От квартала доходных домов до толкучки было метров пятьсот, и девушки опомниться не успели, как подошли к краю толпы, как к краю пропасти.

— Вот она! — вдруг воскликнула Александра и кинулась в самую гущу народа, увлекая за собой и Марысю.

Каким-то чудом Александра точно попала в нужный ей ряд, и через две-три минуты они уже стояли напротив высокой краснолицей старухи, державшей перед собой расправленной светло-серую ангоровую кофту с шалевым воротником, окаймленным темно-фиолетовой полосой.

— Покупай, — шепнула Александра Марысе, и та тут же быстро-быстро заговорила со старухой по-чешски. Александра тем временем сняла заплечную котомку и вынула из нее главную ценность — двухкилограммовую банку американской ветчины. Старуха была опытная торговка, но все же не смогла скрыть своей радости. Александра молча взяла у старухи кофту, молча отдала ей ветчину.

— То гарнитура, — сказала старуха, показывая темно-фиолетовую блузку и темно-фиолетовую полушерстяную юбку — ей явно не хотелось упускать все то, что еще оставалось в котомке. Александра сунула ей котомку, взяла юбку и блузку.

— Патруля! — горячо шепнула ей на ухо Марыся.

Войска Советской Армии к тому времени перешли на зимнюю форму одежды, так что на всей толкучке только двое наших хлопцев и были в шапках-ушанках. До патруля оставалось метров пятьдесят и до чистой дороги столько же.

Александра не кинулась бежать, а шла степенно, не привлекая излишнего внимания. Марыся следовала за ней шаг в шаг. До патруля оставалось метров сорок и до дороги сорок. До патруля — тридцать, а до дороги — двадцать: протиснувшись в другой ряд, девушкам удалось срезать уголок. Краем глаза Александра все-таки рассмотрела потенциальных преследователей — это были высокие, плечистые мальчики дет двадцати двух, оба младшие сержанты, а лиц их она не разглядела толком — молодые, обветренные, только и всего. До патруля оставалось метров двадцать, до дороги — десять… И наконец вот она, свободная дорога, и черные доходные дома вдалеке. Конечно, им не следовало бежать, но они побежали, и патруль, уже почти вышедший к краю толкучки, тут же засек их.

— Тю, ты гля! Та вина в официрских сапожках, то наша! Споймаем! — И рослые парни вмиг протолкались к дороге. — То наши! Споймаем!

Оба младших сержанта были в длиннополых шинелях, и это мешало им бежать, но они бежали так быстро, что расстояние между ними и девушками неумолимо сокращалось с каждой секундой.

— Скинь мешок им под ноги! — приказала Александра.

Марыся сбросила свою заплечную котомку прямо под ноги догонявшим. Те чуть не стукнулись лбами от неожиданности, и у того, что говорил «споймаем», даже слетела на землю шапка.

Марысина котомка лопнула от удара о землю, и все содержавшиеся в ней богатства оказались перед глазами патрульных.

— Цыгаретки американьски, ты чуй!

— Побегли!

— А то шо бросимо?! — слышали за своими спинами Марыся и Александра.

Как-никак, а Александра была мастером спорта СССР, да и Марыся оказалась из резвых. Пока патрульные разбирались с привалившим добром, девушки успели оторваться от них метров на сто. Никогда в жизни Александра не бегала так быстро. Ветром пролетели они сквозные подъезды доходных домов, и вот уже перед глазами родной ультрамариновый заборчик, а патруля все нет… Куда ему бежать с такой добычей, какой смысл?

Через десять минут они уже пили чай у «старой» Наташи и рассказывали о пережитом со смехом.

— А ты угадала размеры? — спросила Александру Наташа.

— За тридцать шагов! — смеясь, отвечала пунцовая Александра. — Эта кофта на меня блеснула, как солнышко!

— Красивая, ничего не скажешь, — подытожила Наташа, — благородная, особенно вместе с блузкой и юбкой.

— А моей мамочке и нужна благородная! — с каким-то непонятным собеседницам вызовом в голосе почему-то сказала Александра. Она и сама не знала, почему так получилось, откуда вдруг поднялась из души эта постыдная нотка барской спеси?

Хотя от Праги до Москвы попечением Ираклия Соломоновича ехали в одном и том же литерном вагоне с проводниками, специально прикомандированными к их команде, в тепле и достатке, но добирались все-таки семь суток — вагон то и дело отцепляли от очередного состава, часами он стоял в тупиках, потом его куда-то волокли, как правило, на дрезине, и прицепляли к новому составу, притом не раньше, чем Ираклий Соломонович переговорит со станционным начальством, благо ему было чем побаловать их накануне Нового года. Не считая двух сержантов-проводников, в вагоне ехали Папиков, Наталья и Александра, Иван Иванович, Ираклий Соломонович и еще полковник и майор из штаба армии, оба совсем молодые и жизнерадостные, а все остальное пространство было забито вещами и продуктами. Славно ехали! И, главное, сдружились за эти семь суток, как за семь лет.

Самый большой багаж был у майора, самый маленький — у Ираклия Соломоновича, а уж он мог нахапать, как никто из их компании.

— А кому мне везти? — вытирая лоб скомканным платочком, объяснил он Александре. — Я, Шура, один, везде все достану, если кому надо! — Голубые глазки Ираклия Соломоновича осветились неколебимой уверенностью в себе.

— А чего вы лоб вытираете? — спросила Александра то, о чем давно хотела спросить, да раньше не решалась, а теперь, за эти несколько дней, все они стали совсем свои. — Он у вас чистый.

— Лоб вытираю? Та полоса от фуражки получается — не люблю.

— А-а, но сейчас нет никакой полосы.

— Ну спасибо… Скоро в нашу больничку приедем, — задумчиво сказал Ираклий Соломонович. — Как они там?.

Александра промолчала, да и что она могла сказать.

Тут вагон подцепили и поволокли к новому составу.

Молодые майор и полковник на первых порах пытались ухаживать за Александрой, но заметивший это Ираклий Соломонович пошептался с ними, и те отстали — как ножом отрезало. Александра случайно услышала в чуть приоткрытую дверь купе эти его шептания:

— Та ее жених в Москве встречает, та он из вас двоих сделает четыре!

Александра посмеялась, что кто-то там будет ее встречать в Москве, а когда поезд наконец подошел к перрону Киевского вокзала, оказалось, что Ираклий Соломонович не зря пугал женихом.

Поезд прибыл в половине третьего дня, было еще светло.

— А я телеграммку из Лисок отбил. Сколько мы там стояли! Так что в случае чего не пугайтесь, — громко сказал Ираклий Соломонович, когда они все выстроились у окошек вагона, медленно наплывающего на перрон.

Их встречали. Без оркестра, но с цветами. Три белые хризантемы преподнес Александре подполковник медицинской службы, в котором она не сразу узнала Марка, сына больничной сестры-хозяйки Софьи Абрамовны (у нее-то он и срезал из комнатного горшка с цветами эти хризантемы, расцветшие как нельзя кстати). За минувшие годы Марк так возмужал, сделался таким статным, что вполне годился в завидные женихи.

С самого малого детства Александра не любила чуть горьковатый, земляной запах хризантем, она могла бы описать этот запах еще точней. Но Марк-то причем? Он ведь дарил от чистого сердца, и Александра смяла и отбросила почти пришедшую ей на ум точную формулировку о запахе хризантем и об их японской и европейской символике…