Он приподнял рюмку, словно ударяя ею на расстоянии о другую, и опрокинул целиком в рот, крякнул, закусывая огурчиком.

— Что собираешься делать первое время?

— Планов громадьё, дед Матвей, — ответил Борис, — ворота первым делом поправлю, а то ни выехать, ни заехать толком — перекосило все, сам видел. Дрова надо где-то брать на зиму, мебель кое-какую купить и привезти. Короче — хозяйством обзаводиться надо. Где доски брать, подскажешь?

— Если старые подойдут, то можно какой-нибудь сарай из брошенных домов разобрать, а новые только на пилораме. Ближайшая километров двадцать отсюда, в поселке. Придется у Зинки самогонку брать, доски купишь, а повезут только за самогонку, но и за бензин заплатишь, естественно, — пояснил дед Матвей.

— Значит, буду брать самогонку, — улыбнулся Михайлов.

— Я вижу, вы основательно задумали обустроиться. Выходит, не на время, надолго обоснуетесь, — сделала вывод тетя Валя, — дом хороший, самый новый в деревне, всего-то сорок годков ему. Не страшно в чужой дом въезжать?

— В каком смысле? — не понял Борис.

— Последними в нем чуваши жили. Муж с женой, детей трое, — стала объяснять тетя Валя, — решил хозяин перегородку в горнице деревянную поставить, чтобы дети отдельно от них спали. Комната хоть и большая, но одна. Стал он брусья прибивать, а дом не дал.

— Как это не дал?

— Вот так и не дал. Не смог хозяин даже брусок прибить — попадал все время не по гвоздю молотком, а по пальцам.

— По гвоздю может любой не попасть, — усомнился в пояснении Борис.

— Э, нет, он все время не попадал — не давал дом, не хотел ни каких перестроек. Не знаю, чем и как это объяснить можно. Ты говорил — ворота перекосились. Они давно перекосились. Чуваш тот хотел новые поставить, но опять не смог. Подойдет к воротам, чтобы их снять, а в пояснице прострел сразу, подойдет в другой раз — схватит живот. Так и уехал он, два года дом пустует, никто не въезжает — боятся. Учителка в нем жила с маленьким сыном, очень хорошая женщина, вот дом и не пускает чужих, не дает ничего переделывать. До чувашей несколько наших деревенских семей в него переезжали, но дом и их выгнал. Жить разрешал, а переделывать нет. Каждый хотел немного по-своему дом обустроить — не получилось. Так что ты, Борис, живи, но ворота не трогай. Или другой дом выбери для жилья, они, правда, хуже по состоянию, но можно сделать ремонт, переделать по-своему.

— Да-а, история… Я верю вам, тетя Валя, но останусь в этом доме, надеюсь, что сумею договориться с ним.

— Ты извини, Борис, что не сказал тебе сразу правду о доме, считал, что не поверишь, — стал оправдываться дед Матвей, — но Валентина правду говорит. Как ты с домом договориться сможешь? Его учителка охраняет, так считают в деревне. Если только найти ее и спросить разрешения, тогда дом пустит, но где же ее найдешь и жива ли она? Зина, не самогонщица, дочь наша, долго ее искала, но так и не нашла. Хотела просто сказать ей спасибо за то, что занималась с ней. Ее считали немного слабоумной другие и хотели отправить в спецшколу. А она не дала, занималась с ней много, считала нормальной. Сейчас Зина институт закончила, в городе живет и очень благодарна учителке.

— Мы с Матвеем ее часто вспоминаем, ее вся деревня помнит и ценит, — подтвердила слова мужа Валентина.

— Ничего, тетя Валя и дед Матвей, все хорошо будет. Скоро стемнеет — пора мне, света нет в доме. Завтра слажу на столб, подключу электричество, тогда можно и подольше посидеть, поговорить.

Михайлов встал, поблагодарил хозяев за хлеб, соль, за рассказ о доме.

— Борис, как же ты ночевать будешь в пустом доме, там же ни кровати, ни скамейки нет, — обеспокоилась тетя Валя, — оставайся у нас, кровать есть — дочка на ней спит, когда приезжает погостить, редко, правда, но приезжает. Оставайся.

— Спасибо, тетя Валя, добрый вы человек. У меня надувной матрац есть — устроюсь. Позже мебель куплю, что-то и сам сделаю. Если две табуретки дадите на время — будет совсем отлично. На одной сидеть, другая вместо стола будет.

— Конечно, Борис, бери без вопросов. Обживешься немного — вернешь.

Он взял два табурета, попрощался и вышел. Из багажника машины достал надувной матрац, подушку, одеяло, занес в дом. Еще раз поздоровался:

— Здравствуй домик родной, здравствуй. Я и не знал, что ты ждал меня, спасибо, домик.

Михайлов надул матрац, постелил постель, сел на табуретку в кухне и закурил. Слышал он о домах с приведениями, но о таком не слышал никогда. Не мог не поверить он соседям, ни к чему им рассказывать сказки, и снова мысленно благодарил родной домик за преданность. Докурив сигарету, он затушил ее в жестяной банке и решил пораньше лечь спать. Устал за день, а утро вечера мудренее.

Зинка самогонщица, увидев, что приезжий от деда Матвея вернулся в дом учительницы, выждала еще несколько минут и полетела к Наумовым.

— Здравствуй, Матвей, привет Валентина, — поздоровалась она, хотя и видела обоих днем.

— Здоровались уже, — ответила хмуро Валентина, — чего приперлась.

Бабы в деревне недолюбливали ее, считали, что спаивает Зинка мужиков, относились к ней соответственно. Иногда вместо здравствуй — плюнут на землю и пройдут мимо. А мужики лебезили, понимали, что могут получить от ворот поворот при случае.

— Так узнать — не надо ли че? Видела, что гость у вас был, в дом колдуньи ушел.

— Сама ты колдунья, ведьма проклятая, не смей порочить учителку, ни чета она тебе, ведьме, — Валентина обозлилась и схватилась за скалку.

— Чур, меня, чур, — запричитала, крестясь, Зинка, — дом-то заколдованный. Все знают.

Она носом учуяла, что в доме пахнет спиртным, поняла, что приезжий с собой привез. В деревне кроме нее самогон никто не гнал. Решила смягчить разговор.

— Страшно одному в пустом доме…

— Тебе, Зинка, пятьдесят годков скоро будет, — вмешался в разговор дед Матвей, — учителка и тебя в школе учила, неужели добро не помнишь? Твои родители, царство им небесное, тоже самогон гнали, а учителка не одобряла, вот вы и ненавидели ее всем семейством. Это ты, Зинка, напоила чуваша до беспамятства, что он молотком в гвоздь попасть не смог. И не от ворот он в туалете по полдня сидел — от самогонки твоей. Это ты, словно сорока, по деревне слух распустила, что дом заколдованный, чтобы свой некачественный самогон обелить. До меня только сейчас дошло, что слухи о доме — твои проделки. Ведьма ты, Зинка, опиум для народа, — завершил свою речь Матвей.

— Сам ты опиум, Матвей… придешь еще ко мне… хрен, что получишь, — перешла в наступление Зинаида.

— Иди отсюда, ведьма проклятая.

Валентина пошла на нее со скалкой в руке. Зинка выскочила пулей за дверь.

— Точно, Матвей, это Зинка все тараторила о доме, а мы ей верили… дураки. Выходит — нормальный дом-то? — подвела итог Валентина.

— Поглядим, — на супясь, ответил Матвей, — ежели завтра Борис ворота поправит — наша правда.

Матвея сейчас больше беспокоило другое — как с Зинкой мириться, самогонку-то только она продает. Водка дорого стоит, в магазин не наездишься.

Утром Борис проснулся с рассветом, встал сразу же, потянулся. Дом хорошо хранил тепло и за ночь от плиты воздух нагрелся еще больше. Строили на совесть, для себя. Фундамент и первый ряд бревен из листвяка, дальше сосна диаметром от сорока сантиметров. Потом набивали дранку и штукатурили. Теплое получалось жилище, выдерживало крепкие морозы на совесть.

Он присел на табурет, закурил, намечая план работы на день. Сначала необходимо разгрузиться. Пошел на улицу, еще раз потянулся на свежем воздухе и снял тент с прицепа. Куда это нести, стал решать он, наверняка в деревне воровства нет. Все с собой не привезешь, но на первое время необходимые вещи и инструменты имелись. По соседям не набегаешься за мелочевкой, старался взять с собой как можно больше всего.

Из инструментов Михайлов привез практически все — электрорубанок, бензо и электрическую пилу, понимая, что за бензином ездить далеко. Но бензопила все равно потребуется в лесу. Электролобзик, фрезерный ручной станок, шлиф машинка, дрель, маленький, но достаточно мощный сварочный аппарат с современной само затемняющейся маской. Для вспашки огорода купил «Крота». Потратился, естественно, но, теперь, ни от кого не зависел.