- Нет, но...

- Ты тогда будешь мне не нужен, - говорила. - Мертвые мы не будем нужны друг другу.

Я посмотрел на неё - у Анны были веселые и яростные глаза победительницы.

- Что должен делать?

- А ты не знаешь?

- Знаю, - ответил.

Я - умер. Я лежал с трупом и, кажется, умирал от трупного запаха и страха. К счастью, образовалась щель и мир наблюдал через нее. Поначалу видел металлическую стену, потом секундная задержка - скрежет металла, удар и гроб снова вбился в некие пазы, словно в капкан.

Зачем так жить, спросил себя. И не ответил на этот вопрос. Через щель пробился свет, похожий на лезвие скальпеля.

- Ну, шо мы тут имеем? - услышал старческий голос и увидел рябь голенища кирзового сапога.

- № 260554, на обследование, - ответила Анна голосом дисциплинированного медперсонала.

- А шо там, наверху, гонзятся?

- Руководство, должно быть, прибыло.

- Руководство уважать надо, дочка, - сказал старик. - А ты спирт забыла. Нехорошо.

- В следующий раз...

- Раза другого может и не быть. - И вопросил. - Где мое орудие труда?

- Я вам обещаю, - испуганный голос любимой.

- Инструкции нарушать нельзя, - я снова увидел рябь кирзового сапога и почувствовал движением над гробом; через секунду лезвие хромированного штыря пробило потолок гроба, с хрустом впиваясь в грудную клетку покойника. - Порядок, дочка, - услышал сквозь обморок. - Прежде всего - порядок. А у нас?.. Порядок - это когда все покойники. - С усилием вытаскивал штырь из гроба. - У, зараза, увязла под самый корешок!

Потом заскрежетали суставы механизма - гроб заскользил вниз. Я почувствовал на лице и руках липкую краску. Краску? Нет, это была кровь мертвая, тяжелая, черная кровь. Она хлюпала подо мной. Или это я плакал, проткнутый насквозь штырем? И я закричал, и кричал, и не слышал, что именно кричу. Почему? Потому, что молчал. Трупы, как правило, молчат.

Потом я вижу над собой лицо, оно мне знакомо, как небо детства.

- Ну, родненький, воскресни, - Анна тянет меня за руку. Выбирайся-выбирайся!

- Воскресни! - выползаю из-под трупной туши, затем - из гроба. Спиной упираюсь в новую металлическую стену и начинаю истерично хохотать. - Ха-ха, воскресни! Я что - Христос?

- Что с тобой? - слышу сквозь лай смеха. - Ты весь в крови. Переодевайся, прошу тебя.

- Зачем? Всюду стены, - бью кулаком по металлу. - Мы снова в гробу, только большом. Для двух индивидуумов, ха-ха!

- Молчи! С ума сошел?

- А ты? Ты не сошла?.. Почему без спирта покойников поставляешь?! меня рвет желчью смеха. - Нехорошо.

- Идиот! - жесткая отрезвляющая пощечина. - Переодевайся, я тебе говорю.

- Не бей, - прошу, - мне больно.

- Больно - значит, ещё жив.

- Ты уверена, - начинаю рыться в чужих одеждах. - Тогда ударь ещё раз.

- Зачем?

? Чтобы я понял, зачем мы живем.

И она, немилосердная, ударила по другой щеке. И это отрезвило меня окончательно. Я понял, что у нас есть шанс на спасение. Мы покинули фургон, перевозящий гробы, и бежали по темному, ставшему чужим городу - бежали в неизвестное.

... Железнодорожный вокзал ещё жил прошлой жизнью - ходили живые люди, суетились у касс, ели вареных кур, слушали бравурные марши. Я стоял в тени дерева и наблюдал за сутолокой. Там была моя любимая Анна. Господи, молился я, сделай так, чтобы она вернулась. Хотя зачем мертвым билеты в счастливое будущее?

Вдруг вижу: волнение и страх пассажиров. Гвардейский патруль волок избитого человека. Он хохотал и строил миру рожи. Он был похож на меня в своем безумном смехе. Потом вырвался и заплясал в центре зала. Танец счастья? Солдаты принялись бить его прикладами. Сумасшедший не понимал и продолжал хохотать. Наверное, он и вправду был счастлив?

Нам тоже повезло: Анна купила билеты, и мы сели в тихое купе спального вагона, пропахшее кожей, пылью и влажными простынями. Вагон был полупуст; пассажиры говорили шепотом, будто рядом был покойник. А мы молчали, я и моя любимая. О чем говорить? Если все ясно без слов. Мы молчали и смотрели в окно на блеклый и выморочный мир вокзала.

- Провожающим освободить вагон! - прокричал проводник.

Провожающих не было. Лишь начинался дождь. В дождь хорошо уезжать есть надежда вернуться. Вернуться?

- Мы вернемся, - улыбнулась Анна, - ты мне... - и не договорила: на вокзал врывался штурмовой отряд специального назначения. Они врываются, маркированные убийцы, и тотчас же открывают огонь из плазмоидов - оружия нового поколения. Электрические разряды пробивают тела пассажиров. Мир вокзала взрывается криками, кровью, стеклярусным обвалом ажурных окон...

Потом агонизирующий мир пропал - и наступила ночь, и в этой ночи били колеса состава на стыках: во спасения себя... во спасения себя!.. во спасения себя?..

Я опустился на колени и уткнулся в теплый живот родного человека.

- Прости меня, - сказал я.

- И ты меня прости, - её руки лежали на моем беззащитном затылке. - Ты знаешь лозунг дня? - спросила.

- Знаю. Лозунг дня: затылок - самая удобная площадка для строительства нового человека.

- Но ты никогда не будешь у меня новым человеком, - поцеловала меня в макушку.

- А кем я буду?

- Ты?.. Ты будешь человеком деревьев.

- Что?

- Деревья умирают стоя, - объяснила. - А потом из них делают скрипки.

- Или гробы, - напомнил я.

Потом мы уснули - и спали под спасительную мелодию колес, тукающих на стыках нашего нового пути. Или это пульсировала кровь в коррозийных от страха венах? Или это был стук в дверь купе. Я просыпаюсь - и открываю её. И вижу - маму.

- Мама? - удивляюсь. - Ты тоже этим поездом. Ты ведь умерла?

- А я тебе принесла молочка, сын, - села у моих ног, как в детстве. Ты любишь молоко, я знаю.

- Я никогда не любил молоко.

- Не спорь. Оно полезно для здоровья. Мне выдали за ударный труд.

- Тебе сделали лоботомию и ты умерла! - закричал я. - Ты забыла?

- Лобомисты никогда не умирают, - удивилась мама. - Они живут вечно и счастливо.

- Но тебя нет. Тебя бросили в братскую могилу, как отходы неудачного эксперимента.

- Глупыш, - улыбнулась. - Мы были первыми. Новая Энергия - это власть над миром.

- Мама, ты ничего не знаешь, - страдал я. - Мир сошел с ума. Вас, первых, обманули, как детей. Вы находились в путах иллюзий!