться этому желанию. Она повернулась к Амальрику, который ехал по левую руку от неё.

   — Я полагала, что ты уехал во Францию насовсем. Ты вернулся ради Креста или ради моей матери?

Амальрик откинул голову, широко раскрыв глаза. У него были лохматые брови, такие же светлые, как волосы.

   — Принцесса, что за опасные ловушки ты мне расставляешь! Скажем лучше так: я приехал, дабы ещё разок лицезреть прекраснейшую принцессу во всём христианском мире.

Сибилла фыркнула:

   — Мой лорд, ты кокетлив.

   — Я? Вовсе нет. Кто кокетлив, так это мой брат. Ги!

Сибилла обернулась, готовая услышать ещё один комплимент, но брат Амальрика зачарованно, с приоткрытым ртом, глазел по сторонам, не обращая внимания ни на принцессу, ни на кого-либо ещё, — он был поглощён Аскалоном. Амальрик рассмеялся:

   — Ги! Вернись, братец, вернись!

Ги вздрогнул и повернулся к ним:

   — А! Прошу прощения, леди, но это прекраснейший город, какой я когда-либо видел. Что это за башня?

   — Она называется Башня Девы, — ответила Сибилла. Они подъехали к городской стене, которая тянулась вдоль набережной и краем уходила в море; у стены, за зелёной пальмовой рощей, высилась водонапорная башня. — Её построил мой отец, король Иерусалима.

Они развернули коней и поехали по улице, которая вслед за стеной вела в глубь суши, через пальмовую рощу.

У колодца несколько женщин брали воду и пели на незнакомом языке. По обе стороны улицы тянулись каменные стены, которые через каждые несколько ярдов подпирали древние мраморные статуи — источенные временем и непогодой, с отбитыми носами на изрядно выщербленных лицах, они казались окаменевшими призраками. Сибилла рассказала братьям, как Аскалон много лет сопротивлялся крестоносцам — покуда сарацины не назвали город Сирийской Девой — и как её отец, король Амальрик, осадил и взял этот город. Они проехали в тени купола базилики. Ги глазел и восторгался всем, ловил каждое её слово — но не из-за неё самой. Его очаровал Аскалон. Его брат осыпал Сибиллу экстравагантными комплиментами, которые она мало ценила; если бы и Ги сыпал комплиментами, принцесса не обратила бы на них никакого внимания, но, поскольку он не говорил комплиментов, она жаждала их услышать, жаждала всей душой; и к тому времени, когда все трое вернулись во Дворец Саломеи, Сибилла решила, что добьётся поклонения от этого юнца, чего бы ей это ни стоило.

Позже она отыскала Агнес — та сидела у большого стола в зале и толковала со своим управляющим о денежных делах. Сибилла села, сложив на коленях руки, и несколько минут слушала, как они обсуждают цену восковых свечей.

Мать отослала управляющего и строго взглянула на неё:

   — Я слыхала, сегодня на рынке ты устроила недурное представление. И о чём ты только думаешь, когда творишь такие вещи?

   — А! Ну раз ты уже знаешь суть дела, я перейду прямо к концу. Я хочу, чтобы ты отослала Жиля.

   — Разумеется, я именно так и сделаю. — Мать скатала в трубочку листы, на которых были расписаны хозяйственные расходы. — Я запрещаю тебе выезжать в город одной. Амальрик сказал, что при тебе были только грум и мальчишка-паж.

Это вело прямиком ко второй причине, по которой Сибилла пришла сюда. Взяв со стола перо, она пропустила его через пальцы.

   — Пожалуйста, поблагодари от меня Амальрика — он спас меня от прискорбного греха. Если бы они меня не остановили, я бы выцарапала Жилю глаза.

Мать насмешливо хмыкнула. Перевязав лентой свёрнутые в трубочку листы, она сунула их в ларец, стоявший перед ней на столе.

   — Амальрик рассказывает иначе.

   — Не сомневаюсь. Он забавный; мне он нравится. — Небрежно, как бы между прочим Сибилла спросила: — Что за человек его брат, которого он привёз из Франции?

Агнес сердито вскинула голову.

   — Ба! — фыркнула она. — Этот! Лучше бы он оставался во Франции. — Она захлопнула крышку ларца и заперла его. — Ты мне понадобишься завтра, когда приедет Мария д'Ибелин.

   — Хорошо. — Сибилла провела пером по щеке. Интересно, чем Ги де Лузиньян не угодил её матери? Воображение её воспряло; теперь он нравился ей ещё больше.

   — Нам нужно подыскать другого лютниста. Или пусть музыканты играют без Марко. Мария наверняка заметит, как он безбожно фальшивит, а я этого не перенесу.

   — У Изабеллы де Планси хороший лютнист, — лениво заметила Сибилла. — Завтра с утра я пошлю Алис, пусть выпросит его. — Она не позволяла мелочным проблемам матери занимать много места в её мыслях. Её мечты были куда значительней.

И проблемы тоже. Теперь, когда брат заключил перемирие с Саладином, он приступит к исполнению своего замысла о крестовом походе. И снова от неё будут ждать, что она выйдет замуж за какого-нибудь принца, чтобы спасти Иерусалим.

Она может предвосхитить это. Если поспешить, она выйдет замуж за того, кого выберет сама.

Сибилла не видела в этом вреда — одни преимущества. Ей нужен рыцарь, чтобы управляться с такими людьми, как Жиль, а Иерусалиму нужен король. Её брат был бы наилучшим рыцарем, но теперь он для неё потерян. А очень скоро, быть может, он будет потерян и для Иерусалима, и тогда в её власти будет создать нового короля.

Короля, который прежде всего будет её рыцарем. Который будет исполнять её волю. Который будет верен только ей. Агнес что-то язвительно толковала о поваре, французе, чрезмерно обожавшем чеснок. Сибилла вновь с нежностью провела по щеке пёрышком.

Мысли её вернулись к Ги де Лузиньяну, едва прибывшему из Франции, милому и невинному юноше. Вот, кажется, и решение её проблемы. У него нет здесь никаких связей, если не считать его брата. Если она, Сибилла, возвысит его, он будет обязан ей всем — и станет делать то, что она от него потребует. Притом он ей нравится. Он добр и красив; отчего-то он напоминает ей её брата, Бодуэна, каким он мог бы быть.

Господь предназначил ей быть королевой Иерусалима. Господь осенит своей милостью её избранника. Что бы она ни сделала, так хочет Господь. Сибилла положила перо на гладкую столешницу, подняла голову и улыбнулась.

Молодёжь собралась в кружок на зелёной траве у нижней террасы и танцевала, двигаясь в слитном кругу. Посередине девушка с подушкой ожидала, когда оборвётся музыка. Агнес де Куртенэ остановилась на лестнице, глядя на кружащихся танцоров. К ней подошёл де Ридфор.

   — О, это веселье юности! — вздохнула Агнес.

   — Не могу поверить, что и я был так же легкомыслен, — заметил маршал тамплиеров.

   — Нет-нет, только не ты. — Агнес улыбнулась ему. — Ты, от чьей поступи содрогается мир. Будут ли выборы магистра Храма?

   — Да, и скоро. Одо де Сент-Аман не вернётся из Дамаска.

   — Что тебе нужно, чтобы победить? — Она постаралась, чтобы в голосе не прозвучали нетерпение и алчность, но возможность сделать своим должником магистра тамплиеров победила её всегдашнюю сдержанность.