«Если они были такими же восхитительными, как все это, — задавал он себе вопрос, — то почему каким-либо искусственными способами не сдули с неба мертвые звезды, когда те начали падать? Или не натянули на небосвод какое-либо подобие сети? Вместо того чтобы сидеть сложа руки? Вместо того чтобы просто позволить мертвым звездам падать».

Народ с темно-синими глазами и вегетарианцы просто перемерзли в своих городах — скорее всего та же участь постигла и мореплавателей, когда океаны сковали льды, — ремесленники допустили, чтобы они заржавели и разрушились; люди исчезли, и никто не знал куда, хотя сначала они. позаботились о том, чтобы помочь спастись таким более примитивным созданиям, как представители Нации, поместив их в коконах, где они и переждали Долгую Зиму.

Только джики, которых не тревожили холод и другие неудобства, спокойно пережили катаклизм. Но даже они далеко соскользнули с вершины величия, которого достигли в прошедшем веке.

Спустя некоторое время Симфала Хонджинда, который ехал рядом с Фа-Кимниболом в ведущей повозке, почувствовал настроение последнего:

— Принц, что тревожит тебя?

— Место, которое мы только что покинули, — отозвался Фа-Кимнибол, махнув рукой в сторону пустынной равнины.

— Но это всего лишь развалины. Почему они так беспокоят тебя?

— Меня беспокоит Великий Мир. Его смерть. То, что они даже не попытались защитить себя.

— Возможно, у них не было выбора, — сказал Симфала Хонджиота.

— Креш считает, что был. Они могли предотвратить падение мертвых звезд, если бы захотели. Креш говорит, что можно объяснить, почему они этого не сделали. Но я должен понять это сам. Креш говорит, что если он просто расскажет, то я не пойму.

— Да, я слышал от него нечто подобное, когда речь заходила на эту тему.

— А что если он врет? Что если он сам не знает ответа?

Симфала Хонджинда расхохотался:

— Думаю, что вряд ли. Мой опыт общения с Крешем доказывает, что если он чего-нибудь не знает, то, не притворяясь, просто в этом признается. Я никогда не слышал, чтобы он врал. Разумеется, ты знаешь его лучше, чем я.

— Он не врун, — подтвердил Фа-Кимнибол. — И ты прав, он прямо признается, что не знает, если это так. Поэтому на этот вопрос есть ответ, и Креш должен его знать. Должно быть, до всего не так уж сложно дойти, если немного подумать. — Он некоторое время помолчал, помассировав шею. Потом повернулся к Симфала Хонджинде и, улыбнувшись, произнес:

— Если честно, то думаю, что я сам знаю ответ.

— Ты? И каков же он?

— Мне вдруг все стало ясно. Тебе необязательно быть даже в десять раз глупее Креша, чтобы тоже понять. Ты хочешь, чтобы я объяснил, почему народ с темно-синими глазами погиб без борьбы? Потому что они были расой дураков. Они просто были дураками, у которых не хватило ума попытаться спастись. Понимаешь? И ничего такого сложного, мой друг.

Кьюробейн Бэнки перебирал документы за столом в своем штабе караула, когда к нему без предупреждения вошла Ни^лли Аруилана. Он удивленно поднял глаза и заволновался. В его душе мгновенно расцвело множество иллюзий, когда его взгляд заскользил по ее высокой, стройной фигуре — такой гибкой, такой царственной.

Он всегда испытывал к ней физическое влечение, хотя знал, что являлся одним из многих.

Глядя на нее теперь, он подумал, что она пуглива как зенди. Она избегала каждого, кто пытался накинуть на нее узду. Просто требовалась верная рука, чтобы усмирить ее. И почему это не могла быть его рука?

Кьюробейн Бэнки отлично понимал абсурдность своих фантазий. Слишком невелик шанс, что она пришла сюда для того, чтобы отдаться капитану городской стражи. Достаточно было посмотреть на ее лицо, чтобы исчезли последние сомнения, его выражение было озабоченным, холодным и официальным.

Он поспешно поднялся.

— Леди, чему обязан таким неожиданным удовольствием?

— Вы содержите Кандалимона так, что это равноценно домашнему аресту. Почему, Кьюробейн Бэнки?

— Это тревожит тебя?

— Эго тревожит его, — парировала Нилли Аруилана. — Это город его рождения. Почему его должны содержать как заключенного?

— Леди, он прибыл к нам от джиков.

— Как эмиссар. В таком случае он имеет право на дипломатические привилегии. Он также может ходить по городу, потому что является его жителем или потому что представляет суверенную нацию, с которой на данный момент мы не воюем.

Ее глаза гневно сверкали, ноздри раздувались, а грудь вздымалась. Наблюдая за ней, Кьюробейн Бэнки тоже почувствовал волнение. Она носила только кушак и несколько декоративных лент на плечах. Для этого теплого времени года в этом не было ничего необычного, и в общем это было характерно для незамужних женщин. «Подобная почти обнаженность приемлема для коконовских времен, — подумал Кьюробейн Бэнки, — но теперь мы стали более цивилизованными. Почему она ведет себя так вызывающе?»

— Существует правило, что все чужестранцы должны провести в Доме Муери период наблюдения, пока мы не выясним, шпионы они или нет.

— Он не шпион. Он посланник Королевы.

— Если люди — позволь мне заметить, что среди них и твой родственник Фа-Кимнибол, — которые считают, что к этому можно отнестись двояко.

— Пусть считают как хотят, — сказала Нилли Аруилана. — Он пожаловался мне на свое заключение. Он находит это несправедливым и немилосердным, и я тоже. Смею напомнить, что он отдан под мою ответственность. Ты знаешь, что об этом распорядился сам летописец.

При упоминании об этом глаза Кьюробейна Бэнки слегка расширились.

— Если бы это зависело от меня, то я освободил бы его в одну секунду. Но он подведомствен Хазефену Муери. Он находился на троне правосудия в тот день, когда незнакомца арестовали. Тебе следует обратиться к нему, а не ко мне.

— Понятно. Я думала, что этот случай относится к полномочиям капитана охраны.

— Это не в моей власти. Но, если хочешь, я поговорю с Хазефеном Муери за тебя.

— Ты имел в виду за Кандалимона.

— Как скажешь. Я попытаюсь сделать так, чтобы приказ отменили. Тебе сообщат об этом сегодня вечером, я надеюсь. Ты ведь по-прежнему находишься в Доме Накабы?

— Да. Спасибо. Я благодарна тебе за помощь, Кьюробейн Бэнки.

Но в ее голосе особой благодарности не прозвучало. Ее взгляд нисколько не смягчился — он был суровым и все еще сердитым. Что-то было не так, и предложение Кьюробейна Бэнки помочь нисколько не смягчило его.

— Леди, я могу сделать для тебя что-нибудь ег, е?

Нилли Аруилана помолчала, позволив себе ненадолго прикрыть глаза.

— Возле ворот Дома Муери дежурит твой брат — по-моему, его зовут Илуфайн, — ведь это твой брат?

— Да, Илуфайн. Мой младший брат.

— Да. Несколько дней назад, когда я совершала свой обычный визит, этот твой брат пытался докучать мне. Это был отвратительный случай.

— Докучать тебе, леди? — загадочно переспросил Кьюробейн Бэнки.

Ее ноздри задрожали снова.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. Этот твой брат, сделал мне грубое предложение. Без предупреждения, без малейшего побуждения с моей стороны, он приблизился ко мне, так что я чувствовала его зловонное дыхание на своем лице, он…

Она не продолжила. Кьюробейн Бэнки встревожился. Неужели Илуфайн такой идиот, что позволяет себе подобное? «Должно быть, в ней было немало провокационного, — подумал он, разглядывая ее неприкрытые груди и длинные шелковистые бедра, покрытые лоснящимся красно-коричневым мехом. — Но если Илуфайн отважился самовольно прикоснуться к дочке вождя…»

— Леди, он прикасался к тебе? Он делал какие-либо предложения?

— Да, предложения. Еще немного, и он бы ко мне и прикоснулся.

— О, Джиссо! — воскликнул Кьюробейн Бэнки, хлопнув себя по бокам. — Его дурость! Наглость! — Капитан стражи так стремительно пронесся через комнату к Нилли Аруилане, что едва не задел своим шлемом лампу, висевшую над головой. — Леди, могу заверить, что поговорю с ним. Я выясню все. Он будет призван к порядку. Я пришлю его к тебе, чтобы он должным образом извинился. Ты сказала, предложения? Предложения?