И т. д.

— Нет, нет и нет! Это дико, дико, черт побери! — вдруг нарушил тишину г-н Кляпов.

Восклицание его не было адресовано никому, но позади него немедля образовался г-н Львовский в белоснежном костюме с пестрым, павлиньим кашне на шее и, заглядывая в газету через его плечо, проговорил:

— М-да, согласен — вправду, несколько диковато.

Кляпов отчего-то сразу взъярился:

— И это, по-вашему, лишь диковато?!

— Даже дико, не стану возражать, — покладисто согласился Львовский. — За какого-то чертова двухсотпудового единорога — пять тысяч полновесных британских фунтов-стерлингов!

— О чем вы, Боже правый, о чем вы, милостивый государь?! — еще более разгневался Кляпов. — Какой, какой еще, к чертям, единорог?! Когда какой-то растлитель — девочек, божьих созданий!.. У нас, в России! Ужас! Апокалипсис!.. А кое-кому — диковато, и только-то!.. Диковато!.. — Отшвырнув газету, он вскочил и направился к двери, бурча: — Диковато… Диковато ему, видите-ли…

Львовский недоуменно пожал плечами:

— Что я такого сказал?.. Уж, право, и не знаю, как с вами… — в ответ на что Кляпов, чуть позадержавшись в дверях, гневно ответил:

— А вам, милостивый государь, и не надо знать — «как — со мной»! Как со мной — вам знать совершенно не надобно! — Замахал длинными ручищами, ушел.

Львовский лишь пожал плечами и проговорил в пространство:

— Дурак…

При этом остальные обитатели пансионата старательнейшим образом показывали, что им нет ни малейшего дела до этой внезапной перепалки.

После продолжительной тишины генерал Белозерцев наконец обратился ко мне:

— Стало быть, я так понимаю, висьолого Антона до ужина можно не ждать?

— Думаю — да, — подтвердил я. — Впрочем, он сказал, что «щас будет обратон».

— А-а, «щас»… — вздохнуло его превосходительство. — Тогда скорей всего — завтра к утру, не раньше: у тутошних детей гор свое исчисление времени… — Далее он заговорил скорее с самим собой, нежели со мной: — Это что ж получается… Завтра он сперва вернется отвезти нас на воды, потом — обратон; в результате, стало быть, и полицмейстер и, труповозка сюда прибудет никак не раньше, чем к завтрашнему вечеру…

Я с удивлением спросил:

— Вы, кажется, сказали — труповозка?

— Ну да, — кивнул генерал, — труповозка. Карета такая, что покойников увозит… Ах, да! вам, видно, еще не успели сообщить! Постоялец наш, господин Сипяго, не далее как вчера приказал нам всем долго жить. Сейчас пребывает в подвальном лéднике, такой вот случился с ним на отдыхе выкрутас судьбы. Да вы не пугайтесь, mon cher, покойники, в отличие от нас, живых, существа вовсе даже безопасные.

Вот уж чем меня ничуть не испугаешь — так это покойниками: как-никак, прежде, чем стать прокурором, шесть лет служил в должности губернского судебного следователя, и уж всякого тогда пришлось повидать. Я лишь поинтересовался — отчего, де, сей господин Сипяго почил в бозе, и сразу ощутил напряженные взгляды остальных присутствовавших в гостиной, устремленные в нашу сторону, один лишь генерал Белозерцев оставался невозмутим.

— Гм, отчего?.. — произнес он. — Вот судебный дохтур вскроет и, надеюсь, даст себе труд сообщить… Одно лишь могу сказать: когда лет сорок тому назад, — мы тогда под Геок-Тепом[5] стояли, — когда там одного нашего штабс-капитана змея ужалила, у него было в точности такое мученическое выражение лица…

— Да какие тут змеи?! — вмешалась Амалия Фридриховна. — Сроду в наш отель никакие змеи не заползали! (О! Как потом выяснится, заползали, да еще какие! Но только в фигуральном смысле, разумеется.) Хотя, — продолжала она, — я слыхала, в здешних краях они водятся. Во всяком случае, всем нам следует на всякий случай соблюдать осторожность.

Во мне же сразу напряглась давняя следовательская жилка. Я спросил:

— А нельзя ли мне взглянуть на усопшего?

— Чего ж нельзя? Ничего в том хитрого, — отозвался генерал. — Только, пардон, компании вам не составлю, у меня что-то в животе крутит. — После чего он крикнул: — Эй, Абдуллайка, подь-ка сюда! — Тот немедля появился, и генерал тоном, не терпящим ослушания, приказал ему: — Отведешь его превосходительство господина прокурора в ледник.

Через несколько минут очутившись в леднике, я в свете фонаря, который держал позади меня Абдуллайка, внимательно оглядел усопшего, лежавшего на скамье. Да, выражение лица у него было именно мученическое. Однажды я видел покойника, погибшего от укуса змеи; пожалуй, впрямь нечто подобное было у того на лице.

И тут на ладони у Сипяги я впрямь обнаружил след от небольшого укуса, вокруг этого следа распространилась красная сыпь. Неужто вправду змея таки заползла сюда?..

Когда я вернулся в гостиную, хозяйка пансионата настороженно спросила;

— Ну, Петр Аристархович, каково же ваше заключение? — И умоляющим голосом добавила: — Смерть, надеюсь, вызвана естественными причинами?

— Не знаю, не знаю, — уклонился я от ответа, — в конце концов, я же не врач… А не скажете ли, каков был род занятий покойного?

— Право, я как-то даже…

— Представился как коммивояжер, — подал голос господин Финикуиди, — однако, по-моему, это не так — выправка уж больно военная.

— Да, да, — подтвердил генерал Белозерцев. — Гвардейская, я бы даже сказал, выправка!

Я спросил хозяйку:

— А нельзя ли мне осмотреть его комнату?.. Конечно, понимаю — это, вероятно, идет в разрез с порядками вашего заведения, поскольку лицо я нынче не официальное…

После небольших колебаний, она ответила:

— Ах, разумеется, разумеется, делайте все, что считаете нужным.

Мы с ней поднялись во второй этаж, и она своим ключом открыла комнату.

Здесь было не убрано и не проветрено, постель оставалась не заправленной.

— Я запретила Дуне здесь убирать до прибытия полиции, — извиняющимся голосом произнесла она, — так что уж простите за беспорядок.

— Нет, нет, вы поступили совершенно правильно, — сказал я и с этими словами раскрыл стоявший на стуле саквояж.

Сверху лежал большой револьвер системы «Смит-и-Вессон», что ничуть меня не удивило: после беспорядков пятого-седьмого годов российские путешественники весьма часто вооружались в дорогу; к слову, у меня тоже в кармане лежал заряженный браунинг. Собственно, вещи покойного меня мало интересовали, я искал какие-нибудь документы и в конце концов в боковом потайном отделении саквояжа обнаружил сложенный вчетверо лист атласной бумаги.

Я развернул его и прочел:

…удостоверяется, что податель сей бумаги является ротмистром Охранного отделения Министерства внутренних дел Российской империи Борисом Васильевичем Сипяго.

Всем органам полиции и гражданского управления вменяется: в любой момент оказывать г-ну Сипяге всяческое содействие, какого он потребует.

Товарищ Министра внутренних дел

тайный советник Осипов.

Да, дело было — не приведи Господь! Убиенный оказался важной персоной из не поминаемой всуе Охранки и явно находился он тут при исполнении. Мог ли он так запросто подпустить к себе змею?..

………………………………………………………………………………………………

……………………………………………………………………………………………………

………… <… > выйдя из лéдника, превратившегося в мертвецкую. (Забегая вперед, скажу, что в этом своем качестве она еще пополнится, и не раз.)

Видя мое лицо, Амалия Фридриховна спросила с тревогой в голосе:

— Что, что там?!..

Я счел за благо солгать. Сказал:

— Так, ничего существенного, просто деловая бумага. Похоже, он в самом деле коммивояжер, — и с этими словами спрятал бумагу в карман.

Ту же самую ложь я повторил и после того, как мы с хозяйкой вернулись в гостиную.

— Жаль, — произнес генерал Белозерцев. — С такой выправкой надо было ему — прямиком в гвардию.

И в этот самый момент откуда-то вдруг …………… Кажется, даже покачнулось здание ………………………………………………………………………………………………………….