– Э, приятель, ты давно из психиатрической? – спросил он, помахивая рукой.

– Здорово, друг! – ответил я, схватил и крепко пожал его протянутую руку.

– Да… бывает… – произнес он с сожалением, покрутил указательным пальцем у виска, свистнул и тронул машину.

– Все бывает, друг! Пока, – помахал я ему на прощание и зашагал вниз – к улице Ниношвили.

– Доброе утро, люди! Здравствуйте, тбилисцы! Куда вы спешите? Ведь пока даже не рассвело как следует! Почему вы смотрите в небо? Нет, дождя не было! И не собирается дождь! Глядите, какое чистое небо! Почему же я мокрый? Отвечу, дорогие: я только что вышел из моря! Да, да! Вот так – в зеленой фуражке, с зелеными погонами и с черным чемоданчиком в руках! Волной выбросило! А как вы думали? Разве из воды вылезешь сухим?..

Здравствуйте, дворники с улицы Ниношвили! Это вы зажгли костры из пожелтевших осенних листьев? Осторожно, друзья! Не спалите мой город – мой любимый Тбилиси!..

Здравствуй, домишко, здравствуй, старик! Ты еще держишься? Не свалился? Молодец! О, и вы здесь, железные ворота? Вы по-прежнему на земле?

Здравствуй, кран, ворчун мой добрый! Привет вам, ведра, чайники, кувшины! Кто из вас крайний? Я буду за вами!..

Здравствуйте, воробушки! Что вы там хлопочете? Умываетесь? Да вы не бойтесь, это же я, Автандил Джакели!..

Здравствуй, будка! Как поживает дядя Рубен? Как же это он забыл выключить на ночь свет! А вы как, часы – наручные, карманные, стенные? Трудитесь? Ну-ну! Работайте! Как давно я не видел вас – целых полтора года! Долгий же путь вы прошли без меня!..

О, кого я вижу! Здравствуйте, сорочки! Какие вы чистые, свежие, белые. А ты чья, малютка? Я тебя не узнаю! Какая ты маленькая и смешная!.. Здравствуй, Дадуна! Спишь? Спи, спи спокойно!..

Здравствуй, моя лестница! Бедняжка, опять ты без двух зубов? Боже, неужели не нашлось для тебя метровой доски?..

Здравствуй, моя дверь! Ну, как дела, старушка? Скрипишь? Привет тебе, звонок! Смотри, не подведи меня! Ну-ка, звякни по-старому!.. Раз, два, три!.. Сим-сим, откройся!!!

– Здравствуй, дядя Ванечка!

– Авто… Здравствуй, дорогой…

Вечером перед Институтом иностранных языков собирается толпа' молодых парней. В одиннадцать заканчиваются лекции. Парни ждут – кто с машиной, кто без машины. Они стоят порознь. У одних серьезный, озабоченный вид, другие разгуливают, словно им нет дела до института. Подойдет, попросит прикурить, а сам косится на твои часы – своим не доверяет…

Без четверти одиннадцать из дверей института появляется первая девушка. Она бежит, на ходу надевая пальто, оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на мчащиеся машины. Перебежав улицу, она останавливается. Вдруг от толпы отделяется парень и медленно, как бы нехотя, будто и ничему не радуясь, направляется к девушке… Потом на улицу выплескивается нескончаемый девичий поток. Красивые, стройные, с волосами черными, светлыми, желтыми, серебристыми, каштановыми, красными и даже синими – они идут, постукивая каблучками туфель, мокасин, сапожек, в коротких платьях, с сумками через плечо. Пестрый, благоухающий девичий поток сливается с другим потоком. Это ожидавшие их парни – в темных пиджачных парах, белоснежных сорочках. Соединившись, два потока текут по широкой и красивой улице, потом на площади возникает водоворот, который затем растекается небольшими струйками по бесчисленным улочкам, переулкам и тупикам.

– Здравствуй, Дадуна!

Она удивленно взглянула на меня и не узнала. Я снял фуражку, неловко улыбнулся.

– Ой, Джако! – вскрикнула она, обняла меня, поцеловала в щеку. – Откуда? Боже мой, какой ты смешной! Ну-ка, надень фуражку!

Я повиновался.

– Генерал!.. Настоящий генерал!.. Хороший наблюдательный пункт! Ха-ха-ха, – звонко расхохоталась она. Вокруг нас, замедляя шаг, улыбались прохожие.

– Даду, уйдем отсюда, неудобно, – попросил я, взяв ее под руку.

– Пойдем… Скажи, когда ты приехал?

– Утром.

– Надолго?

– На неделю.

Дадуна опять окинула меня оценивающим взглядом с ног до головы и прыснула:

– Зеленый генерал!

– Даду, как ты живешь? – спросил я.

– По-старому, – ответила она.

– Как по-старому?

– Так. Занимаюсь, крашу волосы и брови, подвожу глаза, хожу в кино…

– Еще?

– Еще? Читаю книги… Летом ездила в Польшу, по туристской путевке. Что еще? Танцую, пою, иногда пью – в гостях, конечно…

– Что ты делала эти полтора года?

– Я же рассказала тебе, – удивилась она, – что еще должна была делать?

– Меня не вспоминала? Дадуна задумалась.

– Скажи, не вспоминала меня? – повторил я.

– Тебя?

Дадуна высвободила руку, отошла в сторону и молча уставилась на меня. Сумка на длинном ремешке раскачивалась ритмично, словно маятник часов, и, задевая лакированный сапожок, отсчитывала секунды: раз, два, три… Раз, два, три… Вот черт, опять солдатская привычка – раз, два, три…

– А ты вспоминал меня? – вдруг спросила она, придержав раскачивающуюся сумку и опустив голову.

– Что же я делал? Конечно, вспоминал. – Я покраснел. Слава богу, Дадуна не заметила этого.

– Почему не написал хоть одно письмо? – тихо спросила она.

– Не люблю писать, Даду, – сказал я искренне. Она улыбнулась.

– Врешь! Девяносто девять процентов всех писем на свете пишут солдаты! Как-то мой портрет напечатали на обложке нашей «Женщины», знаешь, сколько я получила солдатских писем! А ты говоришь…

– Дадуна, клянусь тебе, я даже деду не писал!

– Ладно, ладно, пошли… О чем с тобой говорить, если ты не видишь разницы между дедом и мной! – Она взяла меня за руку и увлекла вперед.

– Даду, мне казалось, что после Джвари…

– Что после Джвари?

– То, что после Джвари письма не имели особого значения…

– Это почему же? Что случилось на Джвари? Мы обвенчались там, что ли?

– Я думал, что…

– А я думаю, что после Джвари крест был поставлен на все!

– Хорошо! – воскликнул я. – Допустим, я виноват, я – осел! Но ты? Почему ты не писала? – Я схватил Дадуну за плечи. От неожиданности она выронила сумку.

– Почему, почему… – Она подняла сумку и медленно пошла вперед. Я последовал за ней.

Часы у университета показывали без десяти Двенадцать. Дадуна пересекла улицу и пошла вниз по Варазис-Хеви.

– Дадуна!

Она остановилась.

– Дадуна!

Я повернул ее лицом к себе. Красивые ее глаза были полны слез.

– Прости меня, Дадуна, прости, если любишь меня! – взмолился я.

Она отрицательно покачала головой.

– Даду, моя Даду! – Я обнял Дадуну, привлек к себе и стал осыпать поцелуями ее глаза, щеки, губы, шею. Она стояла с опущенными руками, расслабленная, холодная, и молчала.

– Рррразойдись! – услышал вдруг я строгий окрик. Я быстро разжал объятия и огляделся. В университетском саду, у самой лестницы, на скамейке сидели и хохотали четыре парня. Я собрался было отчитать их, но потом вспомнил, что как-никак я человек военный и на мне солдатская форма, поэтому я весело помахал парням рукой и побежал догонять Дадуну. До самой площади Героев никто из нас не проронил ни слова. Первым нарушил молчание я.

– Возьмем такси. – Я положил руку на плечо Дадуны. Она покорно остановилась.

– Даду, скажи мне что-нибудь…

– Что тебе сказать, Джако? – взглянула она на меня. Я уловил в глазах Дадуны грусть, а голос ее прозвучал так странно, отрешенно, что я понял: в эту минуту ей было безразлично – о чем я спрошу ее или что она ответит мне. Я испугался.

– Даду, – прошептал я, – ты любишь меня?

– Не знаю, Авто, не знаю…

– А все же, любишь или нет?

– Ты как думаешь?

– Я ничего не думаю, ничего не знаю! Скажи, любишь?

– Нет!

– Не верю! – вырвалось у меня, и я сам удивился: почему, собственно, мне ей не верить?

– Ну, тогда люблю! – улыбнулась она.

– Неправда.

Дадуна пожала плечами:

– Ты должен поверить в одно или в другое. Третьего быть не может.

И я понял, что было именно третье – безразличие. Дадуна готова была поддакивать чему угодно, лишь бы покончить с этой затянувшейся глупой беседой.