Светлана направила ствол пистолета на лодыжку Сыча. Он в страхе поджал под себя ноги, но все равно одна торчала наружу.

— Мы на Швондера работаем, — запричитал трясущимися губами Сыч, — но с ним лично только Белый контачит, мы с Ушастым от него приказ получили — убить Борисова под видом ограбления.

— За что? — спросила Светлана.

— Я не знаю, я только исполнитель. Белый знает, а нам это ни к чему.

Светлана перевела ствол на Ушастого, тот залепетал тоже самое.

— Теперь ты, — Светлана указала на Белого.

— Да пошла ты, сучка, на хрен, я здесь вообще случайно и этих козлов первый раз вижу.

Пулька цокнула по кости, разбивая голеностопный сустав, дикий крик потряс весь коттедж… Белый корчился от боли, катаясь по полу, крики превратились в стоны.

— Перейдем к колену или говорить начнешь, сволочь?

Светлана подняла ствол повыше, направляя его на коленную чашечку. Белый запричитал в истерике:

— Нет, нет, не надо — Это Швондер приказал убить Борисова. Он боялся, что тот сделает передачу о его тендере и строительстве дороги. Что там со строительством — я не знаю, но он очень боялся проверки. В ментуре и администрации у него все куплено, а Борисова он боится. Больше я тоже ничего не знаю.

Светлана подняла ствол и Белый дико заорал снова:

— Не надо, не стреляй, не надо…

— Но ты же не все рассказал, — возразила с презрением она.

— Про Швондера все. Он приказал этих тоже потом убрать, — он кивнул на Сыча с Ушастым, — пристрелить, когда они тебя насиловать станут. Найдут со спущенными штанами и лишних вопросов не возникнет.

— Сука, — со злостью и практически одновременно отозвались подельники.

Они понимали, что в одну камеру их не посадят, но случаи разные бывают, а на зоне его точно удавят.

Внезапно Светлана начала раздаваться в ширь и ввысь. Открытые рты и округленные глаза Ушастого с Сычом отражали изумленный ужас, а у Белого даже исчезла боль в простреленной лодыжке. Они когда-то видели в фантастическом кино превращение человека в волка и наоборот. Но чтобы женщина превращалась в мужика в реалиях — это было феерическим чудом. Бандиты дрожали от страха, как осиновые листы на ветру. Дрожь пробирала все тело и зубы клацали, задевая друг друга. Впечатления усилились, вгоняя отморозков в обморок — Светлана превратилась в живого Борисова без царапин и повреждений.

Ватка с нашатырем привела всех в чувство, и бандиты с трепетной жутью уставились на Борисова, переводя взгляд на изрешеченное пулями тело в кресле и обратно. Они ничего не понимали. Илья проговорил размеренно и жестко:

— Вы расстреляли мое восковое чучело с тестом в голове и томатным соком внутри тела. Про мое превращение в женщину забудьте и даже между собой не вспоминайте — иначе обернусь в охранника и удавлю вас в камере. Ментам все расскажете, кроме моего превращения. Ничего не утаивать и лишнего не болтать — убивать не стану, превращу в свиней и на мясокомбинат отправлю. Пусть хоть какая-то польза от вас будет.

Бандиты кивали головами, все еще находясь в прострации ужасной фантастики. Но видеть своими глазами — это не смотреть телевизор…

Илья не стал звонить в полицию, где у Швондера имелись определенные связи. Его задержали сотрудники ФСБ, раскручивая не только покушение на убийство группой лиц, но и хищение в особо крупном размере областных и федеральных средств. На допросах чекисты не понимали одного — упоминание о Борисове кидала в дрожь всех бандитов. Ну, прострелил он в ходе самообороны одному лодыжку — чего теперь то бояться?

Все трое поверили в нечистую силу и оборотней — своими глазами видели, это не сплетни или монтаж телевизионщиков. До сих пор холодело сердце от страха, когда тело девушки начало расти — лопалась кожа, трещали, увеличиваясь в размерах кости, и потом все мгновенно зарастало без следа. Оборотень… он где угодно достанет…

Светлана Поливанова, имея специальное образование, очень хорошо понимала, что театр начинается с вешалки, а живопись с холста. Льняные и хлопковые ткани, привезенные Ильей, лежали в одной из комнат дома, оборудованной под художественную мастерскую. Предпочитая льняное полотно, как более плотное и долговечное, она осмотрела его, стараясь отыскать погрешности. Ее устроила одинаковая текстура без полос, пятен, узловатостей и излишней сглаженностью.

Она не торопилась с началом работы, понимая значение каждой мелкой, с точки зрения дилетанта, детали. Теперь необходимо выбрать подрамник, который важен для художника не менее самой картины. Он сам по себе должен стать произведением искусства и способствовать величию картины, интегрируясь в общий задуманный мастером смысл. Модульный сборный подрамник индивидуальной работы подходил как нельзя лучше. Он позволял регулировать натяжение холста в зависимости от влажности и температуры. Разбираясь на модули, он удобен для транспортировки.

Натягивая холст, Светлана обращала внимание на параллельность нитей краям подрамника, забивая мелкие гвоздики на обратной стороне систематизировано.

Клей… Светлана знала, что самый лучший клей осетровый, но он дефицитен, как черная икра. Она улыбнулась, держа его в руках — где-то же достал его Илья. Добавив антисептик, она занялась проклейкой. Нанеся первый слой и через сутки прошкурив его мелкой наждачкой, она нанесла второй. Теперь осталось нанести грунт, который молодая художница готовила сама, не доверяя магазинам. Приготовление холста к масляной живописи требует времени и внимания, но Светлана на этом не экономила. Она работала в собственной мастерской с энтузиазмом и упоением.

Работала не только она… В ФСБ давно заинтересовались Борисовым определенные должностные лица. В МВД проглотили бы, не заметив, маленькие и на первый взгляд никчемные детальки. Не юрист, не следователь, не журналист по образованию, но ведет качественную популярную программу, разоблачая мошенников и расхитителей чужой собственности. Сумел не только выжить, но и задержать трех киллеров, которые напуганы до полусмерти.

Майор Москалев докладывал начальнику отдела полковнику Говорову:

— Товарищ полковник, Иван Федорович, по Борисову пока особых результатов нет, все его анкетные данные соответствуют действительности. Он дилетант, но работает эффективнее полицейских профессиональных оперативников и справился с киллерами, по информации которых в его доме нет ни одного замка. Эти три момента по отдельности ничего не значат, но их интеграция настораживает. Не иметь замков — это что-то из области психиатрии, но Борисов вовсе не дурак. Полагаю, что аудио и видеонаблюдение в его доме позволят нам снять определенные вопросы.

Майор понимал, что просто так руководство кем бы то ни было не интересуется. Борисов всегда на виду и не проходил обучение в спецслужбах смежников. Оснований, что он завербован иностранной разведкой нет никаких. Но он блестяще раскрывает махинации, не доступные профессионалам. Именно этот факт беспокоит полковника, которому напрячь коммерса ничего не стоит. Если подобный напряг станет известен общественности, то тюремная камера может засветиться реальностью. Другого объяснения проверки Борисова майор Москалев не находил.

— Хорошо, Виталий Дмитриевич, — согласился Говоров, — отправляйте технарей. Есть конкретный план?

— Есть, товарищ полковник. Борисов днем занимается своими вопросами для очередной телепередачи и дома не бывает. Его гражданская жена частенько уходит в родительский дом по соседству. Придется вести наблюдение и в период ее отсутствия установить в доме аппаратуру. Благо — замков на дверях нет.

— Действуйте, майор, — отдал команду Говоров.

Специалисты технического отдела решили не входить во двор Борисовского коттеджа с улицы — мало ли кто случайно увидит. Они решили перемахнуть через забор со стороны леса по сигналу от коллег из машины наблюдения. Ждать пришлось недолго, в полдень хозяйка ушла, и технари заторопились, подтащив к забору раздвижную переносную лестницу. Решили работать вдвоем, так быстрее. Один на первом этаже, другой на втором. Но только собрались перелезть, как боль от резей в животе скрутила их пополам. Они все-таки смогли передать по рации, и прибывшие коллеги с трудом доставили пострадавших прямиком в больницу. Но там боли внезапно прошли и анализы ничего не показали. Наверное, что-то съели, считали сами технические специалисты. Но каждый ел свою пищу и не пересекался с другим.