— Увидимся в школе.

Почесав голову Горация, собаки Рейнфордов, она вышла. Ей нравилось идти вдоль утесов. Этим утром над морем был легкий туман, но бледное солнце пыталось пробиться. Она мысленно повторила молитву благодарности за то, что попала в это чудесное место.

Когда мысли о Нике и его улыбке появились в ее голове, Ребекка решительно прогнала их. Он встречал ее после школы, и они шли домой вместе. Это радовало ее, но потому, что они были друзьями. И все.

Она улыбнулась, ведь плохо умела врать себе. Ник отличался от всех, кого она знала. Его энергия и любовь к жизни и учебе потрясали ее. Вчера Ребекка получила две книги по истории и обычаях евреев от мамы, и Ник тут же взял одну, а Полли дал другую. Потому они и задумали свою версию шабата.

Ее поражали старания и интерес Ника. Это усложняло ситуацию.

Она увидела дорогу в деревню, а потом Энди и трех девочек. Энди помахала ей.

— Доброе утро, Ребекка!

Семья Энди жила на утесе над деревней, но с другой стороны дороги, так что они встречались каждое утро и спускались. Мамы трех младших девочек работали на войне. Их мамы не могли отвести девочек в школу, Энди делала это. Младшая школа была через улицу от школы девочек.

— Доброе утро, Ребекка! — девочки — Джилли, Марджери и Лизбет — поприветствовали ее хором. Они были очаровательными блондинками.

Ребекка улыбнулась им, и они повернулись к дороге. В это время было лишь несколько человек на велосипедах. Топливо было ограничено, и никто зря не ездил на машинах.

Девочки болтали, а Энди поравнялась с Ребеккой.

— Я слышала по радио, что рано утром было несколько боев в воздухе, и боевые самолеты сбили неподалеку, — она замотала головой. — Ненавижу это!

Ребекка вздохнула.

— Как и я. Там были парашюты?

Энди кивнула.

— Так говорили по радио. Если повезет, пилоты выжили.

Ребекка была рада, что этим утром радио на кухне не работало. Джо Рейнфорд был пилотом, и новости о сбитых самолетах расстраивали всех в семье. Это расстроило бы Ребекку, хоть она видела его не так долго.

Такие новости были частыми. Графство у берега было на пути самолетов врага, летящих в Лондон, и они часто бились с самолетами Англии в небе. Желая сменить тему, Ребекка спросила про урок математики. Это всегда отвлекало Энди.

Они приближались к деревне, как мужчина с дикими глазами выбежал из зарослей. Он был в серой форме пилота Люфтваффе, в надувном жилете пилотов, которые летали над каналом. Он был грязным и в синяках, кровь текла из раны на голове.

— Стоять! — закричал он и схватил пистолет дрожащими руками, целясь в девушек. Он выглядел напугано, мог поступить глупо. Он продолжил на немецком. — Поднять руки! Не двигаться!

Ребекка замерла, пульс гремел. Одна из младших девочек закричала, еще две подхватили, и Энди попыталась утихомирить их. Ребекка знала немецкий, так что громко перевела:

— Замрите, поднимите руки и не кричите! Он боится, но не хочет навредить нам.

Крик сменился слезами, девочки жались друг к другу. Ребекка надеялась, что она была права, и он не был опасен. Она подняла руки и сказала на немецком:

— Мы — просто школьницы. Тебе нечего бояться.

Он сглотнул, его кадык покачнулся.

— Ты говоришь Deutsche. Sehr gut. Скажи детям, что я не наврежу им, если будут хорошо себя вести. Мне нужны заложники, чтобы получить лодку и уплыть домой по каналу. Лодки в деревне, ja?

Он серьезно думал, что мог украсть лодку и уплыть во Францию? Он мог с тем же успехом махать руками и пытаться полететь! Он сошел с ума от страха. Юноша, не больше двадцати. Но он был капитаном, Hauptmann.

— Да, Herr Hauptmann, в гавани есть лодки, — сказала она с уважением, пытаясь направить в голос успокаивающую магию. Она сказала на английском. — Энди, капитан хочет использовать нас как заложников, чтобы украсть лодку в гавани. Нам нужно пойти с ним тихо, и он отпустит нас.

Джилли, самая робкая из девочек, взвыла и попыталась убежать. Пистолет направился в ее сторону, Энди схватила Джилли за руку и притянула к себе.

— Не беги, Джилли! — она подняла девочку на руки с бледным лицом. — Тут безопаснее.

Джилли уткнулась лицом в плечо Энди и всхлипывала. Пилот так нервничал, что Ребекка боялась, что он выстрелит, чтобы девочка замолчала.

Ребекка решила, что пора узнать, что ее магия могла сделать. Она сказала, успокаивая:

— Herr Hauptmann, поход по деревне с пятью заложниками привлечет внимание. Вызовут полицию. Одна из девочек может запаниковать и убежать, а ты же не хочешь стрелять?

Он покачал головой.

— Я не хочу никого ранить. Я не хочу никого снова ранить.

Он страдал от шока. После войны 1914–1918 многие солдаты ломались от стресса. Этот юноша бился постоянно месяцами, и то, что его сбили, было последней каплей. А еще у него могло быть сотрясение. Мужчина был непредсказуем, как бомба. Если она его коснется, как Сильвии, сможет исцелить немного боли и сделать его не таким опасным?

Стоило попробовать.

— Тебе нужен лишь один заложник. Я, — сказала она на немецком. — Пусть остальные девочки идут по холму. Тут нет домов, негде вызвать полицию. Я возьму тебя за руку, как девушка, и ты сможешь скрыть оружие за мной, чтобы я не закричала и не убежала. Я отведу тебя в гавань. Там есть тихая улица, где нас не заметят. И ты уплывешь домой.

Он не сразу это осознал. А потом кивнул.

— Хороший план. Пусть остальные идут по холму. Когда они пройдут половину, поведешь меня в гавань.

Она взглянула на Энди.

— Он согласился отпустить тебя и девочек, взять меня в заложники. Идите по холму. Когда будете не середине, он поведет меня в гавань.

Энди охнула:

— Нет!

— Делайте! — рявкнула Ребекка. — Я должна быть в порядке. И если что… ущерб будет ограниченным.

Энди прикусила губу.

— Ты самая храбрая из всех, кого я знаю. Будь осторожна! — она опустила Джилли и сказала девочкам взять ее за руки и пойти домой. Растерянные, они послушались, хоть Лизбет с тревогой оглядывалась.

Когда девушки поднялись достаточно, Ребекка сказала:

— Теперь я возьму тебя за руку и тихо поведу в гавань.

Пилот неловко протянул левую руку, сжимая пистолет в правой под курткой. Он целился в нее. Ребекка надеялась, что он не споткнется и не выстрелит случайно.

Сказав себе, что в этот раз нужно управлять магией, она взяла его под руку. Когда она коснулась Сильвии, она ощутила эмоции и мысли, но в этот раз она была не так захвачена. Управляла происходящим лучше.

Пилот неуверенно моргал, энергия пылала между ними. Хоть это отличалось от симпатии Ребекки к Нику, поток был сильным, и она не удивилась, что он что-то ощущал.

Он хмуро посмотрел на нее, она улыбнулась.

— Идем дальше, Herr Hauptmann?

— Herr Hauptmann Schmidt. Твое имя, Fräulein?

— Ребекка Вейс, — ей казалось, что знакомство — это хорошо.

Они пошли по улице, она разбиралась в буре его эмоций. Как она и думала, Шмидт был в ужасе, но и в отчаянии. Его растили в религиозном доме, учили состраданию, но он выступил против этого. Самолеты обещали восторг. Славу. Восхищение девушек. Он любил летать, пока война не началась, пока он не начал стрелять по людям.

Его глаза, руки и мозг были созданы для боя в воздухе, но не душа. Он дошел до того, что надеялся, что умрет от выстрелов противников, но желание выжить сохранило его. Теперь он был в Англии, он ожидал ужасное наказание и унизительную смерть за содеянное.

Чем глубже она забиралась в его дух, тем сильнее были эмоции. Было сложно не утонуть в них. Она отпрянула немного, не зная, как помочь бедняге и всем вокруг.

Она сказала со смутной идеей в голове:

— Эта война ужасна для всех нас.

— Точно, — вяло сказал он.

— Ты давно был пилотом?

— Слишком давно, — он сменил тему. — У тебя хороший немецкий. И акцент не англичанки.

— Я — француженка, — объяснила она. — Моей семье пришлось бежать из Франции. Я была в Англии две недели.

Он пригляделся к ней.

— Ты — еврейка, — с подозрением сказал он. — Твой народ правит миром за закрытыми дверями.

Она разозлилась, но и изумилась.

— Не моя семья. Мои родители — врачи, и я хочу стать такой. Мы исцеляем, а не правим миром, — она пробралась в его разум и нашла антисемитизм, вложенный жестокой пропагандой. Используя свой гнев, она затопила предубеждение белым светом.

Он растерянно нахмурился, словно не зная, что думать теперь, без предубеждений.

— Я слышал много плохого о евреях, но не видел это зло лично, — он посмотрел на нее, хмурясь. — Ты не злая.

— Надеюсь! — она потом будет испытывать вину за влияние на его разум и отношение. Но не сожалеть об этом.

Он смягчился, и она сказала:

— Herr Hauptmann Schmidt, ты не сможешь пересечь канал живым. Почему не сдаться? Ты хорошо послужил своему народу. Родине не будет пользы от твоей смерти при побеге из Англии.

— Я заслуживаю смерти! — с отчаянием сказал он.

— За работу солдата? — спокойно сказала она. — Бред! Борьба за свою страну делает тебя патриотом, а не преступником.

— Мой отец был лютеранским священником и научил меня высшим законам, — пилот сглотнул. — По тому закону я преступник.

— Разве христианство не о раскаянии и искуплении?

— О, я каюсь, — тихо сказал он. — Каждый час каждого дня. Но сомневаюсь в искуплении.

— Если от раскаяния будет лучше, сдайся, — сказала она с сухостью. — Война будет долгой. Как пленник, ты не будешь голодать, подвергаться пыткам, но будешь страдать годы в плену скуки и раскаяния, — она увидела в голове, как он пашет поле с лошадьми. — Или они заставят пленников работать в поле, ведь многие мужчины воюют. Это тоже наказание.

Ему это понравилось. Он работал в детстве на ферме дедушки и бабушки, и земля могла залечить его душу. С вспышкой предсказания Ребекка ощутила, что, если он выберет этот путь, встретит девушку, которая все изменит в его жизни.

Она влила эту картинку в его разум. Мир. Искупление. Никаких убийств. Все те элементы смешались в потоке белого света, который озарил темные уголки его духа, рассеивая худшую вину и оставляя надежду.