— Во-о-от, — он поднял вверх палец, — я об этом и говорю — это Андрюха напел Бориске, что я плохой. Андрюха, сукин сын. Теперь нас с тобой в дом не пускают — пахнем мы не по-ихнему.
— Да окстись ты, Назар, — снова повторила Марья, — не только нас, всех просили пока не ходить — токсикоз у Светки, понимать надо.
— Какой еще токсикоз? — удивился Назар, — вас, баб, на соленое тянет да мел пожрать. А она что, собака что ли, запахи нюхать?
— Дурак ты, Назар, у каждой бабы свое. Я-то думала, что-то серьезное, а ты как был всю жизнь жадиной, так и остался. Михайловым завидуешь. Чему завидовать — он с утра до вечера пашет, как лошадь, проблемы наши решает. С огородом решил, с пушниной решил — чего тебе еще? Чтобы он пришел и крышу тебе чинил, а ты бы сидел и самогонку жрал, как при Зинке. Колька, вон, без этой самогонки в поселок каждый день бегает двадцать километров, на работу устроился. Благодаря тебе что ли? А ты сидишь тут, принц хренов, хочешь, чтобы тебе даром все давали? Трактор забрал брошенный и сломанный… тебе кто не давал его забрать? А как его отремонтировали, так и рот разинул.
Марья махнула рукой, пошла в огород, бросив напоследок:
— И говорить нечего больше, черт завидущий.
В других дворах Михайловки так контрастно не думали и не рассуждали. Но когда кто-то начинал жить лучше, всегда относились к такому по-другому и по-разному. Кто-то хвалил и радовался, кто-то завидовал, скрывая, кто-то желал зла, но чужими руками…
Михайлов чувствовал настороженность отношения и считал, что совершил большую ошибку. Из опыта знал, что нельзя приближать к себе подчиненных, станут завидовать и строить козни. Сельчане не подчиненные, но их тоже надо было держать на расстоянии. Не пригласил бы никого посмотреть телевизор ни разу — не было бы обсуждений и зависти. Все бы шло обыденным чередом — каждому свое.
Только Яковлев не чувствовал ничего — летал на своих двоих по деревне, забросив костыль, и радовался чисто по детски.
Светлана сидела на скамейке в огороде, чистила картофель для супа. Все-таки молодец Борис, сварил большой бак себе, родителям и чуть позже деду Матвею. Огород можно поливать из шланга теплой водой, не таскать ведрами колодезную, открыл кранчик — помыл руки, картошку… молодец. Душ принять, освежиться, как в городе, в жаркую погоду. Ледник выкопал, вымерзнет за зиму и станет хранить холод следующим летом, все мясо в холодильник не сложишь. Отцу ногу вылечил…
Она словно перебирала в памяти дела добрые. Дочистила картофель, ополоснула водой, бросила очистки в компост. Села снова на лавочку, задумалась.
Как решилась тогда прийти к Борису? Ладно, прийти, в постель легла сразу… она даже сейчас покраснела. А ведь тогда не краснела. Утром стало тоскливо, почувствовала, что ее это мужик, тянет ее к нему, чего раньше никогда не было. Вставала в городе, отряхивалась и уходила без сожаления. А он не выгнал, предложил остаться хозяйкой в доме. Такое, наверно, только в кино бывает… и у меня. Она улыбнулась радостно, погладила живот — теперь там новая жизнь. Интересно, когда он предложит расписаться, сыграть настоящую свадьбу? Сама напоминать не стану. Как же, в постель легла, а тут растерялась… Сейчас не то, сейчас другое. Она снова погладила живот и улыбнулась. Интересно, кто там — мальчик, девочка?
Мысли прервал звук хлопающей калитки. Кого еще там принесло? Она поднялась, пошла из огорода во двор, увидела входящую в дом женщину со спины. Сразу резанула в глаза короткая юбка, выше некуда, в деревне таких не носят. В райцентре, конечно, бегают молоденькие девчонки, но здесь таких нет.
Борис у родителей был, чего-то там опять с отцом мастерили, в доме никого. Она решила подождать, когда вошедшая фифа выйдет обратно, увидев, что в доме никого нет.
Дождалась, вышла Зинка, дочка деда Матвея. Видимо, пешком пришла от поселка, машины или мотоцикла она не слышала. В отпуск из города приехала.
— А-а, вот ты где… ну здравствуй, генеральша, не ожидала от тебя такой прыти. Какие мы работящие… с тазиком картошки… клуня деревенская…
Зинаида встала, подбоченясь, выставила чуть вперед одну ногу, постукивая о крыльцо каблучком, продолжила:
— В райцентре только о нем и говорят, военком по секрету рассказал, когда он на учет встал. Я отцу сказала — не верит. Любовь у вас… Какая, на хрен, любовь — подлезла под мужика с голодухи и залетела. Ему тоже надо кого-то иметь.
Светлану аж затрясло от обиды, но она сдержалась, взяла себя в руки, пошла в дом, бросив на ходу:
— Иметь, говоришь, кого-то надо… так иди, тебя вон Шарик с удовольствием поимеет в голую задницу.
Светлана захлопнула дверь, накинув крючок. Зинаида дернулась, не смогла открыть. С досады топнула ногой, ломая каблук, и захромала домой.
Дед Матвей уяснил через забор весь разговор. Встретил дочь с вожжами, охаживая по голым ногам и заднице. Светлана слышала, как она визжит, убегая от отца, улыбалась. Обида прошла, она подошла к зеркалу, присмотрелась к себе. В чем-то права Зинка, надо за собой следить. Она немного подкрасила глаза, присмотрелась — так-то лучше.
Мясо уже почти сварилось, она порезала картошку, бросила в кастрюлю. Вернулся Борис, сразу заметил слегка подкрашенные глаза, чего она раньше не делала. Обнял, прошептал на ушко:
— Ты у меня самая красивая девочка и глазки у тебя лучшие в мире без всякой туши. Тебе природой дано то, что никакой косметикой не заменишь. И самое главное — я люблю тебя и ты моя девочка. Скоро животик побольше вырастет, и ты вообще станешь лучшей куколкой в мире. Съездим в район на неделе, зарегистрируемся, а здесь свадьбу сыграем.
Плита зашипела, Светлана скинула крышку с кастрюли, убавила накал.
— Дочка деда Матвея приехала. Зинаида.
— Да, росли вместе в детстве, но я ее не помню совсем, лица не помню. Помню, что была какая-то девочка Зина и все. Заходила?
— Заходила, — вздохнула Светлана, — назвала меня генеральшей — военком всем разболтал в районе.
— Ну и ладно, шила в мешке не утаишь. Придет снова — встретим, поговорим.
— А ты сам не пойдешь к ней?
— Зачем? Сама придет, если захочет. У меня от тебя нет секретов.
— Она вряд ли придет — дед Матвей ее вожжами отстегал.
— Вожжами, за что? — удивился Борис.
— Бабе сорок пять лет, а она пришла сюда голой жопой крутить, юбка выше некуда, трусы видно… Ну и отстегал ее отец вожжами во дворе.
Михайлов рассмеялся.
— На жопы я не клюю. Душой надо брать, сердцем, а лучше твоего сердечка нет на свете. Точка. С отцом прицеп мастерили, тоже старенький весь, но новый делать не стали. Получится трактор взять — сделаем, пока так продержится.
Светлана одновременно с Борисом услышали шум подлетающего вертолета. Она глянула вопросительно.
— Не знаю, — пожал он плечами, — командира полка в гости звал, но что-то рано и середина недели.
Вертушка приземлилась прямо перед домом. Выскочивший военный подбежал к Борису, они обнялись.
— Борис Николаевич, ЧП у нас, у солдата огнестрельное, помоги, — сразу перешел к делу прилетевший полковник.
— Без вопросов, жену могу с собой взять?
— Конечно.
— Света, выключай плиту и быстро в вертолет, ждать некогда.
Пока она бегала в дом, Михайлов спросил командира?
— Что с бойцом, Миша?
— Черт его знает, не разобрался еще — то ли сам, то ли его, то ли случайность. Из автомата в живот навылет. Врач говорит, что до госпиталя не дотянет, у самого опыта нет, на тебя вся надежда, товарищ генерал. Как я рад тебя видеть…
Деревенские уже стали собираться около вертолета. Светлана выбежала на улицу, крикнула отцу:
— Скажи маме, чтоб суп доварила, мы в гости ненадолго слетаем.
Вертолет взмыл вверх и взял курс на базу. Местные гадали: «Вроде не в район полетел… куда? Зинаида, одевшая длинное платье, чтобы скрыть полосы от вожжей на ногах, бросила отцу с ехидцей:
— И сейчас не веришь? На вертолетах в гости только генералы летают и их прошмандовки.