Всю дорогу до станции мы проехали молча.

так я назвал для себя эти больничные дни, слипшиеся в один беспросветный день, на все протяжение которого мое бренное существо было целиком отдано беспощадным и прожорливым гномам.

Еще более жестокие и жадные до крови и плоти гномы и бедное Отчество мое, и всю Европу. Да, казалось, что все это — в один день: и позор армии генерала Самсонова, и сокрушение Бельгии, и поражение союзников в Арденнах.

Нижний этаж столичной больницы, где я лежал, — а столица империи к этому времени носила уже совсем иное наименование[83], — был преобразован в военный госпиталь для особо тяжело раненых, оттуда даже до меня доносились стоны. Зачастую этим стонам вторил вой санитарок и сестер милосердия, получивших извещения с фронтов. И вот, чтобы хоть немного отвлечься и от собственных мук, и от мук мира, пребывающего в судорогах, я начал записывать эту историю, свидетелем которой я стал в те июльские дни в пансионате «Парадиз». Но только теперь она не казалась мне такою ужасной, как в те дни, в дни когда в небольшом горном пансионате появлялось по одному покойнику едва ли не в каждые сутки — Боже, какая ничтожно микроскопическая малость по меркам нынешних времен!

Мир жил тревогой, все ждали чего-то еще более страшного, маячащего призраком где-то впереди. В этом смысле мне было, пожалуй, даже спокойнее, чем другим, ибо я знал, что до чего-то самого страшного я, слава Богу, не доживу.

Я писал. Писал самозабвенно, заглушая боль и смутные мысли. И постепенно даже входил во вкус…

– —

Где-то в середке этого нескончаемого дня гномов проведать меня зашла Ми и после нескольких ритуальных слов о том, что я неплохо выгляжу, вдруг спросила:

— А вы знаете ли, как зовут нашего председателя Тайного Суда?

— ?

— Такое вот совпадение: зовут его Андрей Исидорович Васильцев. Говорю вам это, поскольку вы уж никому… — Возможно, она хотела продолжить: «не успеете сообщить», — но, замявшись, сказала: — уж вы-то (я в вас верю) оставьте это в тайне. Я даже было подумала, что какой-то ваш родственник.

— Да, он мой дальний родственник, — подтвердил я. — Правда, мы давно не виделись. Знаю лишь, что он преуспевающий адвокат. Но вот… оказывается, он еще и…

Не могу сказать, что ее слова сверх меры меня удивили. Если государственный прокурор (правда, уже в отставке) вот так вот преспокойно может беседовать с убийцей и покрывать еще многие убийства, то отчего бы и моему троюродному брату Андрею Васильцеву не быть председателем некоего Тайного Суда?

— В таком случае, — добавил я, — передайте ему мою рукопись. После того, как я ее закончу… ну и после того, как меня уже… — Я не стал заканчивать.

Она все поняла. И ушла, поцеловав меня в щеку.

Бедное, надломленное дитя!

– —

День гномов еще на закончился (о, как он оказался долог!), но почти была завершена рукопись моя, когда в моей палате появились Евгеньева и Львовский. Они сообщили, что собираются обвенчаться вскорости, после чего Львовский, призванный в армию, отправляется на фронт. Что ж, кого-то те жутковатые дни в пансионате «Парадиз», оказывается, соединили. А рссоединить их вознамерился наш мир, который куда беспощаднее, чем любой убийца.

Еще они поведали, что Амалия Фридриховна продает свой пансионат, и они с профессором Финикуиди намерены покинуть наше Отечество.

Что ж, в таком случае, может профессор когда-нибудь и завоюет вожделенную им премию господина Нобеля. Да им, Господь, счастья с княгиней после столь долгой разлуки!

Под конец Львовский и Евгеньева сумели-таки меня развеселить. Они передали мне письмо, полученное ими от Грыжеедова-Хлебородова из Парижа.

Интересного в письме было мало: он обустроился неплохо, собирается новое дело открывать — производить торты изумительного вкуса, уже, судя по продажам малых партий, в восторге весь Париж. Живет, в общем, хорошо, купил автó, но страшно ностальгирует по российским пейзажам.

— Нет, вы на обратный адрес посмотрите! — воскликнул Львовский.

Там, в парижском обратном адресе значилось:

M. Julien Dunous pour M. Jerome Khleborodоv[84], –

и хоть это меня в конце концов развеселило.

Правда, не надолго. Ибо вслед за тем Евгеньева сказала мне, что Ми больше нет в живых.

Так в конце концов и неясно, чтó именно там случилось, но ее нашли возле догорающего здания, где, как оказалось, до этого часу размещался бордель с малолетними рабынями. Там произошло подлинное побоище, шестеро были убиты из ее пистолетика, но чья-то пуля достала и ее.

Бедная Ми! Ты уже никогда не дождешься своего принца на белом коне.

– —

Евгеньева пообещала, что зайдет ко мне, когда рукопись моя будет закончена. Значит, скоро она снова зайдет, ибо мой день гномов, как и моя рукопись, уже подходит к концу. Она передаст эти бумаги Андрею Васильцеву. Надеюсь, что-то в них ему покажется интересным.

Прощайте же все!

Петр Васильцев

20 ноября 1914 г.

………при всех трагических событиях нашего времени, случающихся ежечасно…

…смерть действительного статского советника, государственного прокурора Петра Аристарховича Васильцева, случившаяся всего лишь на 38-м году жизни, в канун Рождественского Сочельника…

…всю свою недолгую жизнь беззаветно служа российской законности…

Товарищ министра

Юстиции Осипов

(дописанное спустя год)

Рукопись моя год назад была закончена год назад, однако (чего я никак не ожидал) жизнь моя после этого продолжилась, и теперь уж неизвестно, когда закончится. В самый разгар войны вдруг сюда, в Россию, явился сбежавший почему-то из Германии профессор медицины, специалист именно по такого рода гномам, светило мировой величины. Он осмотрел меня — да и уговорил лечь к нему на операцию.

Теперь гномы меня не терзают. Правда, профессор сказал, что когда-нибудь они ко мне заявятся снова. Что ж, поживу до этого «когда-нибудь».

Но, глядя на то, что происходит в мире, не знаю — к лучшему ли это…

Впрочем, после ошибочного некролога в газете, напечатанного по случаю моей уже якобы состоявшейся кончины, многие и так уже не числят меня в мире живых.

Что, впрочем, пожалуй что, отчасти и правильно, ибо прокурор П. А. Васильцев перестал существовать еще там, в отеле «Парадиз», в тот самый миг, когда, презрев Закон, встал на сторону Справедливости.

Ну а новый, никому не известный П. А. Васильцев, глядишь, еще чуток поживет столько времени, сколько ему, нынешнему Васильцеву, отмерено.

(Тут рукопись П. А. Васильцева обрывается)

Вечер гномов

(дописанный Ю. А. Васильцевым)

Этот ДЕНЬ ГНОМОВ, однако, никак не закачивался. И продолжение его достигло меня случайно добытыми вырезками из старых газет

Неразлучная пара

(от 1914 г.)

Г-н Львовский, человек самой мирной профессии, художник модных платьев, отправился добровольцем на фронт, где быстро дослужился до чина подпоручика.

Когда его взвод разбежался, подпоручик Львовский, один, пулеметным огнем более 12 часов удерживал наступление роты австрийцев. При возвращении его взвода был обнаружен убитым, с пятнадцатью пулевыми ранениями на теле.

Супруга его, актриса легкого жанра (сценическое имя — Евгеньева), отправилась на фронт вместе с мужем и служила сестрой милосердия в госпитале.

По удивительному совпадению, скончалась от дизентерии в тот же день, что и ее героический супруг…

– —

Не только мужчины — богатыри

(от 1915 г.)