— Да. Мне это даже не приходило в голову, пока я не вернулся из первого полета… С Земли звезды кажутся нам просто точечками света. Но когда летишь в космосе, под перекрестным огнем звездных лучей, и кажется, что от попадания каждого лучика корабль шарахается на добрый парсек… это совершенно другое дело. Звезды оставляют на человеке отметину. Кстати, знаешь, этот вид звездного неба над нами — практически такой же, как из рубки космического корабля.

— А как это получается? Никогда не видела таких ярких звезд!

Он принялся объяснять ей об абсолютно черном экране на фасаде отеля. Уже на третьей фразе Лона потеряла нить, но продолжала внимательно смотреть прямо в его странные глаза, изображая благодарного слушателя, а то он еще может обидеться. Как много он знает! И все равно, в этой обители наслаждений он казался чем-то напуганным не меньше, чем Лона. Пока шел разговор, это воздвигало против страха своего рода барьер. Но как только повисала пауза, Лоне становилось неуютно в окружении сливок общества; великолепие зала ее подавляло, пропасть по левую руку страшила до дрожи в коленках, а собственные невежество и неопытность давили на психику. В ослепительном сиянии звезд она чувствовала себя голой и беззащитной. Когда повисала пауза, даже Беррис казался ей чужим, а искаженное хирургией лицо, к которому она давно привыкла, внезапно представлялось выплывающей из темноты угрожающей маской.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил он.

— Да-да. Закажи, пожалуйста. Что-нибудь.

Нигде поблизости не было видно ни одного официанта — ни человека, ни робота. Беррис заказал напитки, просто наклонившись к золоченой решетке на левом подлокотнике и шепнув туда несколько слов. Как он спокоен, подумала Лона с благоговейным испугом, и сколько всего знает… Впрочем, не исключено, что именно такое впечатление он и хотел создать.

— Ты часто бывал здесь? — спросила Лона. — Мне кажется, ты знаешь тут все до мелочей.

— Я был тут один раз. Больше десяти лет назад. Такое место нелегко забыть.

— Ты уже был астронавтом?

— Да. В отпуске, после второго полета. И хотел произвести впечатление на одну девушку.

— О!

— На нее это впечатления не произвело. Она вышла замуж за другого, и они отправились в медовый месяц на Колесо. Колесо взорвалось, и они погибли.

Десять лет назад, подумала Лона. Мне еще и семи не было! Ей показалось, что разница в возрасте вдавливает ее в кресло, расплющивает, делает совсем крошечной. От полного исчезновения ее спасло только прибытие напитков.

Крошечный гравидиск-поднос молнией прочертил черное пространство купола и затормозил возле их столика. Только сейчас Лона заметила, что воздух буквально кишит такими подносами, и подивилась, как они не сталкиваются. Впрочем, для компьютера не должно составить особой проблемы запрограммировать непересекающиеся траектории.

Предназначенный для нее напиток прибыл в чаше из полированного черного камня, весьма увесистой и с массивным основанием, но с удивительно тонким, почти прозрачным краем. Лона автоматически поднесла чашу к губам, но мгновение помедлила и осознала свою ошибку; Беррис чего-то ждал, его бокал оставался перед ним нетронутым.

Господи, как он похож на какого-нибудь зануду школьного учителя, когда вот так улыбается, подумала Лона. Ни слова не говоря, дает понять, какая я дура. И я прекрасно понимаю, что сейчас он думает: маленькая неграмотная бродяжка, которая и вести-то себя толком не умеет.

Так же неожиданно, как всколыхнулось, раздражение утихло. Через мгновение Лона уже понимала, что на самом-то деле сердится не на него, а на себя. Почему-то это помогло успокоиться.

Она бросила взгляд на его бокал.

Там что-то плавало.

Бокал из прозрачного кварца был на три пятых наполнен тягучей зеленой жидкостью. На поверхности неторопливо плавало кругами крошечное существо, напоминающее по форме слезинку. За ним тянулся фиолетовый след.

— Это что, так и должно быть? — вырвалось у нее.

— Мартини «Денеб»! — рассмеялся Беррис. — До чего же дурацкое название! Один из главных предметов гордости здешней кухни.

— А кто там плавает?

— В общем-то, обычный головастик. Крошечное земноводное с одной из планет в системе Альдебарана.

— И… мартини надо пить вместе с ним?

— Да. Живьем.

— Живьем! — Лона содрогнулась. — Зачем? Это что, очень вкусно?

— Если уж на то пошло, бедный головастик совершенно безвкусный. Чистой воды украшательство. Утонченность замкнула круг и вернулась назад, к варварству. Один глоток — оп! — и все.

— Но оно живое! Как ты можешь…

— Лона, ты когда-нибудь ела устриц?

— Нет. Что такое устрицы?

— Моллюски. Очень популярное некогда блюдо, подавались к столу прямо в своих раковинах, спрыскивались лимонным соком — от лимонной кислоты они морщились и выделяли что-то особенное — и съедались живьем. У них был вкус моря. Прошу прощения, Лона, но такова жизнь. Устрицы не осознают, что происходит с ними. Они не умеют ни бояться, ни чувствовать боли, ни надеяться на лучшее. И этот головастик — точно такой же.

— Но он же живой!..

— Лона, невозможно есть и не соучаствовать в убийстве. Если до конца следовать моральным принципам, придется есть одну синтетику. — Беррис смущенно улыбнулся. — Прошу прощения. Я не стал бы заказывать мартини «Денеб», если бы знал, что это… оскорбит твои чувства. Сказать, чтобы унесли?

— Нет, не надо. Не ты, так кто-нибудь другой все равно выпьет. Миннер, прости пожалуйста, я вовсе не хотела портить тебе аппетит, просто разволновалась и… В конце концов, это твой напиток. Не обращай внимания.

— Я скажу, чтобы унесли.

— Миннер, пожалуйста. — Она прикоснулась к маленькому щупальцу на левой руке. — Знаешь, почему я так разволновалась? Потому что когда мы глотаем живое существо, то как будто… становимся богами. В смысле, вот ты сидишь, такой большой, и одним легким движением уничтожаешь крошечную тварь, а она даже не понимает, зачем. Так же… — Она осеклась.

— Так же, — закончил за нее Беррис, — как Твари на Манипуле взяли низший организм и швырнули на операционный стол, даже не позаботившись объяснить, что и зачем? Так же, как здешние врачи безобидно, с их точки зрения, поэкспериментировали с одной молодой девушкой, не дав себе труда задуматься о психологических последствиях? Черт побери, Лона, нам следует как можно меньше думать об этом, а не возвращаться все время к одному и тому же!

— А что ты заказал для меня? — спросила она.

— «Гаудо». Не очень крепкий сладкий аперитив с одной из планет системы Центавра. Тебе наверняка понравится. Твое здоровье, Лона.

— Твое здоровье.

Он сделал своим бокалом плавный пируэт вокруг чаши из черного камня. Потом они пригубили напитки. Аперитив с Центавра приятно защекотал язык; на вкус жидкость оказалась слегка маслянистой, но с неуловимо тонким, очень приятным букетом. От удовольствия по коже побежали мурашки. Тремя быстрыми глотками она опорожнила свою чашу.

Когда Беррис отставил прозрачный бокал в сторону, там уже никто не плавал.

— Хочешь попробовать мой? — предложил он.

— Пожалуйста, не надо.

— Тогда, — кивнул он, — заказываем обед. Еще раз прошу прощения, что не подумал.

В самой середине столешницы, грань к грани, лежали два зеленых кубика, с ребром дюйма в четыре. До этого момента Лона думала, что назначение их чисто декоративное, но Беррис придвинул один из кубиков к ней, и оказалось, что это меню. Лона прикоснулась к гладкой зеленой поверхности, кубик вспыхнул теплым светом, и в глубине его поплыли ровные, ярко мерцающие строчки. Первое, второе, десерты, закуски…

Ни одного знакомого названия.

— Миннер, мне тут нечего делать. Я привыкла к самой простой еде. Это все так странно… и жутко… Я просто не понимаю с чего начать.

— Мне сделать заказ за тебя?

— Да, пожалуйста. Только наверняка у них тут нет того, что я действительно хочу — протеиновой отбивной. И молока.

— Постарайся ненадолго забыть о протеиновой отбивной. Попробуй что-нибудь из деликатесов.