Саперы отогнали автомобиль генерала на мол, сняли мину, отнесли в безлюдное место и положили под специальный бронированный колпак. Машину вернули на место, водитель выехал из ворот. Через минуту к ней вышел Михайлов, но не сел в нее, а стал что-то обсуждать с вышедшим вместе с ним мужчиной, наблюдая за улицей. Он прекрасно видел, что морские пехотинцы уже заняли свои позиции у обоих домов, готовые ворваться внутрь по первому же сигналу. Но им в разработанном плане отводилась неглавная роль.

Уокер, а это был именно он, злорадно ухмылялся про себя, наблюдая в окно. «Ничего, я не тороплюсь, сейчас ты сядешь в свой гробик и поедешь на тот свет, — шептал он одними губами, наслаждаясь предвкушением взрыва, который положит конец их противостоянию, — я жду, это даже приятно, когда все происходит медленно и не сразу».

Он держал в руке пульт дистанционного управления и упивался картиной из окна, забыв про свой тыл. Морские пехотинцы прочесали огороды с параллельной улицы и уже заходили во двор, но Уокер ничего этого не видел, находясь в состоянии эйфории злодейства.

Мужской голос, раздавшийся внезапно в доме, заставил его вздрогнуть.

— Руки, держим на виду руки и медленно поворачиваемся, без резких движений, — скомандовал Топорков.

Уокер повернулся, глянул на мужчину в гражданском и двух морских пехотинцев с автоматами. Ухмыльнулся, безошибочно называя прибывшего:

— Я не выиграл, но и ты проиграл, Топорков. Машину разминировали — ваша победа, но на пульте две кнопочки, — он кивнул головой в сторону угла дома, где сидели на стульях связанные хозяева дома, обвешанные взрывчаткой, — ты дашь мне уйти, полковник, через огород и никто не пострадает. Медленно кладем оружие на пол и идем в угол поближе к хозяевам дома. Шевелитесь ребятки, шевелитесь, — командовал он с ухмылкой.

— Можешь пульт этот в задницу себе засунуть, — обозлено произнес Топорков и кивнул морпехам.

Они мгновенно скрутили Уокера. Тот моргал непонимающими глазами, все еще нажимая на кнопки пульта. Топорков забрал его, вбежавшие саперы сняли взрывчатку, унося ее на безлюдный берег реки, к уже имеющейся там.

— Ты прав только в одном, Уокер, машину мы разминировали, сигнал заглушили, остается рассказать детали и понести наказание. Уведите его.

— Минутку, полковник, — попросил задержанный, — как вы узнали? Вычислить меня было невозможно. Интуиция Михайлова?

— В этом мире нет ничего невозможного, особенно, если живут на свете такие гниды, как ты Уокер, — ответил Топорков.

Задержанного обыскали, увели и полковник направился к Михайлову.

— Товарищ генерал, сообщить в центр о задержании Уокера или вы хотите допросить его лично? — спросил Топорков.

— Доложите, полковник, но позже. Пусть пока остынет в камере, я дам указания, когда время наступит, — ответил Михайлов. — Как ты считаешь, Костя, как бы поступил американец на моем месте?

— Уокер?.. Полагаю, что он бы проводил допросы лично с применением психотропных и физических средств. В конечном итоге запрятал бы вас в какую-нибудь закрытую тюрьму с невыносимыми условиями пожизненно. У него есть понятие демократии, международной конвенции по правам человека и так далее. Но вся беда в том, что подобные правила должны действовать во всем мире повсеместно за единственным исключением — они не распространяются на него. Всем нельзя, а ему можно. В целом это не только его правила, это политика США.

Михайлов ничего не ответил. Он еще не определился для себя в главном — встречаться ли с Уокером лично? И что делать с ним потом? Топорков видел, как застыл в одной позе генерал, глядя в окно и размышляя. Позже произнес тихо:

— Пожалуй, я не стану встречаться с человеком, на которого не распространяются мировые правила. И слышать о нем не хочу.

Михайлов повернулся и вышел из кабинета. Топорков уяснил не отданный приказ генерала и приступил к действиям. Через несколько дней на его стол легла служебная записка с грифом «совершенно секретно». В ней сообщалось о предотвращенном террористическом акте американских спецслужб. Задержанный в ходе проведения операции Сэм Уокер, начальник одного из отделов Лэнгли, дал признательные показания об агентурной сети в России. В ходе этапирования в центр Уокер напал на конвой и был уничтожен.

Небольшая суета заполонила воскресное утро эйфорией поездки в Михайловку. Светлана выключила телевизор и на вопросительный взгляд мужа пояснила:

— Надоело… Уже второй год или больше все новости с Украины начинаются, как будто в мире и нашей стране больше ничего не происходит.

— Но там же люди гибнут, стреляют, — возразил Борис.

— И что теперь — три четверти эфира этим занимать ежедневно? Я им соболезную, но наши журналисты меры не знают. Вначале в Майдан уцепились… типа Янукович все хочет миром решить… дорешался, когда надо было жесткие меры принять и предотвратить события, он сопли, простите, жевал. Сейчас у нас, паразит, прячется. Такая же сволочь, как и Горбачев, живущий в Германии.

— Круто ты с ними Света, — усмехнулся Михайлов, — я понимаю, что из нашего дома мировыми событиями управлять легче, чем из Киева или Москвы…

— Не подкалывай, — огрызнулась Светлана, — Андрюшенька в памперсах поедет. Как думаешь, с собой одни или пару взять на замену?

— Не на руках тащить, — ответил Борис, — возьми два. Еду собрала?

— Нет еще. Не знаю, сколько брать с собой — вечером домой или на ночь останемся?

— Бери с запасом, на месте определимся, как быть. По моему поручению Топорков дом продал, который был на Зинаиду Наумову записан официально. Отдам деньги деду Матвею, скажу, что Зинаида перевод отправила, пусть порадуются родители.

— Какой дом, у Зинки здесь никогда дома не было? — удивленно переспросил тесть.

— Длинная история, отец, шпионы его купили, а на Зинаиду оформили. Не пропадать же добру.

— Да, верно, правильно, Борис, ты решил, правильно, — согласился тесть.

Собирались долго, суетились чего-то, но Борис не вмешивался. Женщины — есть женщины. Наберут продуктов, как на несколько дней. Все в баночки-скляночки упакуют.

Охрана не соглашалась отпускать одного Михайлова с семьей, но с генералом спорить сложно — приказал и все.

Лэнд Круизер катился по гравийке легко. Но после понтонного моста через Лену пошла проселочная дорога с ямами и ухабами деревенского бездорожья. Где-то можно было развить скорость до сорока километров в час, а где-то переключаться на пять-десять километров. Через час Михайловы добрались до своего деревенского дома. Ничего не изменилось, но всей семье показалось, что дом встречает их посеревшей обидой.

Борис открыл ворота, загнал джип во двор. Первой из машины выпрыгнула Валерия, огляделась. В багажном отделении радостно повизгивали собаки, Соболь и Шарик, которых тоже взяли с собой. Они рвались наружу, пытаясь выскочить через сиденья и головы в открытую дверь. Михайлов открыл багажник, выпуская собак на улицу, они сразу же обежали двор, пометили его, вернулись к хозяевам, поластились и, словно спрося разрешения, убежали в огород.

— Ты здесь родилась, доченька, — произнес ласково Борис, — нравится? Это твой родной дом.

— Не нлавится, — еще не выговаривая букву «р», ответила она, — маленький какой-то и селенький. Наш дом лучше.

— Конечно лучше, — с улыбкой согласилась Светлана, — но это тоже наш дом, здесь твой папа родился и ты. Еще один дом у нас есть, там бабушка с дедушкой родились и я. Пойдешь его смотреть с дедушкой и бабушкой?

— Ладно, посмотлю. Мы с папой здесь лодились, ты с бабушкой и дедушкой, а Андлюша где тогда лодился? Он что ли бездомный?

Родители засмеялись, Светлана ответила:

— Радость ты моя говорливая, Андрюша в большом доме родился, в кирпичном.

Валерия насупилась, произнесла с обидой:

— Андлюше повезло, он богатенький Булатино, а мы бедные все. Тоже хочу в кирпичном доме лодиться.

Михайловы и Яковлевы рассмеялись от души…

— Ты где это про богатых Буратино слышала, доченька? — спросил отец.