- Это да, — кивнул клошар. — Дух здесь добрый, древесный. А что ж за дело–то у тебя?

 Кит долгим взглядом посмотрел в лицо клошара, выхваченное на миг огоньком самокрутки, а потом снова едва различимое в темноте. Сейчас, пока он еще ничего не рассказал, у него есть дорога назад. Еще можно все отменить…

 - У тебя огонь–то есть? — спросил он. — А то глаз твоих не вижу совсем.

 - А чего тебе в моих глазах? — хмыкнул клошар. — Я ж, чай, не смертушка твоя.

 - Скажешь тоже!

 - А чего, — продолжил Сиплый. — Это ей, горбатой, край надо в глаза заглянуть, чтобы понять.

 - Что понять? — вопросил Кит.

 - А все, — неопределенно ответил клошар.

 - Ух ты! — усмехнулся Кит. — А ты заглядывал?

 - А то!

 - Понял?

 Сиплый встал, порылся в ящиках то ли стола, то ли комода, достал керосиновую лампу, разжег ее от окурка, покрутил фитиль. На пятачке, который они занимали, стало почти светло.

 - Есть будешь? — спросил клошар.

 - Буду, — кивнул Кит, надеясь, что у хозяина чердака найдется что–нибудь получше, чем крысиное жаркое. Соевая лапша в желудке давно рассосалась, оставив только горькие воспоминания о потраченных деньгах.

 Откуда–то из окружающей тьмы Сиплый выволок и поставил посредине журнальный столик, пошуршал пакетами, разложил соевые лепешки, открыл две банки консервированной фасоли, выставил початую бутылку буча, бросил на стол две сушеных рыбины и ложки, водрузил два стакана.

 - Ого! — не удержался Кит. — Откуда такая роскошь?

 - Оттуда, — осклабился клошар. — Это кто ж тебе так лицо поправил?

 - Шпана.

 Выпили. Полчаса стояла тишина, нарушаемая только стуком ложек о консервные банки да чавканьем. Выпили еще по одной.

 Пока Кит теребил сушеную камбалу, Сиплый снова запалил вонючую самокрутку.

 - Ты чем на жизнь добываешь? — поинтересовался Кит.

 Клошар неопределенно пожал плечами, хмыкнул.

 - Да чем придется.

 - А до того, как на чердак попал, чем занимался?

 - Матросил.

 - Ты возле тридцатой квартиры не видел никого больше?

 - Да нет. Как там девчонка–то?

 - Не знаю, — покачал головой Кит. — Она пропала.

 - Эвона… Ну, да ты тоже скоро пропадешь.

 - Это как? — не понял Кит.

 - Да так. Убьют тебя.

 - Типун тебе, Сиплый!

 - Ты слушай! Что не успел сделать — делай скорей. Недолго тебе осталось. Я смерть носом чую. Она и сейчас у тебя за спиной стоит.

 - Что–то ты мрачный какой–то сегодня… Может, тебе еще налить?

 - Да ты не шути, — недовольно произнес клошар. — Кончились твои шутки.

 - Ладно, Сиплый, — поморщился Кит. — Давай–ка, заканчивай тоску нагонять. Налей, лучше, еще по глотку.

 Выпив, Кит взял с топчана сумку, бросил ее на середину пятачка, возле стола. Клошар обронил на нее равнодушный взгляд, закусил буч куском лепешки.

 - Слушай, Сиплый, — начал Кит, подсаживаясь к собеседнику поближе. — Эту сумку нужно передать одному человеку.

 Клошар посмотрел на него долгим недоумевающим взглядом.

 - Ну так это… — произнес он. — А чего ж сам–то?

 - Не могу я, — покачал головой Кит. — Меня и правда, как ты говоришь, могут сегодня грохнуть. За мной следят. А этот человек пропал куда–то, на телефон не отвечает… Это очень важно, Сиплый!

 - Да я догадываюсь, не дурак, чай, — усмехнулся тот. — Вокруг тебя какая–то каша варится, я ж вижу, понимаю. Влип ты, паря, во что–то и выгрести не можешь.

 - В точку, — согласился Кит. — Именно что влип. И выгрести не могу, точно. Так передашь?

 - Давай–ка еще по одной, — пробубнил клошар.

 Он разлил остатки водки. Чокнулись, выпили. Закусили лепешкой.

 - Ты это… — подумав, сказал Сиплый. — Оставь сумку–то. Про человека этого мне скажи. Я попробую пособить.

 - Спасибо, — Кит хлопнул клошара по плечу.

 Он подробно описал внешность Эрджили, рассказал про то, как найти лабораторию, про то, что не следует болтать языком и болтаться с этой сумкой по городу.

 - Но это только если я до завтрашнего вечера не объявлюсь. Если буду жив, я найду Эрджили и скажу, чтобы он забрал у тебя сумку. Если же я не появлюсь, тебе придется найти цыгана самому. Скажешь ему, чтобы он пришел сюда, здесь и отдашь. А с сумкой к нему не тащись. Понятно?

 - Не дурак, — коротко ответил клошар.

 - И учти, Сиплый, — предупредил Кит. — В этой сумке — надежда на будущее. За ней охотятся черт знает сколько людей. За нее убьют, не думая. Но искать ее у тебя никому и в голову не придет, если ты сам не сглупишь и не высунешься где–нибудь.

 - Не высунусь, — пообещал тот. — Ну а если этот твой цыган так и не найдется? Тогда что?

 - Не знаю, — покачал головой Кит. — Тогда уже все будет не важно. Но ты храни эту сумку. Может быть, Джессика жива, и вы с ней как–нибудь пересечетесь, отдашь ей тогда. Не знаю. В этой сумке — рецепт анти–снука.

 На всякий случай Кит прошел по чердаку до последнего подъезда, мимо еще одной импровизированной «комнаты» такого же, наверное, клошара, отсутствующего сейчас дома, и уже там спустился вниз. Постоял у окна, наблюдая улицу, и вышел из подъезда.

 «Делай, что должен, и будь, что будет» — вспомнились ему чьи–то слова. Кит, вроде, никому ничего не должен. Хотя… Джессика–младшая. Ей он, наверное, должен, да. И маме должен. Очень много.

 За свою жизнь он не сделал ничего, что могло бы предотвратить сиротство Джессики, ее сегодняшнюю пропажу и, быть может, смерть. Не сделал ничего, чтобы мама не превратилась в улыбающееся растение. Жил, ходил, озираясь, на работу; дрался со снукерами — то за жизнь, то за дозу; прятался на ночь в своей норе, чтобы утром опять, крадучись, выползти из нее и продолжить цикл. Он давно смирился с тем, что его жизнь так и пройдет и, рано или поздно, — но скорее–таки рано, — закончится.

 «А что я мог сделать?.. Ничего».

 Больше всего пугало то, что ничего не было известно о судьбе Эрджили. То ли он ушел в подполье, почувствовав опасность, то ли тем удалось выйти на его след. Если с цыганом что–нибудь случится, надеждам Хилмана, на том свете, и его, Кита, на этом, не суждено сбыться. Наверняка, есть еще сотни умных и честных ученых, которые работают над анти–снуком. Но их возможности, не позволяют им пока добиться результата. А если кто–то и добился чего–то, как Хилман, то разве корпорация позволит им остаться в живых и воплотить свои разработки в жизнь! Если бы знать хоть одного из этих ребят, можно было бы передать документы ему.

 Может быть, стоило отвезти бумаги Хилмана в клинику Эрджили? Им там виднее, кому лучше передать документы дальше.

 Кит сошел с дороги, зашел в ближайший двор, не обращая внимания на лужи и хлюпающее под ногами месиво. Там, выбрав место в центре, чтобы никто не мог напасть на него внезапно, снова включил телефон Джессики, набрал записанный номер клиники.

 - Реабилитационный центр для личностей, страдающих снуксил–зависимостью, — ответил молодой женский голос. — Здравствуйте.

 - Здравствуйте. Моя фамилия Макдауэл. Вчера к вам привезли мою маму.

 - Да, — подтвердила сестра. — Состояние больной стабильное. Если вы хотели бы посетить ее, то необходимо записаться заранее, таков порядок.

 - Хотел бы. Завтра.

 - Хорошо, я запишу вас. Часы посещения — с четырех до шести вечера.

 - Я понял, да. А могу я поговорить с профессором Эрджили?

 - С кем?

 - С профессором Эрджили.

 - У нас нет такого сотрудника. Вы уверены, что правильно называете фамилию?

 - Дело в том, что он не ваш сотрудник, но… Извините, я, кажется, действительно ошибся.

 Кит дал отбой, повернулся и сделал несколько шагов, заходя за стоящую неподалеку поломанную скамью. Из арки вышли трое в застегнутых наглухо куртках, в пятнистых армейских штанах, заправленных в высокие ботинки, и направлялись к нему.

 - Не суетись, чувак! — крикнул один на ходу. — И бежать не надо. Догоним — будет хуже.

 Они шли вальяжно, неторопясь, давая намеченной жертве время наполниться страхом до последнего пупырышка на коже, мрачно и равнодушно поглядывая в лицо. Наверняка, эти отморозки были из группировки, контролирующей этот и близлежащие кварталы. Лет по двадцать пять, спортивные, битые улицей, и уж конечно не с пустыми руками. Но если огнестрела у них нет, то преимущество на стороне Кита.