Грубость и нахальство запоминают гораздо хуже скрытности и искусных пируэтов на крышах. Младший понял и уяснил это не сразу, совсем не сразу. Но все-таки уяснил.

Сейчас это пришлось очень кстати.

— Через Большую Бочкарскую, пожалуй, — пожала плечами тетка в платке. И потом через Рвотный переулок и Лебединый проезд, вот тебе и Южный квартал. Только там сейчас торговцы обосновались по дороге, народу полно будет, с тележкой-то тебе того, неудобно…

— Народ — не стена, подвинем, — уверенно сказал Младший, ухватился за тележку и покатил вперед.

Со стороны это, должно быть, выглядело забавно. Поэты и сказочники веками воспевают плащи-невидимки, городская стража на каждом углу вещает о бдительности, на почерневших от времени и сажи городских стенах висят объявления «Разыскивается!» со скверно пропечатанным, но все же узнаваемым лицом мастера-вора — а в это время он, в беспомощном и бессознательном виде, проплывает мимо сотен нелюбопытных глаз, и никто даже ухом не ведет. Воистину, невидимки давно ходят среди нас.

Его никто не остановил, никто не поинтересовался — а по какому, собственно, праву один человек везет в тележке другого, еще и насвистывая при этом. Везет — значит, имеет право и интерес, так, должно быть думали вокруг. Вот если бы он скрывался и бросал по сторонам вороватые взгляды, тогда все сложилось бы иначе. А так…

Кроме того, чем ближе становился Южный квартал, тем менее окружающие были склонны интересоваться содержимым тачки. Здесь нередко собирался специфический контингент, который принципиально не желал иметь никаких дел со стражей.

— Эй, парень! — окликнул Младшего голос с одного из верхних этажей, когда он уже приближался к Черной аллее. — Ты нам сюда трупака не вези, на кой-черт эдакое счастье! Поворачивай к каналу да бросай его туда — первый день в Городе, что ли?

Младший раздумывал не больше секунды.

— Да живой это, черт, что за тоска, — сказал он развязно, сплюнул под ноги и поправил край плаща на лице Старшего. — Траванулся просто какой-то дрянью, вот и везу к знахарке. Не потей сверх меры, братан, все будет в лучшем виде.

Наверху ничего не ответили, только прилетел на мостовую смачный плевок, да заскрипели закрывающиеся ставни. Путь был свободен.

Он снова чуть было не прошел мимо хижины Дурнушки Бетти — даже будучи готовым к тому, что она здесь есть. Пришлось битую минуту вглядываться в стык грязных улочек, чтобы различить приземистый каменный горб. Младший прислонил тачку к покатой стене и постучал.

Тишина. Может, спит? Знахарки, они ведь того… вроде ведьм, кажется? Почему бы им не спать днем, а пробуждаться исключительно в темное время суток?

Без особой надежды Младший постучал снова. Идти ему больше было некуда.

— Кто там? — тихий голос раздался словно бы в голове. По крайней мере, он готов был поклясться, что уши не слышали ровно ничего.

— Это Гар… хм. Это товарищ Гаррета. Мы заходили к тебе вчера вечером за снадобьями и… в общем, ему плохо. Кажется, отравление.

Дверь распахнулась так быстро, словно Бетти караулила прямо за ней. Может, так и было. Девушка метнула быстрый взгляд на Младшего, улицу, тележку с неподвижным телом. Зыркнула гневно на вора — и в чем, спрашивается, он провинился? Бросила резко:

— Заноси!

— Какие симптомы? Рвота? Кашель? Понос? Когда проявились? Что предпринял для купирования?

Сбитый с ног — фигурально, конечно, выражаясь — вихрем вопросов, заданных безапелляционной Бетти, Младший самую малость утратил свой всегдашний меланхоличный настрой.

— Э-э-э… собственно говоря… ничего такого. Просто побледнел, брякнулся оземь и потерял сознание, вот и все. Когда? Пожалуй, минут сорок назад. Нет, пожалуй, чуть больше получаса.

— Частичная интоксикация, — кивнула Бетти. — Так. Не смертельно. Скорее всего. Зависит от последнего вопроса.

— Хм-м? Что такое купирование? Это как-то связано с вином?

— У вас, мужиков, все вечно с ним связано. Нет, конечно, нет. Что было сделано для облегчения состояния Га… пациента? Стимуляция рвоты? Промывание желудка? Хоть что-нибудь?

— Да в общем-то… ничего. Погрузил его в тачку, да привез сюда. Я, как бы сказать, не совсем эксперт в местной медицине.

Дурнушка Бетти смерила его непонятным взглядом.

— «Местной медицине», значит… Намекаешь, что я ничего в этом не понимаю?

— Что?

Голос девушки зазвенел.

— Что это я виновата, дав Гаррету противоядие, которое не сработало? Ты это имеешь в виду? Да? Это?

Здесь Младший совершенно неожиданно для себя понял две вещи. Первая: Бетти на грани истерики и может через несколько секунд сорваться за опасную грань. Вторая: она безумно боится и волнуется за Гаррета, потому что…

Эту мысль он додумывать не стал, зато сообразил, что сейчас нужно будет сделать.

— Бетти, — сказал он как можно мягче. — Все как раз наоборот. Я ничего не смыслю в лечении — и именно поэтому сейчас мне нужна ты. Профессионал-лекарь. Ты нужна мне — и, что куда более важно, ты нужна ему. Без нашей помощи Гаррет умрет. Мы же не хотим этого, правда?

Девушка замерла, как изваяние. Ее губы шевелились, но до Младшего не доносилось ни звука. Казалось, она молилась, но вор уже знал, что язычники-травники не признают никаких обращений к своим богам, кроме восхвалений, и написанных на скверном косноязычии поучительных басен.

Бетти вздрогнула, словно стряхивая с плеч тяжелые мысли.

— Нет… разумеется, нет. Мы этого не хотим. — Она сделала чуть заметное ударение на «мы», но это сейчас было неважно. — Хорошо. Поможешь мне. На заднем дворе есть открытый очаг, вскипяти воду в котелке. Немного, миски три. Развести огонь сумеешь?

— Угу, — отозвался Младший, протискиваясь в совсем уже крошечную дверцу и поражаясь, что у этой лилипутской хижины имеется, оказывается, еще и задний двор.

— Дерьмово, а? — прохрипел Гаррет три часа спустя. Тусклое солнце уже кануло за зубчатые крыши и стены, и только его запоздавшие лучики все еще метались по тесному пространству Города. Вор лежал на кровати Бетти в почти полной темноте, освещаемый только мерцанием гнилушек. — Не совсем так, как планировалось, черт бы меня побрал.

Выглядел он и впрямь не очень. На лице и теле рассыпалось созвездие красных мокнущих язвочек, из-за чего черты казались искаженными, оплывающими. Вокруг механического глаза формировалась нездоровая припухлая синева. Руки и ребра вдруг истончились, казались непрочными, ломкими.

Мастер-вор, казалось, вдруг постарел лет на десять.

— Ничего, — буркнул Младший больше себе, чем остальным. — Перебедуем. Главное — жив. Могло ведь и иначе сложиться.

— Это верно, — проскрипел вор и с усилием сглотнул. — Бетти говорит, ты меня спас. Теперь я твой должник, получается.

— Ерунду говоришь. Еще не хватало, пока ты при смерти, обсуждать какие-то…

— А ты не обсуждай, а слушай, что говорю. Сказал должник, значит, так и есть. И отплачу — если жив останусь, конечно.

— Останешься, — уверенно сказала Бетти, заходя в комнатушку с курящейся зеленым растительным паром миской. — Гарантирую. Из посмертия тебя ногтями выковыряю, если нужно будет.

Гаррет хотел что-то сказать, но закашлялся. Младший тревожно скользнул глазами вокруг, но девушка не проявляла беспокойства.

— Славные вы ребята, — прохрипел Старший после того, как приступ миновал. — Славные. В этом месте я должен, наверное, всплакнуть и вспомнить семью, которой у меня никогда не было, а? А вы должны обнять меня в ответ и сказать, что теперь у меня снова есть семья. И чтобы музыка эдакая нежная на заднем плане — скрипочка или еще что-то. Есть у тебя скрипочка, Бетти?

Миска стукнула об пол, девушка с каменным лицом выскочила за дверь. Гаррет повернул распухшее лицо к Младшему.

— Слишком сильно, да? Ладно, ладно. Извини. Спиши это на стресс от близкой смерти. Экзистенциальный опыт. Башка до сих пор мутная. Я извинюсь перед ней, конечно. А пока скажи… как там с нашим делом?