Хотя Хазефен Муери был, похоже, рад его видеть. Он так широко улыбался, что можно было подумать, что свидание проходило с Нилли Аруиланой.

— Кьюробейн Бэнки! — в двадцати шагах от него окликнул Хазефен Муери. — Вот ты где! Я так рад, что мы смогли разыскать тебя в этом дурдоме!

— Храни вас Накаба, ваша милость. Вам понравились Игры?

— Это самые лучшие Игры, правда? — Теперь Хазефен Муери стоял уже рядом с ним. Слуга, провожавший Кьюробейна Бэнки, исчез подобно песчинке в шторм. Хазефен Муери поймал его руку и, доверительным образом просунув свою, шепотом спросил:

— Все нормально?

— Сделано. Никто не видел.

— Великолепно! Великолепно!

— Лучше трудно придумать, — заявил Кьюробейн Бэнки. — Если вы не возражаете, ваша милость, то теперь я хотел бы побеседовать о вознаграждении.

— Оно при мне, — сказал Хазефен Муери. Почувствовав в своем боку внезапное тепло, Кьюробейн Бэнки удивленно посмотрел на маленького человека. Лезвие вошло так быстро, чтр у Кьюробейна Бэнки не было возможности даже осознать, что происходит. Его рот наполнился кровью. Внутренности пылали. Теперь боль пронзила все тело. Хазефен Муери улыбнулся и наклонился поближе, после чего последовал еще один ошеломляющий приступ тепла и боли, более жгучей, чем прежде; затем Кьюробейн Бэнки остался один. Он пытался хвататься за перила, но стал медленно оседать на землю.

Крешу игры казались бесконечными. Вокруг восторженно ревела толпа, но ему хотелось оказаться где-то в другом месте — где угодно. Хотя он понимал, что, пока не пробегут последний забег и не метнут последний диск, нельзя было надеяться покинуть стадион. Он был вынужден сидеть здесь — усталый, вспотевший, терзаемый мыслью о предстоящей невосполнимой потере — и отчаянно пытался скрыть свою боль. Нилли Аруилана сидела рядом с ним. Она была полностью захвачена происходящим на поле, вскрикивала и издавала радостные вопли, когда решался исход каждого состязания, словно прошедшей ночью между ними не было никакого разговора. Словно она не могла понять, что ранила его в самое сердце и от этого удара он никогда не оправится.

— Папа, посмотри! — воскликнула она, вытягивая руку. — Они выводят кафалов!

Да, теперь шла подготовка к скачкам на кафалах, — это был комический номер в программе соревнований, когда каждый наездник забирался на пухленького коротконогого зверя и пытался вопреки желанию последнего заставить его двигаться вперед. Это всегда было самым любимым состязанием Нилли Аруиланы — таким глупым и абсолютно нелепым. Действительно, это была одна из его небольших шуток. Просто когда Креш добавил к первоначальному списку Игр скачки на кафалах, он находился в игривом настроении. Но остальные отнеслись к ним серьезно и полюбили эту идею, и теперь это стало одним из ключевых моментов дня.

Сам Креш всегда оставался к Играм равнодушен, даже во времена отрочества, проведенные в коконе. Иногда он принимал участие в кик-рестлинге и пещерном лазанье, но без особого энтузиазм. Он был слишком хрупким, слишком маленьким и слишком чужим для таких вещей. Ему больше нравилось проводить время с поседевшим летописцем Таггораном или время от времени разгуливать по лабиринту запретных коридоров, находившихся под основным жилым помещением.

Но все равно Игры были необходимы. Они служили развлечением; они удерживали внимание ветреных людей, и, что было самым значительным, они сосредоточивали дух на божественных делах — на поисках своего превосходства и совершенствования. Таким образом он придумал этот ежегодный фестиваль в честь Доинно. Доинно считался богом гибели и разрушения, но также и богом перемен, изменений, изобретательности и ума, богом тысячи источников энергии. Ну а создав Игры, он был вынужден торчать на них до конца, независимо от того нравились они ему или нет.

Дождь то затихал, то усиливался — то слегка моросил, то переходил в резкий проливной ливень. Но это никого не волновало. Стадион покрывали лишь по периметру: центральные секторы и даже ложа вождя находились под открытым небом. Как зрителей, так и участников состязаний вполне утешали иногда выглядывавшее солнце и теплые, сухие порывы ветра, дувшего в перерывах между потоками воды. Увлеченные Играми, они не обращали на дождь никакого внимания. Промокший и неутешный Креш подозревал, что он был единственным, кого не тревожило происходящее.

И вот по грязным дорожкам заковыляли кафалы. Обычно в этих скачках выигрывали бенги. Задолго до союза, во время своих странствий возле джикских территорий, бенги обнаружили целые стада диких кафалов и приручили их, используя в дальнейшем их мясо и густую шерсть. С тех пор представители этого племени считались большим знатоками кафалов.

Но общую массу возглавлял какой-то кошмарский парень, ведь так? Да-да, это был Джалмуд, один из младших сыновей Прейни. Нилли Аруилана вскочила на ноги и, неистово размахивая руками, стала его подгонять:

— Давай, Джалмуд! Давай! Ты можешь!

Юноша очень ловко сгорбился на своем кафале, глубоко вонзив колени в промокшую голубоватую шерсть животного и вцепившись в болтающиеся жесткие черные уши. И тупорылый кафал с вялым взглядом отреагировал героически и равномерно попыхтел, покачивая головой и широко разбрасывая ноги. На этот раз он ушел в отрыв далеко.

— Джалмуд! Джалмуд! — кричала Нилли Аруилана. — Давай! Утри нос этим бенгам! — Она уже прыгала вокруг, подражая неуклюжему ритму кафал а и смеялась так, как он давно уже не слышал. Она больше походила не девочку, которая видела скачки на кафалах впервые, чем на женщину, для которой это зрелище было последним в жизни.

Наблюдая за ее реакцией, Креш почувствовал острый приступ тоски. Он не сводил с нее глаз, словно она должна была вот-вот исчезнуть. Но немного времени до этого момента оставалось. Сначала она пообещала ему объяснить некоторые вещи. О Королеве, о Гнезде. А она всегда держала свое слово.

Когда она уйдет? Через несколько дней, неделю, месяц?

Она всегда была искательницей приключений — любознательным и стремящимся к знаниям ребенком. Креш с нежностью представил ее маленькой девочкой, со светящимися глазенками и всегда смеющейся, которая, спотыкаясь, следовала за ним по коридорам Дома Знаний и кипела от вопросов: что это? для чего это?

Можно было не сомневаться — она уйдет. Это представлялось ей самым грандиозным приключением в жизни, пределом всех желаний, и все остальное не имело для нее никакого значения — ничто. Ни мать, ни отец, ни город. Это походило на чары, заклинание. Это было вне его власти удержать ее. Он видел, как она сияла. Она любила Кандалимона, и, помоги ей Доинно, она любила Королеву. Одна любовь была естественной и достойной восхваления. Другая находилась вне его понимания, но он знал, что не в состоянии что-либо изменить. Чтобы ни произошло с ней в Гнезде за время плена — изменения были непоправимыми. Так что она снова уйдет к джикам, но на этот раз совершенно точно, не вернется. Не вернется никогда. Последнее казалось ему нереальным: еще немного, и он потеряет ее навсегда. Но он был бессилен. Единственным способом удержать ее было посадить под замок как обыкновенного уголовника.

— Джалмуд! — вопила Нилли Аруилана. Казалось, она была в экстазе.

Скачки закончились. Улыбающийся Джалмуд стоял возле алтаря Доинно и принимал венок победы. Грумы пытались согнать в кучу разбредавшихся кафалов, которые устремились в разных направлениях.

Как раз в это время у входа в ложу вождя появилась фигура в шлеме — это был коренастый мужчина в повязке судейской охраны. Он наклонился к Таниане и тихо произнес:

— Леди, я должен с вами поговорить.

— Поговори.

Охранник неуверенно посмотрел в сторону Креша и Нилли Аруиланы:

— Леди, это только для ваших ушей.

— Тогда шепни.

Охранник сдвинул шлем назад и наклонился совсем близко к ней.

— Нет, — резко пробормотала Таниана, стоило ему произнести несколько слов. На какой-то миг она поднесла обе руки к горлу. Затем гневно, в каким-то яростном смятении, начала бить себя по бедрам. Креш удивленно уставился на нее. Даже охранник, испуганный эффектом, который произвело его сообщение, попятился назад, судорожными и нервными движениями делая знаки богам.