— Что с кровью?

— Будет через пять минут.

— Поторопите, полиглюкин струйно.

Наконец-то принесли первый флакон крови, провели биологическую пробу — нормально. Давление стало повышаться, Михайлов вздохнул облегченно.

— Теперь мыть кишечник, выливаем стерильный фурацилин, вычерпываем, убираем кал, снова моем… так… еще раз, еще… Все, зашиваем послойно, оставляем трубки. Как давление?

— Лучше. Уже сто на сорок.

— Хорошо. Как, Виктор, дальше справишься один, а то мне ехать домой пора?

— Теперь справлюсь, Борис Николаевич, будет жить девочка, организм молодой, здоровый, выкарабкается.

Михайлов глянул на часы, семь вечера — он оперировал почти пять часов. Придется ехать домой ни с чем — без свидетельства о рождении. Но и оставить девушку умирать он тоже не мог. Дома Светлана уже наверняка извелась вся, а ей нельзя волноваться. Но что делать, такова жизнь. Он вышел из операционной. Мать девушки прошептала еле слышно?

— Что?

— Вы мама? — спросил Михайлов.

Она, видимо, расценила вопрос по-своему.

— Умерла? — с ужасом в глазах спросила она снова.

— Нет, что вы, операция прошла успешно. Состояние девушки, конечно, тяжелое, повреждены печень и кишечник. Будем надеяться, что перитонит не возникнет.

— А прогноз, какой прогноз, доктор? — с надеждой спросила мать.

— Надеюсь на благоприятный. Простите, я очень устал.

— Да, да, доктор, спасибо вам, — ответила мать.

Михайлов только сейчас увидел тестя.

— Что, отец, поедем домой? Не суждено нам сегодня получить свидетельство о рождении — поздно уже и Светлана очень волнуется.

— Борис, свидетельство о рождении я уже получил, только тебе расписаться надо, — он кивнул на стоявшую неподалеку заведующую ЗАГСом с толстым журналом в руках, — спасибо Степану Ильичу, начальнику полиции, он помог. И домой ужу съездил, сказал Светлане, что ты оперируешь.

— Молодец, отец, спасибо, тяжесть с души снял, — ответил Михайлов, рассматривая свидетельство о рождении.

Он расписался в журнале, поблагодарил заведующую за заботу. Подошел начальник полиции с мужчиной.

— Это главный врач больницы, Расторгуев Егор Борисович, — представил его полицейский.

— Вы устали, Борис Николаевич, предлагаю пройти ко мне, выпить по рюмочке коньяка, отдохнете немного, потом и домой легче ехать, — предложил Расторгуев.

— С удовольствием, немного присесть не помешает. Как маму девушки звать, которую я оперировал?

— Семенова Галина Дмитриевна, она председатель нашего суда, — ответил главный врач.

— Она вся извелась от переживаний и устала, пригласите ее к себе тоже, — посоветовал Михайлов.

В кабинете главного оказались пять человек — сам, Михайлов с тестем, начальник полиции и Семенова. Бокалов не было, и Расторгуев налил всем коньяк в рюмки. Михайлов выпил сразу, не дожидаясь тостов, закусил предложенным лимоном. Глядя на него, выпили остальные.

— Как вы оказались здесь на мое счастье, Борис Николаевич? — спросила Семенова.

— Совершенно случайно. С утра принимал роды, жена родила дочку в Михайловке. Поехал сюда за свидетельством о рождении. Дальше вы все знаете. За дочь не переживайте, Галина Дмитриевна, завтра утром сможете ее увидеть, поговорить. Нет необходимости здесь находиться всю ночь, лучше отдохнуть дома. До утра, к сожалению, увидеться вы не сможете.

— Я вас поздравляю с дочерью, Борис Николаевич, надеюсь, что вы меня понимаете, какие повреждения у Валерии и как они скажутся на здоровье в будущем?

— Валерия — это ваша дочка?

— Да, — ответила Семенова.

— Я, кстати, тоже свою Валерией назвал. Видите, Галина Дмитриевна, какое совпадение. У вашей дочери пришлось частично удалить тонкий кишечник и край печени. Печень восстановится, а частичка потерянного кишечника на его работе не отразится никак. Главное, чтобы не возник перитонит, здесь шансов пятьдесят на пятьдесят, потому, что содержимое кишечника плавало в брюшной полости. Нужно верить и надеяться на лучшее.

— Спасибо за честный ответ, доктор. Последний вопрос — правда, что местный хирург ничего сделать бы не смог или он не делал, потому что боялся?

— Я вас понимаю, Галина Дмитриевна, Виктор, конечно, испугался. Да, это правда, он бы не смог провести такую операцию. Здесь нужен опыт, а где его взять сразу после ВУЗа? Парень неплохой, нельзя его осуждать за молодость.

Семенова еще раз поблагодарила доктора и ушла. Михайлов сразу же обратился к главному врачу:

— Я зашел к вам, господин Расторгуев, не для того, чтобы выпить рюмочку коньяка, а для того, чтобы высказать свое мнение о вашей работе. Сегодняшний случай показал, что руководимая вами больница не способна оказать помощь больному человеку. Вы начнете оправдываться, что сюда хорошие специалисты не едут и так далее. Выращивайте своих, создавайте условия для приезжих, но вы палец о палец в этом плане не ударили. Вот его, — Михайлов указал на начальника полиции, — дерут в хвост и гриву за нераскрытие убийств, разбоев, грабежей, но он не ссылается, что у него специалистов нет. Он их сам растит, а вы, почему-то, ничего не делаете. Но зато отчеты липовые в область исправно шлете — если я сейчас запрошу данные в минздраве области о диспансеризации, то получу ответ, что население Михайловки ежегодно врачами осматривается. А там фельдшер последний раз был лет двадцать назад. Вы дали отгул второму хирургу, хотя не имели на это права. В крайней ситуации вы обязаны знать его координаты — вы их не знаете. У вас по штату три хирурга, а вы третьего не ищите. Вам, господин Расторгуев, не в этом кресле сидеть, а на тюремной шконке положено за свою халатность и преступную бездеятельность. Я не стал при судье это озвучивать, делайте выводы сами — исправляйте положение в организации здравоохранения или уходите с должности. Удачи.

Только к одиннадцати вечера Михайлов с тестем добрались до дома. Светлана обрадовалась, кинулась к мужу.

— Милый ты мой, устал? Нигде тебе покоя нет, девочка жива?

— Жива и надеюсь, что будет жить. Я больше переживал за тебя, не знал, что отец съездил и все рассказал. Думал — испереживаешься вся, уехали и потерялись. Потом снова придется в район ехать за свидетельством о рождении, но пока я оперировал, отец все сделал, я только потом расписался в получении. Вот, первый документ нашей доченьки.

Он глянул на спящую Валерию, протянул жене свидетельство.

— Михайлова Валерия Борисовна! Звучит, а, папа?

— Конечно, — ответил отец, — еще как звучит!

Прошел год, и Михайлов вновь ехал по той же дороге. Слева внизу раскинулась длинной лентой река Лена, а справа красные скалы. Вновь расцветала природа в начале мая, светило солнышко и было прекрасное настроение. Он продал шкурки соболя и белки в городе по выгодной цене и ехал в родную Михайловку, рассчитывая в полдень быть дома.

Не доезжая километров тридцати до понтонной переправы, увидел перегородивший дорогу УАЗик. Он узнал его, это машина Пономаревского ЧОПа, а люди в масках наверняка его охранники.

Михайлов мгновенно сообразил, что встречают его, заберут вырученные деньги и в живых не оставят, сбросят машину в Лену с обрыва вместе с трупом. Не вернулся генерал из города — где потерялся: неизвестно. На Пономарева подумают в последнюю очередь, если вообще подумают. Тем более он наверняка сейчас крутится где-нибудь вокруг людей, которые подтвердят его алиби.

После возврата заводских денег Пономарь почувствовал себя уверенно и посчитал, что в Михайловских советах более не нуждается. Власть в районе они делили с Кузнецовым, а сейчас он остался единственным хозяином. Теперь генерал мешал ему своим авторитетом, особенно раздражало неверие людей в возврате денег именно им. Через третьих лиц он узнал случайно о поездке Михайлова в город. План созрел мгновенно, и он отдал приказ.

Их взаимоотношения, известные всем, не дадут повода следствию подозревать его в организации убийства. Наступил тот самый временной этап, когда Михайлова с его авторитетом и влиянием можно уничтожить раз и навсегда. Деньги — уже второстепенное, но приятное основание расправы, тем более что Пономарь рассчитывал на сумму от двенадцати до семнадцати миллионов рублей.