Однако не это было самое страшное - среди этих тварей жил и я, маленькое отвратное их подобие. Правда, находясь на более высшем уровне эволюционного развития, я чувствовал приближение огнеопасной лавы, постигая, что промедление смерти подобно. И моей целью стал выход из пещеры - он угадывался некой своей мутноватой просветленностью. И я ползу туда, к холодному пасмурному спасительному свету; ползу сквозь отравленную слизь и жаркий смрад, сквозь вой и боль, сквозь ненависть... И выдравшись из пещеры, падаю в проточную воду горной реки, и её стремительное течение терзает мое коленчатое тело ничтожества, сдирая с него проказу прошлого, и скоро, очутившись на светлой отмели настоящего, испытываю себя Божественным творением - человеком. А после поднимаюсь на ноги и босиком ступаю по теплому песку счастливого будущего.

Позднее, припоминая тот детский бредовый сон, я всегда был уверен, что наши души вечны, они вне времени и пространства, они кочуют из одного планетарного мира в другой, из одной системы координат в другую, из одной телесной оболочки в другую.

Души - бессмертные странники Божественного мироздания.

Те, кто прозябает в пещерах своего жалкого ничтожества, этого не понимают, довольствуясь тем, что у них есть: хлев, пища и генитальные утехи. Мне, кажется, удалось вырваться из кошмара прошлого и теперь живу в настоящем, прожить бы его так, чтобы не пришлось возвращаться назад, а оказаться наконец в блистающем свете многомерного грядущего.

Усталость почувствовал, когда автомобиль закатил в родной дворик, похрапывающий подстанцией. Укрыв брезентом драндулет, направился к подъезду. Прошедший день висел на плечах, как облезлое байковое одеяло. Должно, из-за этого не ощущал угрозы собственной безопасности. Заметив на ступеньках лестницы, ведущей к лифту, россыпь червленых капель, подумал: морошка. Кто-то из жильцов купил на рынке северную ягоду и обронил лукошко...

Лукошко на окошко, а на окошке - кошка, вспомнился детский стишок. Какая может быть морошка в позднее лето, сержант, спросил себя, приостанавливая шаг у подъемника. И кто у нас котятами фарширует женские тела?

Последний вопрос действуют на меня отрезвляюще - пыльное байковое одеяло устали в миг кинуто под ноги, а рука рвет боевой тесак.

Вперед, солдат! На счет "раз" - в клетку черного хода; на счет "два" неритмичное движение по лестничным маршам, на счет "три" - пауза перед дверью в общий коридор: у его потолка, слышу, трещит лампа дневного освещения. Меня учили ждать и я жду минуту-час-вечность, я жду прихода, открывающего мне суть происходящих событий. И когда понимаю: опасности нет, вновь начинаю движение.

На бетонном полу дорожка из кровавой капели, пропадающая за дверью квартиры - её замки вскрыты профессиональной отмычкой.

Как и полагал, капкан свое оздоровительное предназначение отработал удачно: тот, кто решил проверить чужую территорию без дозволения, нарвался на большие неприятности и стальную проволочку. Представляю, какие чувства испытал враг после встречи с металлическим предметом первой необходимости. Но это были только начало конца. Гвоздодеры в фарфоровые коленные чашечки и гантели на голову завершили акцию вторжения полным разгромом. Недруг бежал, и бежал без оглядки. С одной стороны - хорошо, что бежал, нет проблем с трупом; с другой стороны такое впечатление, что кто-то пытается воплотить в жизнь свою светлую мечту: отправить жиголо на небеса вслед за его другом, которому так легко удалось перерезать глотку.

Цоб-цобе, будем работать, господа, согласился я с таким расположением звезд: вы хотите уничтожить меня, я - вас. Все мы родились и живем в стране равных возможностей, что позволяет вам надеяться, повторю, на победу. Уверен, заблуждаетесь, господа. В нашей войне я буду использовать "тактику выжженной земли". Выжить в таких дезинфекционных условиях очень трудно, скорее невозможно, ничто не спасает, даже вера в собственное бессмертие.

Я вернулся, чтобы не умирать, и я обречен видеть: в солнечном дне лежит смиренное кладбище. Среди деревьев и кустов скрываются надгробные камни, их много, они словно тонут в насыщенной флоре. На гранитных камнях выбиты: день и год рождения - и день и год смерти. И между этими датами, как правило, короткий грамматический знак: тире.

Я увидел в солнечном дне сонное кладбище. И среди деревьев увидел тех, кто мне был знаком по этой странной жизни. Я увидел родителей Веньки Мамина, по прозвищу Мамыкин, они постарели за последние дни и улыбались окружающим виноватой улыбкой.

Я увидел бывших наших одноклассниц, с которыми я и Веня проводили хмельные вечеринки. На фоне бессрочных памятников девочки выглядели простенько. У них были подвижные глуповатые мордашки, ни одна из них не отважилась родить от Мамина.

- Дуры, - обижался мой друг. - Рожайте чего-нибудь, а то я вдруг помру.

Одноклассницы смеялись на такие слова, как ненормальные, а потом дружно хлюпали чай с лимоном и сплетничали о тряпках. И что же теперь? Наш разболтанный друг оказался на удивление последовательным...

Потом прибывает группа людей из дамского клуба "Ариадна", возглавляемая Аркадием Петровичем Голощековым. В руках управляющего кровавит огромный нелепый букет роз - такое впечатление, что цветы изъяты со свадебного стола.

Единственный, кто отсутствовал на это печальной церемонии, был сам её виновник: Мамин. Не по причине ли вредности характера?

Наконец я увидел гроб, он был обит праздничной кумачовой материей. Кладбищенские мужички дружно сгружали его с куцего автобусика. Затем гроб поставили на тележку, такая странная металлическая тележка. Она была разболтанная от частого употребления, и гремела на неровностях плохо асфальтированных дорожек. Гроб опустили на эту тележку и поднялся солнечный ветер и от него зашумели пыльные деревья.

Когда гроб привезли к могильной яме, его открыли. Мать Мамина заголосила и упала без чувств на чужие руки. В гробу лежала обезображенная румянами кукла - манекен. Живые попытались приукрасить смерть, да это получилось плохо и безвкусно.

Далее принялись говорить речи - это тоже наша странная традиция. Крашенной кукле совершенно безразлично, что о ней толкуют. Надежда лишь на то, что душа парит в кронах экспансивных от ветра деревьев и добродушно взирает на потешное зрелище - потешное, если соотносить мирскую сумятицу с вечной жизнью духа.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: