– Да и сама матушка-Испания на протяжении всей первой четверти этого столетия имела сходные проблемы.

– Дольше, – поддержал его Майкл.

Люс пожал плечами.

– Ну, если говорить абсолютными категориями, то так было, начиная с зари человечества. А здесь… здесь за последние двадцать лет произошли некоторые перемены. Отказ Испании от рабства в 1873 году означал, что эти перемены не заставят себя долго ждать, даже здесь, в Пуэрто-Рико. – При этих словах Люс сморщил губы, скорее всего этот жест служил у него для выражения крайнего неодобрения. – А сейчас их регентша объявляет войну Соединенным Штатам Америки.

– А вы разве не одобряете действия Марии Кристины? – поинтересовался Майкл. – Мне показалось, что нет ни одного человека, кто не обожал бы ее. – Ирония в его интонации по-прежнему присутствовала.

– Не в обожании дело, сеньор. Надо смотреть на все объективно. Прежде всего, она – женщина и, будучи женщиной, легко внушаема. А теперь следует ожидать того, что эти американцы в одно прекрасное утро возьмут и съедят Испанию за завтраком. Собственно, они уже сели завтракать. Как вы без сомнения знаете, первым блюдом оказалась Манила несколько недель назад.

Майкл кивнул.

– Знаю. А как насчет Пуэрто-Рико? Ведь и вам довелось откушать от американских пушек. И Сан-Хуан, похоже, готовится к войне.

Люс снова пожал плечами.

– Несколько дураков будоражат крестьян и называют это приготовлениями к войне, только и всего. Вы забываете, сеньор, что Мак-Кинли вместе с его конгрессом ведут эту войну, чтобы освободить Кубу от испанского ига. Так было сказано, а нам они пообещали, что здесь, в Пуэрто-Рико, будет сохранена автономия. Что может быть нужно от нас американцам?

– Вы что, сеньор Люс, способны поверить правительственным заявлениям?

– Почти никаким, – не стал скрывать пуэрториканец. – Политики – это лгуны и к тому же еще и дураки. Много сложностей у нас возникло еще и потому, что мы сейчас оказались лишены экономической поддержки, которая раньше обеспечивалась рабством.

Майкл поморщился, он недолюбливал рабство, но заявлять об этом сейчас было бы идиотизмом. – Полагаю, что немало плантаций пострадало от этого?

– Здесь не так много, как в остальной Вест-Индии, но определенные потери были. Не могут белые люди рубить сахарный тростник, сеньор. И при этом доживать до старости. Клянусь вам, это так.

Майкл рассматривал ногти у себя на пальцах, делая вид, что слушает все это лишь вполуха, из вежливости.

– Мне приходилось слышать это не раз, как и то, что в течение последних лет цены на сахар были крайне нестабильными. Может быть, ответ на вопрос, почему они были нестабильными, именно в том, что белый человек не может рубить сахарный тростник, сеньор Люс? Но вот кофе – это нечто совсем другое. – Он посмотрел на банкира. – Вы так не считаете?

– Считаю, сеньор. Именно так я и считаю. И, как банкир, я как раз бы посоветовал любому, кто обратился бы ко мне за консультацией по вопросу, куда вложить деньги, вкладывать их в кофе. Именно в кофе.

Люс понизил голос и смотрел прямо в глаза Майклу. Глаза Люса был выцветшего коричневого цвета. Вчера вечером Майкл не смог их разглядеть – далековато они с Джадсоном Хьюзом стояли, да и темно было. Но сегодня он видел эти маленькие, близко посаженные глаза. Природа была не очень-то благосклонна к Фернандо Люсу, что касалось его внешности, но вот выдержкой его не обделила. Он спокойно встретил испытующий взгляд голубых глаз этого ирландца.

– И, если вы интересуетесь плантациями, то они должны быть только кофейными, – повторил он.

Майкл поднялся.

– Я буду иметь это в виду. А теперь, сэр, если бы вы были так любезны и открыли мне счет на основании… – он показал на лежавшие на столе Люса аккредитивы.

Люс поспешно вскочил.

– Конечно, конечно, сеньор Кэррен, – засуетился он. – Сию минуту, сеньор.

Он одарил своего клиента чопорно-самодовольной улыбкой.

– Баринг и Ротшильд – вполне респектабельные имена, но, полагаю, что «Банко Мендоза» равных нет.

И никогда уже не будет, пронеслось в голове у Майкла, когда он кивал Люсу в знак согласия.

Когда Майкл уходил, банкир забежал вперед, показав пример, насколько обременительной и беспокойной может быть иногда вежливость. Глядя на Люса, можно было подумать, что Майкл клал эти деньги не на свой только что открытый счет в этом банке, а в карман Люса.

– Разрешите, сеньор, – Люс с поклоном распахнул перед ним дверь.

– Да, сеньор Люс, чуть не забыл, – спохватился Майкл уже стоя на пороге. – Еще один вопрос. Вы можете порекомендовать мне какого-нибудь приличного портного? У меня с собой ничего нет, за исключением твидовых и саржевых костюмов, а здесь, – он с сожалением провел пальцами по толстому рукаву шерстяного сюртука. – Здесь уместнее носить что-нибудь потоньше?

– Конечно, сеньор. А ведь настоящее лето еще и не начиналось. – Люсу доставило явное удовольствие пугнуть этого ирландца грядущим пеклом. – Диего Фонтес на Калле Кристо. Это непревзойденный мастер. Скажите ему, что это я вас прислал к нему.

– Скажи-ка мне, Бриггс, – допытывался Майкл у своего слуги, возвратясь в гостиницу, – ты понимаешь в лошадях?

– Нет, сэр. Я в них ровным счетом ничего не смыслю, – признался Бриггс. – Как я вам уже говорил, сэр, я в море пошел десятилетним карапузом. А на кораблях – какие там лошади.

– Да, я помню, ты говорил. Ладно, тогда я сам этим займусь.

Лицо Бриггса осветилось улыбкой. – Вот оно что! Вы хотите обзавестись экипажем, сэр?

– Не исключено. Или, по крайней мере, скакуном для начала. Недалеко отсюда есть одна конюшня. Хочу взглянуть, что они мне смогут предложить. Но не сейчас, Бриггс. Сейчас время для прекрасного южного обычая – для сиесты.

– А что это такое? – озабоченно спросил Бриггс.

– Послеобеденный сон, – Майкл принялся освобождаться от подтяжек и расстегивать штаны.

– Минутку, сэр, – Бриггс был тут как тут. – Разрешите мне помочь вам.

– Нет, вот это уж я тебе не могу доверить, Бриггс. – Майкл отвел протянутую руку Бриггса. – Еще когда мы были в море, я говорил тебе, что одеваюсь, раздеваюсь и принимаю ванну без посторонней помощи.

– Но тогда, сэр, я ведь еще не был вашим настоящим слугой.

– Когда речь идет об этом – разницы нет. Так что ступай, парень, прикорни малость. Привыкай к местным обычаям.

Руки Майкла все еще лежали на поясе не до конца расстегнутых брюк.

– Да, кстати, я ведь так и не спросил тебя, подходит ли тебе твоя комната?

– В самый раз, сеньор. Лучше и не придумаешь.

Озабоченное выражение исчезло с лица Бриггса.

– У меня не было своей комнаты с тех пор, как нога моя впервые ступила на палубу. Даже кровати доброй и то не было.

– Отлично. Рад слышать, что ты доволен своим новым обиталищем. А теперь иди, насладись отдыхом и оставь меня в покое.

Когда Бриггс отчалил, Майкл разделся. Он машинально коснулся медальона, но снимать его, конечно, не стал. Он никогда его не снимал с тех пор, как Лила вручила его ему. Временами ему казалось, что этот маленький кусочек золота, бывший его талисманом, готов был прожечь его грудь насквозь. Так было теперь. Но Майклу были известны ставки в этой игре, и он ни о чем не сожалел.

Блаженно вытянувшись на постели и подложив руки под голову, Майкл рассматривал потолок. Когда-то он был палевым, но годы запустения и дым сотен свечей и сигар сделали свое, в прямом смысле этого слова, черное дело – сейчас потолок был цвета лошадиного помета. Все в этом Пуэрто-Рико было потемневшим, все несло на себе печать запустения.

Он намеревался использовать послеобеденную жару и сиесту для того, чтобы обдумать свои дальнейшие действия, но ночь, проведенная без сна, в измотавших его размышлениях о сестре Магдалине, давала о себе знать – Майкл провалился в глубокий сон, не успев привести в порядок ворох мучивших его мыслей.

Океан