— А ты, Борис, любишь ее? — спросил в лоб отец.

— Папа, — поднялась Светлана, — если вы не прекратите, я уйду.

Михайлов взял ее за руку, притянул к себе, усаживая на стул.

— Этот вопрос очень личный, Андрей Савельевич, но вы не чужие люди, поэтому скажу прямо: проснулся сегодня утром и чувствую, что лежит рядом родная частичка, вот и весь мой ответ, отец.

Светлана с благодарностью прижалась к нему плечом. Борис наполнил рюмки, предложил тост:

— Все спрошено и сказано правильно — в семье не должно быть секретов. За семью!

Он, было, хотел выйти на улицу покурить, но Светлана шепнула на ухо, что лучше здесь, отцу тяжело ходить, тем более под градусом.

Мужчины закурили, Светлана принесла две пепельницы.

— Значит, ты военный, Борис, а кто — танкист, артиллерист, звание какое? — продолжал спрашивать Яковлев.

— Папа, ты прямо как следователь…

— Все правильно Света, родители должны знать и тебе я еще толком не успел ничего рассказать, — возразил он, — да, я ветеран боевых действий, был ранен, поэтому, собственно, и ушел в отставку. Но ничего, поправился. Сейчас в полной норме.

Светлана вспомнила, что чувствовала рукой на его спине что-то необычное, поняла сейчас — шрамы.

— Я не артиллерист и не танкист, — продолжил Михайлов, — я врач, военный доктор, генерал.

— Кто?

Яковлев поперхнулся, закашлялся. Нина Павловна хлопала его по спине, поглядывая на Бориса удивленно и боязливо. Светлана отстранилась, тоже поглядывая ошеломленно.

— А что, генералы не люди что ли? — улыбнулся Михайлов, — такие же обыкновенные мужики, как все.

Он наполнил рюмки, предложил выпить.

Яковлев пришел в себя после выпитой рюмки, крякнул в кулак, произнес:

— Ни хрена себе, доча, кого ты себе в мужья отхватила — генерала да еще и врача.

— Папа, — обиделась Светлана, — я никого не отхватывала.

— Все нормально, Светочка, все нормально, — Борис обнял ее, прижал к себе, — только я прошу вас — не надо никому рассказывать, что я генерал и врач. Станут смотреть, как на музей, со своими болячками потянутся, работать не дадут спокойно. Потребуется — окажу помощь, не вопрос. Вас, отец, на ноги поставлю, обещаю. Зимой вместе на охоту пойдем, на сохатого.

— Эх, — вздохнул Андрей Савельевич, — мне теперь уже никто не поможет, кости дано срослись, ничего уже сделать нельзя. Хирург прямо об этом сказал.

— Коновал он, а не хирург, — твердо возразил Михайлов, — посадим огород со Светой, съездим в город, кое-что надо взять. Вернемся — я на дому операцию сделаю, осенью сами картошку копать будете.

Он разлил остатки водки, предложил выпить на посошок.

— Чего так рано? — забеспокоился Яковлев, — посидели бы еще…

— Нет, отец, завтра работы много. Надо стол сделать кухонный. Вы приходите завтра сами — посидим, покурим, поговорим. Мне веселее работать будет.

Светлана шепнула ему на ухо, что оставила немного водки на опохмел, хотя знала заранее, что допьет он ее сегодня.

Дома она спросила Бориса:

— Ты, правда, генерал?

Он улыбнулся, прижал ее к себе.

— Не верится?

— Я верю, Боря, но не верится.

— Пойдем, — он подтолкнул ее к шкафу в комнате, снял плечики, расстегнул молнию на чехле для одежды, — смотри.

Светлана действительно ахнула, впервые увидев форму генерала не в кино.

— Наград-то сколько много. Все твои?

— Нет, деда Матвея…

— Ты извини, я же никогда живых генералов не видела, только в кино.

— В кино не генералы, Света, а артисты. И живых ты видела, даже обнималась с ними, целовалась, — он чмокнул ее в щеку. — ладно, пойдем спать ложиться…

Солнце еще не встало, но рассвело. Петухи пели вовсю. Деревня, словно вымершая, не показывала признаков жизни. Никто не гнал коров на поскотину, не спешил на покос или за ягодами. Взаправду одряхлевшая, она еще почивала.

Борис встал с петухами, не привык еще к кукареканью. Умылся, оделся и вышел во двор, потянулся на свежем воздухе, закурил, пошел в огород.

За ним простиралось поле метров на сто, заканчивающееся крутым яром метра в три, не более. Он перелез через изгородь, подошел к реке. Плавно текла она, завораживая своим течением, скрывая рыбу. За ней сразу небольшая сопка. Солнце уже озолотило ее верх своими лучами, постепенно спускаясь вниз. Там, дальше, в часе ходьбы, простирался сплошной кедрач и черничник.

Нахлынули воспоминания из детства, как за деревней, где небольшой яр плавно переходил в отлогий берег, мужики сакали рыбу при ледоходе. За полчаса добывали по ведру ельца и хариуса. Что на другой стороне деревни, он помнил слабо. Где-то там они с мамой собирали голубику.

Он постоял еще немного и вернулся во двор.

— Я тебя потеряла. Встала, вышла, а тебя нет нигде.

Он подошел, обнял Светлану, стараясь окутать ее своей безрукавкой.

— На речку ходил… ты иди домой, замерзнешь в ночнушке, не лето еще. Завари чаек, кликни.

Он подтолкнул ее легонько к дверям, сам пошел в сарай, вымерил место под верстак и стал отпиливать циркуляркой доски пятерки нужного размера. Пила визжала безжалостно, окончательно разбудив всю деревню.

Он видел, как побежала Зинка самогонщица по дворам, наверняка выдумала очередную сплетню, и оказался прав. Узнает о ней не он, а Светлана чуть позже, после завтрака, от тетки Матрены.

— Борис, завтрак готов, пойдем, — позвала его в дом Светлана.

Он съел кусок вареной сохатины с картошкой, с удовольствием попробовал грузди, выпил стакан чая, вышел на крыльцо покурить. Светлана села рядышком, прижалась к нему.

— Какая все-таки сложная штука жизнь, — заговорила она, — одно слово может разрушить жизнь.

— Ты это о чем?

— Сказали бы мне раньше, что ты генерал, и не сидели бы сейчас вместе.

— А сейчас?

— Сейчас — это другое. Я же не к генералу пришла. Сейчас будь ты хоть солдатом, хоть маршалом — все равно мой. Прошло за ночь неверие. Схожу к родителям, узнаю, как они. Ты не только их, но и меня вчера ошеломил здорово. Отцу расскажу про твои награды — пусть гордится тобой. У нас водка еще есть?

— В старом сарае целый ящик — отнеси отцу бутылку, пусть поправится, наверняка вчера все допил.

— Бутылку не понесу, много. Налью сто грамм — хватит ему.

— Да, вот еще что, ты скажи им, чтобы не скидывались огород пахать, я сам все сделаю — «Крота» в городе купил, зачем от кого-то зависеть. И еще — встретишь, кого на улице, спросят, а ты не стесняйся, говори, что жена мне. Прооперирую твоего отца, и поженимся, чтобы он смог на свадьбе гопака отплясать. Ты не против?

— Правда, поженимся?

— Мы и так уже муж и жена, я так считаю. А распишемся позже или ты хочешь сейчас? Я не против и сейчас.

Она прижалась к нему.

— Милый ты мой, я, конечно, хочу сейчас, но ты прав абсолютно, пока не время. Встанет отец на ноги, тогда и свадьбу сыграем.

Она вернулась от родителей через час. Стала рассказывать:

— Пришла… сидят они, нахохлившись, за столом. У отца голова гудит с похмелья, дала ему поправиться, ожил немного. Все не верят, что ты генерал. Я им все рассказала — и про форму твою с наградами, и когда мы поженимся, и про огород. Вроде поверили. Еще попросила не говорить никому про генерала и врача. Отец спрашивает, что все равно узнают, когда ты ему операцию сделаешь. Ты знаешь, что я ему ответила?

— Нет, конечно, говори.

— Сказала — пусть все думают, что ты колдун, как Зинка сейчас трещит об этом. Дом-то тебя не трогает — ворота выправил и сарай поставил. Отец так хохотал, что чуть со стула не свалился. Я их на обед позвала, ты не против?

— Конечно, не против, могла и не спрашивать. А что у нас на обед есть?

— Все есть, не переживай, в грязь лицом не ударим, — ответила она и пошла в дом.

Борис уже закончил с верстаком и начал мастерить кухонный стол. Вначале хотел сделать его со шкафом внизу, но передумал. Решил делать по типу кухонного гарнитура с мойкой. Удобно и вся посуда разместится. А то висит умывальник и ведро внизу — некрасиво.