Реджинальд Кларк, тринадцатилетний сын американского инженера, шел по поселку под молодыми, густ ...

Реджинальд Кларк, тринадцатилетний сын американского инженера, шел по поселку под молодыми, густо насаженными кленами. Длинная улица поселка была пуста: на всем ее протяжении, кроме Реджинальда, но было видно ни души.

Маленькие кирпичные коттеджи, с верандами, заросшими диким виноградом, одинаковые как папиросные коробки, тянулись по обеим сторонам.

Все были на работе, и только дети играли в палисадниках, среди цветочных клумб и грядок с помидорами.

Реджи шел к Гартману. Он делал большие шаги и внимательно смотрел себе под ноги.

Если он ни разу не наступит на черточки между тротуарными плитками, то мисс Гартман действительно такова, как о ней говорят.

Если же он ошибется, то сна похожа на обыкновенных русских девчонок, которые так удивленно рассматривают его очки, не умеют кататься на роликах и не знают, что такое «гольф».

Вчера вечером, когда он играл с отцом в теннис и перепрыгнул через ограду за упавшим в траву мячом, Таимо него промчались два велосипедиста.

Одни из них был главный прораб плотины Гартман, рядом на дамском велосипеде ехала какая-то девчонка. Она сидела, пригнувшись к рулю. Реджи успел рассмотреть только ее длинные голые ноги, вращающие велосипедные педали, и красный треугольник пионерского галстука.

Гартман, не уменьшая хода, снял с головы тюбетейку и помахал ею в воздухе. Через минуту велосипедисты скрылись за водонапорной башней. Отец сказал, что мисс Гартман отлично держится на велосипеде и что хотя ей только тринадцать лет, но она прекрасная шахматистка и обыгрывает даже Файфера, и что она хорошо говорит по-английски, так как отец постоянно берет ее с собой в заграничные командировки. Если б Реджи с ней познакомился, то ему не было бы так скучно в этой стране. Но она настоящая маленькая большевичка, и поэтому к ней надо относиться осторожно — ведь никогда не знаешь, что могут придумать эти большевики.

Вот почему Реджинальд Кларк так внимательно смотрел себе под ноги, что чуть не наткнулся на двух девушек в кепках и ватных штанах. Девушки со смехом уступили ему дорогу. Это были бетонщицы, которые шли на плотину.

Из-за них он наступил на черту, но это была трещина, так что это не считалось.

Он будет катать мисс Гартман в своем автомобиле, это уж непременно.

Он научит ее играть в теннис и будет ей рассказывать про колледж Харроу, где мальчики были такие шалуны, и про то, как он жил в Канаде.

Дом Гартмана стоял в самом конце Турбинной улицы — дальше уже начиналась степь, шли поля кукурузы и подсолнечника.

Реджи был доволен собой: он ни разу не наступил на черту — это было не так легко.

Он приоткрыл голубую деревянную калитку и пошел к веранде по песчаной дорожке между клумбами.

Возле дома стояла босая женщина в белом платке, завязанном под подбородком. Подняв кверху лицо и обращаясь не то к небесам, не то к крыше дома, она кричала:

— Валечка, Валя, идить до телехвону…

«Надо будет посмотреть в словарь, что такое до телехвону», подумал Реджи, старательно изучавший русский язык.

Он поднялся на веранду.

Как было тут хорошо и прохладно! Сквозь густо разросшиеся виноградные листья пробивались солнечные пятна; они дрожали на влажном, только что вымытом цементном полу.

Реджи постучался в полуоткрытую дверь.

Тишина.

Он вошел в комнату и оглянулся.

На окне была спущена штора лимонного цвета, и солнечная желтизна лежала на всех предметах: на бутылках с вишнями, которые стояли в углу, на клавиатуре рояля, на чертежах, наваленных на огромном столе.

К стене была приклеена длинная полоса бумаги, где некрасивыми, кособокими буквами была сделана какая-то надпись, а под ней, в веревочной сетке, подвешенной на гвоздике, тихонько раскачивался большой мяч.

Мяч раскачивался, как если б это была не комната, а пароходная каюта.

Но все остальное спокойно стояло на своих местах, и Реджи подумал, что это очень странно.

Он вышел на веранду и остановился на ступеньках.

Он подумал, о том, как у русских все странно.

Такой большой начальник, как Гартман, и у него нет мягкой мебели и ковров, и совсем нет картин, если не считать Ленина, который не картина, а портрет, и этот раскачивающийся мяч…

В эту минуту он услышал ней-то смех и слова, сказанные откуда-то сверху на отличном английском языке:

— Вам нужен инженер Гартман.

Реджи поднял голову. Солнце било прямо в очки, и он только через минуту разглядел какого-то мальчишку, который сидел на перилах чердачной лестницы, под самой крышей.

Мальчишка съехал по перилам вниз и, улыбаясь, стоял перед Реджи. Мальчик был одет в коротенькие черные трусики и желтую майку, полосатую как спина зебры.

Он стоял босой, и по его смуглой ноге текла струйка крови.

На щеке у него тоже красовалась свежая царапина.

Маленький фотоаппарат висел у мальчишки через плечо.

— Вы поранили себе ногу, — сказал Реджи, указывая на кровь.

— Ерунда, — ответил мальчик, — я расцарапал себе ногу там на крыше, когда хотел сфотографировать поселок с нашей печной трубы.

— Меня зовут Реджинальд Кларк. Я хотел бы видеть кого-нибудь из семьи мистера Гартмана, я принес гидротехнические журналы.

Мальчик сказал, что его зовут Валя, что он живет у Гартмана и передаст журналы.

Реджи хотел уже уйти, но мальчик предложил посмотреть их бульдога, который умеет проделывать разные штуки.

Реджи остался. Он очень любил бульдогов, особенно французских, у которых такие забавные курносые морды.

Но, оказывается, это была вовсе не собака, а кошка, которую звали Бульдог. Она была очень умная и умела кувыркаться в воздухе и стоять на задних лапах. Но в такую жару она не хотела кувыркаться и удирала в кусты.

Реджи и мальчик Валентин ловили ее, и, когда они гонялись за ней по саду, у Валентина выпал из головы красненький гребешок.

Реджи очень хотелось спросить, все ли мальчики носят в России гребешки, но он постеснялся задать такой вопрос.

Они поговорили еще немного о разных вещах, и Реджи ушел, боясь опоздать к обеду.

Обратно он шел очень быстро и старался нарочно наступать на черточки. Он думал о кошке с собачьим именем Бульдог и о том, что это, может быть, мисс Гартман раскачала мяч, перед тем как уйти из дому.

Пятого августа вечером Реджи стоял в раскрытых дверях гаража и посматривал на свое крыльцо. Сегодня был день рождения отца, и Марта обещала позвать его домой, когда придут гости.

Шофер американской консультации, Майк, чистил суконкой синий лакированный кузов автомобиля «шевроле» и говорил, что он не такой болван, чтобы возвращаться в Америку.

Он рассказывал монтеру Даусону, долговязому парню в замшевой куртке, как он, шатаясь по южным штатам, голодал и как во Фриско он ночевал в старой нефтяной цистерне.

— Неужели, Майк, вам не захочется вернуться в Америку, на свою родину? — спросил Реджи.

— Зачем? Там и без меня много безработных. И кроме того, лучшей родины, чем СССР, но сыскать рабочему парню…

— Майк, вы стали настоящим большевиком, — сказал Реджи и вспомнил слова отца, который говорил о «красной заразе» и о том, что стенографистка мисс Элла Холл собирается вступить в партию.

Даусон сказал, что все выходные дни работает по монтажу генератора и что в Америке он содрал бы за это дело вдвойне, но тут он не возьмет ни одного цента, потому что все делается не для капиталистов, а для самих рабочих.

— Только я не понимаю, зачем мой портрет, повесили в парке культуры? Ведь я не чемпион бокса и не танцовал фокстрота две недели без остановки…

В это время Реджи позвали домой.

На веранде трещали сверчки и горел зеленый фонарик, хотя было еще совсем светло.

В качалке сидел Гартман и спорил с отцом Реджи относительно Вильсоновской плотины.

Стриженая девочка, стоявшая спиной к Реджи, разглядывала на свет граммофонную пластинку.

— Знакомьтесь, Реджинальд, — сказал отец, — это мистер Гартман и мисс Валя Гартман.

Девочка повернулась, и Реджи увидал, что это тот мальчишка Валентин с царапиной на щеке, только не в штанах, а в голубом платье.

— Здравствуйте, — сказала она, — а ведь мы с вами знакомы. Разве вы не догадались, что я девчонка?

Так вот почему у мальчика Валентина в волосах торчал красненький гребешок!

Реджи повел Вайю во двор, чтобы показать ей новые качели.

— Умеете ли вы кататься на роликах? — задал он первым делом вопрос, который все время его мучил.

— Да. Когда мы ездили с Мартыном в Стокгольм, то мы жили возле самого скетинг-ринка, и я целый день каталась на роликах и даже в кондитерскую за булками и по комнате тоже ходила на роликах. Так что весь пол был исцарапан, и пришлось хозяину за это уплатить.

Реджи спросил, кто это Мартын. Валя сказала, что она так называет отца в отместку за то, что он прозвал ее «мартышкой», что гораздо обидней, так как это разновидность обезьян.

Они немного покачались на качелях, причем Валя совсем не боялась и просила ее сильнее раскачивать. Когда сна взлетала кверху, ее голубое платье надувалось пузырем.

Реджи подумал, что, может быть, она все-таки мальчик, надевший сверху платье, потому что девочки боятся так сильно раскачиваться.

Скоро пришли еще гости: веснущатая Мэгги Спринклер, две дочери переводчицы и Витя Помяловский, маленький надоедливый мальчишка, который все время расспрашивал про небоскрёбы и про ковбоев в прериях.

Потом они пошли в дом — посмотреть фотоснимки.

Реджи повел гостей через черное крыльцо. Они прошли через кухню, сверкающую стеклянными шкапчиками и алюминиевой посудой. Кухарка Марта при помощи электрической взбивалки приготовляла там из белков и сливок белый пухлый крем для торта.

Они вошли в столовую, убранную кустарными русскими вышивками и деревянной посудой, на диване сидело шесть кукол-матрешек; одна матрешка держала в руках настоящие крохотные лапотки.

Реджи показал гостям большую фотографию, висевшую на стенке.