– Ох, Боже мой! – Бэт Мендоза стонала. – Я умираю, Тилли.

– Думаю, что нет, мисс Бэт. Судовой врач тоже этого не думает. У вас просто морская болезнь.

Женщина, которую Бэт называла Тилли, была еще кормилицей Элизабет Тэрнер, ныне Мендоза, затем ее гувернанткой, а теперь – служанкой. Когда три года назад девятнадцатилетняя Бэт вышла замуж за Тимоти Мендоза и покинула родительский дом, перебравшись в дом мужа, Тилли отправилась вместе с ней. И этому никто не удивился – настолько все привыкли к ее постоянному присутствию рядом с Бэт все эти годы. Никто бы не удивился, если кто-то пожелал бы включить Тилли в реестр предметов, составлявших приданое мисс Тэрнер. Это более чем двадцатилетнее общение сильно размыло викторианские нормы взаимоотношений прислуги и леди.

– Да, вставайте же, – тон Тилли был резковат для прислуги. – Доктор посоветовал вам больше бывать на свежем воздухе и прогулка по палубе вам только на пользу.

– Нет, наверное, я все же не смогу. Ступай одна и дай мне спокойно умереть.

Служанка и ухом не повела и отчаянными усилиями все же заставила свою госпожу принять сидячее положение, а затем стащила ноги Бэт на пол.

Каков комфорт, а? – размышляла Тилли, подыскивая для своей госпожи подходящую обувь. Кроме настоящей кровати мисс Бэт – Тили, как ни в чем ни бывало, продолжала называть ее «мисс», хоть та уже три года как была замужем – полагалась и настоящая ванна. А сама эта каюта? Прелесть, да и только. Когда они собирались отплывать, Тилли ожидала увидеть здесь узкие конуры и вонючие грязные уборные, а не удобные номера и чистые туалеты, словно они были не на борту корабля, а в каком-нибудь дорогом отеле. Ее представление о корабельных удобствах ограничивалось сведениями, почерпнутыми из писем ее брата, служившего моряком на одном из торговых суденышек.

Нет, условия на борту «Персии», принадлежавшей компании Кьюнард, сильно отличались от тех, которые ей описывал ее брат в своих письмах, присылаемых на Рождество. Это был огромный лайнер. И когда она впервые увидела его у причала в Саутгемптоне, то была убеждена, что он должен был немедленно затонуть, стоило ему лишь отчалить. Но, оказалось, что нет. Ровный гул паровых двигателей «Персии» она нашла вполне удовлетворительным. И никакой тебе морской болезни, как у ее бедняжки мисс Бэт.

– Давайте-ка, – не отставала Тилли, одевая на маленькие как у ребенка ножки Бэт кожаные прогулочные туфли на шнурках и низких каблуках. – Поднимайся, деточка. Тебе станет легче, вот увидишь.

Каждый раз, когда Бэт заболевала, Тилли была в обхождении с ней еще более фамильярной, к ней возвращалась роль защитницы Бэт, когда та была еще ребенком.

– Ну, будь хорошей девочкой, – повторяла она.

Бэт не отнимала ото рта маленький батистовый платочек.

– Эти туфли просто ужасны. Откуда они взялись? Зачем ты их положила? – стонала мисс Бэт.

– Это прогулочные туфли. Разве вы не помните, что их заказал мистер Норман для прогулок по Оксфорду? Конечно, я их не забыла положить, ведь никогда не знаешь, а вдруг вам там понадобятся прогулочные туфли, ведь там, куда мы едем, мы еще ни разу не были и не знаем, что там и как.

Бэт вздрогнула, когда Тилли произнесла имя ее свекра. «Персия» совершала сейчас какие-то непонятные маневры, что еще более усилило очередной приступ морской болезни.

– Боже мой, опять…

– Сейчас мы вас на свежий воздух выведем.

Тилли, не слушая ее стенания, обхватила Бэт за талию и поставила на ноги. Молодую женщину качало из стороны в сторону как пьяную. Тилли вывела ее из каюты.

Когда-то давно, еще на заре своей деятельности, одна канадская компания, во главе которой стоял некто, по имени Кьюнард, предполагала осуществлять лишь челночные вояжи через океан. Ни на что большее он не претендовал, но жесткая конкуренция изменила его планы. А теперь «Персия» была одним из целой серии аналогичных трансокеанских лайнеров, предоставлявших своим пассажирам ничуть не меньший комфорт, чем роскошные отели и максимальную скорость. Этот лайнер по сути дела и был отелем на волнах, в течение десяти дней переносившим своих пассажиров из Саутгэмптона в Нью-Йорк.

Но миссис Мендоза не могла наслаждаться ни великолепной погодой, ни ровной как стол палубой из тикового дерева, ни располагавшими к отдыху шезлонгами на ней. Она не замечала целую армию стюардов и иной челяди, готовой по ее первому знаку броситься выполнять любые ее пожелания. Она боролась с морской болезнью, с не покидавшим ее головокружением с постоянными приступами тошноты, не позволявшими ей разжать зубы. Эта пытка океаном должна ненадолго прерваться в Нью-Йорке. Оттуда ей предстояло отправиться на сухогрузе «Леди Джейн» также в отдельной каюте в Сан-Хуан и ей, таким образом, еще две недели предстояло болтаться по волнам и пребывать в этом кошмарном состоянии.

При мысли об этом она усмехнулась и, держась за перила, продолжала идти по палубе, не обращая внимания на мужчин, провожавших ее восхищенными взглядами. Как они могли разгуливать здесь, будто это и не палуба вовсе, а Брайтонский пирс. Ради чего она все это терпела? Ради Майкла? А заслуживал ли он этих испытываемых ею мук? Но эта мысль исчезла, едва возникнув. Бэт была твердо убеждена в том, что заслуживал.

Сан-Хуан

Полночь

Сестра Магдалина не могла унять дрожь. Она обливалась холодным потом, несмотря на ужасную духоту летней тропической ночи. Она долго простояла на коленях, застыв в одной и той же позе и теперь, когда собралась подняться, тут же повалилась вперед – ее ноги онемели и отказывались повиноваться. Медленно» преодолевая боль, ей все же удалось встать и добраться до каменной плиты, служившей ей постелью. Постепенно кровь вернулась в онемевшие конечности и она могла встать.

Ее келья лежала погруженная во мрак, и такой же беспросветный мрак окутал ее душу. Ей казалось, что пытке этой не будет конца. Нет! Она больше не могла мириться с тем, что было внутри нее. Боже, Всемогущий Боже, как она могла с этим мириться? Ее губы двигались в беззвучной молитве. Я понимаю, Боже, я это знаю, потому что ты поведал мне об этом. Но что мне делать? Кто мне поверит?

Вдруг ее руки поднялись над головой, в приступе ярости сжались кулаки.

– Оставь меня! Оставь! – умоляла она. Я всего лишь женщина и беспросветная грешница. Ты не можешь просить меня стать Ионой! Ты слышишь меня, Боже? Оставь меня в покое! – Ответом была лишь тишина.

Ярости больше не было, лишь только стыд. Сестра Магдалина упала на каменное ложе и разрыдалась.

Понедельник, 21 июня 1898 года

Сан-Хуан, 9 часов утра

Епископ Пуэрториканский был маленьким человечком с капризными манерами привередника. Ему не давала покоя его мантия – он без конца одергивал ее, ему казалось, что по пути в эту обитель она осквернилась соприкосновением с каким-нибудь нечистым объектом мирского окружения, в которое он был ввергнут сейчас, вырванный из изоляции, дарованной ему его привилегиями. Говоря, он непрерывно вращал на пальце увесистый перстень – символ его высокого ранга и оружие в борьбе с дьяволом.

– Вы пожелали встретиться со мной, дитя мое?

– Да, Ваше Преосвященство. Простите меня за то, что я беспокою вас. Я непременно пришла бы к вам сама, если бы только не мои обеты. Я не думала, что вы приедете в нашу отдаленную обитель в столь ранний час лишь для того, чтобы увидеться со мной, – взор сестры Магдалины был опущен, она смотрела на свои руки, сложенные на коленях.

Лицо ее было, как и следовало ожидать, под покрывалом и в мерцавшем свете свечи она смутно видела всемогущего епископа, восседавшего перед ней на грубом стуле в ее крохотной келье.

– У меня сегодня очень насыщенный день. В вашей записке говорилось, что вопрос этот не терпит отлагательства в силу его особой важности. В этот мой единственный свободный час я и смог приехать.