Она осеклась. Короткое мгновение рот ее был открыт, потом губы плотно сомкнулись.

— Если что?

— Ничего.

— Ты что-то хотела сказать.

— Я хотела сказать, что Чок обещал все устроить, если мне иначе никак.

— Ты хотела сказать совсем другое, — повернулся к ней Беррис. — мы и так уже знаем, что тебе иначе никак. Что ты пообещала Чоку взамен?

На лице ее отразилось ощущение вины, во всем многоцветьи спектра.

— Ты от меня что-то скрываешь! — не отступал Беррис.

Она замотала головой, не говоря ни слова. Он схватил ее за руку — она выдернула ладонь. Он угрожающе навис над ней, и, как всегда, когда он давал волю эмоциям, его новое тело отозвалось глубоко внутри странными шорохами и пульсациями.

— Что ты ему обещала?

— Миннер, у тебя все лицо в пятнах! На щеках, на лбу — красные, лиловые…

— Лона, ты что-то скрываешь.

— Ничего… ничего такого… я только согласилась… обещала…

— Что ты обещала?

— Что сделаю так… чтобы… ты не чувствовал себя несчастным. — Еле слышно. — И тогда Чок устроит так, чтоб мне отдали двух детей. Миннер, этого нельзя было делать?

Ему показалось, что он — огромный воздушный шар, в который только что ткнули иголкой, и воздух со свистом вырывается наружу. Все это подстроил Чок? Чок подкупил девушку, чтобы она заботилась о нем, Беррисе? Чок?

— В чем дело, Миннер?

Штормовые ветра продували его насквозь. Планета заваливалась набок, ось задиралась в зенит, а континенты соскальзывали со своих оснований и один за другим сыпались прямо на Берриса, расплющивая его в лепешку.

— Миннер, пожалуйста, не смотри на меня так, — донесся умоляющий голос Лоны.

— А если бы Чок не пообещал тебе детей, ты, что, даже не приблизилась бы ко мне? — выдавил он. — Хватило б у тебя духу без подсказки прикоснуться ко мне, Лона?

Веки ее набухли, по щекам уже ползли слезинки.

— Я увидела тебя в саду за клиникой. Мне стало тебя так жалко. Тогда я еще даже не знала, кто ты такой… думала, у тебя сильные ожоги или еще что. Потом мы познакомились… Миннер, я люблю тебя. Думаешь, Чок смог бы заставить меня полюбить? Сочувствовать — может быть, но не любить же!..

Ну и глупец же я, думал Беррис; кретин, идиот, рассыпающаяся на ходу куча одушевленного мусора. Он устрашающе вытаращился на нее. Она недоуменно замерла. Потом отбежала, нагнулась, слепила снежок и, расхохотавшись, запустила прямо ему в лицо.

— Не догонишь Не поймаешь!

Со всех ног она устремилась прочь; через несколько секунд она была уже далеко. Остановилась — темное пятнышко посреди белизны — нагнулась, снова слепила снежок; швырнула неуклюже, от плеча, по-девчоночьи, но белый шарик разлетелся снежными брызгами в каком-то десятке шагов перед Беррисом.

Беррис ошалело мотнул головой. «Не поймаешь!» опять пронзительно выкрикнула Лона, и он пустился бежать, впервые после возвращения с Манипула, легкими длинными прыжками по ослепительно белому снежному покрову. Лона рванулась прочь, руки ее заработали, как лопасти мельницы, локти разрезали бесплотный морозный воздух. Беррис почувствовал, что все тело его наливается небывалой силой. Ноги, казавшиеся такими нелепыми со своим обилием суставов, заходили мерно и ровно, как поршни кривошипно-шатунного механизма. И он даже не удивился, когда прекратились постоянные болезненные пульсации в сердце. Беррис рывком отбросил капюшон, и по щекам хлестнул поток обжигающе холодного воздуха.

Всего через минуту-другую бега в полную силу он догнал Лону. Та, задыхаясь от смеха, обернулась и бросилась к нему в объятия. Они еще пролетели по инерции добрых шагов пять, прежде чем рухнуть и покатиться по снегу. В воздухе взметнулась белая искристая туча. Беррис стащил с Лоны капюшон, набрал пригоршню снега и церемонным жестом просыпал ее на лицо. Снег тут же стал таять и просачиваться за ворот, под одежду; струйки потекли по груди, животу.

— Нет! Не надо, Миннер! Нет! — вырвался у нее негодующий вопль.

Он еще швырнул в нее снегом. И она в него. Громко хохоча, просунула целую пригоршню ему за воротник, и по спине побежали обжигающие ледяные ручейки. Потеряв представление о времени, они самозабвенно возились в снегу. Потом она оказалась у него в объятиях, он крепко сжал ее и всем своим весом пригвоздил к поверхности безлюдного континента. Не скоро они поднялись на ноги.

Этой ночью он снова проснулся со страшным воплем.

Как Лона и ожидала. Почти всю ночь она не смыкала глаз, лежала в темноте рядом с Беррисом и обреченно ждала, когда же им снова овладеют демоны. Весь вечер перед этим он был исключительно мрачен.

День же прошел достаточно приятно, если не считать утренней сцены. Какая же я дура, думала Лона, что проговорилась о роли Чока в нашем знакомстве.

По крайней мере, самое главное она сохранила в секрете: что послать кактус предложил Николаиди, что он же продиктовал ей записку. Теперь она понимала, какую бурю вызвало бы это в душе Берриса. Хватит одной глупости; ни в коем случае нельзя было рассказывать, что Чок обещал перевести под ее опеку двоих детей. Но сказанного не воротишь.

Впрочем, от потрясения он оправился быстро, и они резвились, как дети, целое утро. Швырялись снежками, играли в салочки на гладком льду. В какой-то момент Лона вдруг заметила, что отель исчез из виду, и запаниковала. Со всех сторон их окружала идеально ровная плоская белизна. Ни единого деревца, чтобы отбрасывало тень, ни движения солнца по небосводу, чтобы указывало на стороны света; ни даже компаса с собой. Миля сменяла милю, а пейзаж оставался точно таким же.

— Мы не заблудимся? — переборов смущение, поинтересовалась она, и он отрицательно мотнул головой. — Я устала. Может, вернемся в отель?

Они повернули назад; по крайней мере, так сказал Беррис. Лоне казалось, что это направление ничем не отличается от старого. В какой-то момент ей бросилось в глаза припорошенное снегом продолговатое черное пятно длиной в несколько футов. Мертвый пингвин, сказал Беррис. Лону затрясло и тут же магическим образом появился отель. Если мир тут такой плоский, подивилась Лона, куда же делся отель? И Беррис опять пустился в объяснения (на этот раз более терпеливым тоном), что на самом деле мир тут вовсе не плоский, а такой же выпуклый, как и в любом другом месте, так что достаточно пройти всего несколько миль, и знакомые ориентиры исчезнут за горизонтом. Что отель и сделал.

Итак, вот отель снова появился, Беррис и Лона сильно проголодались и заказали каждый по внушительному ланчу, который запили бутылкой пива и еще одной, и еще… Зеленые коктейли с плавающими в них головастиками здесь не подавались. Пиво, сыр, мясо — такая еда больше подходила для этой земли вечной зимы.

Днем, после ланча, они взяли в прокате мотонарты и отправились к южному полюсу.

— Здесь, что ли, и проходит земная ось? — спросила Лона. — Так же бело и плоско, как всюду!

— А ты, интересно, как думала? Что из снега будет торчать большой полосатый шест?

Опять сарказм. Мгновением позже он уже пожалел о вырвавшейся колкости. Он вовсе не хотел меня обидеть, сказала себе Лона. Его же все время мучает боль — настоящая боль — и это у него получается автоматически.

На самом деле, полюс все-таки выделялся на фоне монотонной белизны полярного плато. Во-первых, сразу бросались в глаза несколько сооружений. Вокруг самой нижней точки мира был очерчен неприкосновенный круг ярдов двадцати в диаметре — святыня. Поблизости скромно стояла реставрированная или скрупулезно восстановленная по древним чертежам палатка норвежца Роальда Амундсена, который первым добрался до полюса — век или два назад, на собачьей упряжке. Над палаткой трепыхался на ветру полосатый флаг. Беррис и Лона заглянули внутрь. Пусто.

Поблизости высился крошечный бревенчатый домик.

— Откуда бревна? — требовательно поинтересовалась Лона. — В Антарктиде же нет деревьев!