Он посмотрел на нее внимательно, стараясь понять причину. Естественно, хочется побыть вдвоем или хотя бы с родителями, а тут каждый день приходят телевизор смотреть толпами. И выгнать неудобно, и мешают.

— Что тебе ответить, Света? Даже не знаю сразу, что и сказать. Но вопрос решать надо и решать кардинально. Наверное, лучше сослаться на занятость, на отдых и не пускать. Разика два отказать, потом сами ходить перестанут. Их можно понять, но и мы не в клубе живем. Как вы считаете? — он посмотрел на родителей.

— А что — правильно, совесть надо иметь, не кинотеатр, — ответил Яковлев.

— Конечно, до сих пор в комнате чужой вонючий запах стоит, — снова заговорила о нем Светлана, — не моются что ли совсем? Зимой весь дом выстудят своим шастаньем.

Михайлов, кажется, догадался о причинах столь резкого и внезапного отвращения. Он поддерживал жену в целом, а в данном случае особенно. Он подошел к ней, взял на руки и закружил по комнате. Она одновременно обрадовалась и застеснялась.

— Родители же смотрят, ты чего? — шепнула она на ушко.

— У тебя сколько дней задержка? — тихо спросил он, продолжая держать ее на руках.

— Недели три… я не уверена, — ответила она, — ты как догадался?

— По запаху и догадался.

Родители смотрели непонимающе — чего это он ни с того, ни с сего на руках ее кружит? Борис поставил ее на пол, посадил на диван. Посмотрел, словно спросил взглядом и легким движением головы — можно? Она моргнула веками, покраснела и отвернулась.

— Света тяжелая, кажется, — сообщил он новость родителям.

Нина Павловна обрадовалась, перекрестилась, сложив умиленно руки на груди. Отец вначале не понял, но потом быстро сообразил, спросил конкретно:

— Когда, доча?

Она пожала плечами неуверенно. За нее ответил Борис:

— Если я правильно посчитал, то в конце февраля — начале марта.

Нина Павловна поглядела на него, заговорила издалека:

— Борис, ты родился здесь, но вырос в городе. Вроде бы все знаешь, умеешь, грамотный и ученый. Но в деревне свои тонкости есть. Придется роды тебе дома принимать — сможешь?

Михайлов действительно не понял — почему дома. Знал, как принимать роды, но в больнице надежнее, мало ли что. Спросил:

— Почему дома?

— С декабря по апрель, считай, мы отрезаны от поселка и райцентра. Дороги заметет снегом, на твоей машине не проедешь. Снега немного выпадает, не больше полуметра, можно на машине ехать, но есть участки, где ветром большие сугробы наметает, а кто сейчас дороги чистит? Запасаемся осенью, чем можем и ждем весны, когда снег стает и дороги просохнут, — она помолчала немного, продолжила: — Ты про корову говорил — дело хорошее, молочко детям потребуется. А как ее держать? Мужики почти не охотятся, волков расплодилось немерено, в прошлом году не то, что корову, собак троих задрали. Зимой дома корова, в стойле, летом все равно на пастбище выгонять — зарежут ее волки — ни стада, ни пастухов нет.

— Да, серьезный вопрос, — Борис задумался, погладил волосы пятерней, заговорил, рассуждая: — Но вопросы для того и существуют, чтобы решать их. Как говорится: волков бояться — в лес не ходить. Вопрос с транспортом решим. Во-первых, трактор будет, во-вторых, снегоход купим, он зимой нам очень пригодится. На нем и по полям, и по лесам ездить можно. Волки… Волков станем отстреливать.

— Волки тоже не дураки, ружья носом чуют, — вмешался в разговор отец, — близко не подойдут. У меня вертикалка, двенадцатый калибр и тозовка. Крупная пуля не достанет, а мелкая слабовата для волков. Хотя, в принципе, могут сдохнуть через несколько дней от мелкашки. За волчью шкуру сейчас тоже платят. Много коз и лосей они задирают, бить их надо по-настоящему.

— Согласен, — ответил Борис, — у меня карабин «Тигр» десяти зарядный с оптикой.

— О-о, классная вещь, — восхитился Яковлев, — теперь копец волкам. И на сохатого с ним ходить не то, что с моей пукалкой. Тяжело к лосю на сорок метров подобраться, а из твоего на триста можно валить свободно. Тем более с оптикой. Ничего мать, заживем, — повернул он голову к жене, — с таким зятем грех достойно не жить! Пришел и на нашу улицу праздник! Может по рюмочке, а, Борис?

Он посмотрел на дочь и жену. Светлана встала с дивана.

— Куда от вас, мужиков, денешься… Сегодня можно.

Она с матерью стала накрывать на стол.

Незаметно пролетела пара недель, дороги давно высохли, и земля снова просила дождика. А он где-то за сопками раздумывал пойти или нет.

Михайловский дом стоял посередине деревни, улица в этом месте расширялась, словно образуя небольшую площадь. Лучшего места для сбора людей не найти.

Часов в одиннадцать послышался шум моторов, он глянул в окно — подъехали три машины, остановились напротив ворот. Из средней вышел вальяжный мужчина лет пятидесяти, среднего роста с небольшим пузцом, одетый по-городскому. Из других выскочили еще шесть человек, напоминающих охранников по внешнему виду и поведению, зыркали по сторонам глазищами, держа правую руку под пиджаками на поясе.

Михайлов догадался, что прибыл сам Пономарев, Пономарь, как его звали за глаза в народе.

Глава района решал, естественно, административные вопросы, ставил подписи на документах, но фактически всем заправлял Пономарь. Экономические, политические вопросы, поставить подпись или нет, решалось не в здании администрации, а в коттедже Пономаря.

Многое о нем рассказал полицейский начальник, когда Михайлов уезжал в свою родную деревню.

Без телефона и интернета новости в деревне разносили не хуже городской скорости. Дошли слухи и до Пономаря о Михайлове. Он как раз задумал приобщить деревенских к своему бизнесу и уже наметил план. Но тут объявился Михайлов, которого они выбрали негласно своим Головой.

Пономарь знал прекрасно значение этой несуществующей должности и ее вес на сельчан. Можно деревенских заставить работать на него силой, но зачем, когда можно вопрос решить другим путем. Он дал команду собрать информацию о Михайлове и здесь натолкнулся на стену. Переговорил с начальником полиции, тот рассказал о единственном контакте в подробностях. Пообщался с конторой, которую представляли в районе два человека. Тоже пусто, хотя информация для размышления осталась. Фэйсы запрашивали данные о Михайлове и ответа не получили, но им намекнули, что больше этот вопрос поднимать не надо.

Пономарь проанализировал ситуацию — начальник полиции сказал, что Михайлов большой человек, ФСБэшники вообще ничего не знали. Зачем в деревню приехал — более или менее понятно, бывший местный. Но кем он в городе был или в другом городе — нет информации.

Вначале Пономарь хотел дать команду, чтобы Михайлова к нему привезли, но отказался от этой затеи. Ничего не потеряет, если перестрахуется и не развалится, если сам приедет.

Борис тоже прекрасно осознавал, что Пономарь приехал не зря, не в гости или повидаться. Появилось у него какое-то дело здесь, в Михайловке, и справки он наверняка навел — вот и приехал.

Он вышел на улицу, охранники сразу уставились на него все. «Дерьмо, а не охрана, кто-то должен наблюдать и за улицей», — подумал Михайлов. Они с Пономарем всмотрелись друг в друга. Борис, молча, стоял у калитки, Пономарь не выдержал, махнул рукой своим, те убрались в машины, он подошел поближе.

— Я так понимаю, что вы Михайлов Борис Николаевич? — первым заговорил Пономарь.

— Когда человек понимает — это прекрасно, Ефим Захарович, — ответил Михайлов.

Пономарь даже отпрянул немного назад удивленно, понял, что его изумление заметили и нахмурился. Он не любил неожиданностей и тем более проигрышей.

— В дом не приглашаешь?

Михайлов указал рукой на скамейку:

— Жена в положении, на посторонние запахи реагирует нехорошо. Поговорим здесь.

— Согласен, аргумент весомый, — ответил Пономарь и замолчал, усевшись на скамью.

Деревенские потихоньку собирались вокруг, но близко не подходили. Охранники стали выходить из машин, но Пономарь взмахом руки приказал вернуться в автомобили. Помолчал еще и понял, что говорить снова ему начинать: