………………………………………………………………………………………………………

……………………………………………………………………………….<…> едва придя в себя после этого дикого грохота. Казалось, что стены все еще покачиваются; во всяком случае, люстра уж точно ходила ходуном, того и гляди, оторвется и рухнет.

— Беяз Олим… — тихо проговорила госпожа Ахвледиани.

— Белая Смерть, — совершенно спокойно перевел генерал, возможно, понимавший по-татарски. Из всех он тут один сохранял полное спокойствие. — Здешний ледник. Сошел, стало быть, голубчик.

— Это ужасно!.. — отходя от испуга, произнес господин Львовский. — Ведь он запросто мог пройтись по нам!..

— О, вот это — никак, — сказала Амалия Фридриховна, — иначе мы бы тут не стали строиться. Из века в век он сползает именно там, в двух верстах отсюда… Однако же теперь мы, похоже, на некоторое время полностью отрезаны от остального мира, покуда не расчистят дорогу. Телефонная связь также, полагаю, оборвана.

— Обалдеть! — сказала очаровательная Ми, явно не блиставшая хорошим воспитанием. — Как на необитаемом острове! Еще небось и кушать будем друг друга!

— Совсем, совсем отрезаны от мира… — пробормотал господин Кляпов. — Это, однако, ужасно…

— Отрезаны от мира! Как это, с другой стороны, романтично! — воскликнула госпожа Евгеньева.

— Мы всегда отрезаны от мира. Только совсем от иного мира — от мира высших сил, — торжественным голосом произнесла госпожа Дробышевская.

— М-да, отрезаны… — кивнул генерал Белозерцев. — Помню, наш батальон тоже, было дело, однажды турки отрезали…

— Отрезаны — так отрезаны! — как мне показалось, даже возрадовался инженер Шумский. — Будем веселиться! Вино-то в погребах еще есть? (Да он и уже был явно навеселе.)

— Да, имеется в достатке, — кивнула княгиня. — Повторяю, господа, здесь, у меня в пансионате, вы ни в чем не будете испытывать нужды. Так что и вы, милая Ми, и вы, господин Шумский, можете быть спокойны: и вина имеется вдоволь, и еды; в общем, кушать друг друга никак не придется. (О, тут она заблуждалась!)

— Пардон, и долго ли, кто знает, могут продолжаться эти раскопки? — спросил господин Васюков.

— Не могу знать, — ответила хозяйка, — последний сход лавины произошел, когда меня еще не существовало на свете, но, как я полагаю, дней десять… ну никак не более двух недель. Приношу вам, конечно, свои сожаления за ваш испорченный отдых.

— Полноте, — сказал я, — уж за что вы не можете нести ответственность — так это за Божию стихию.

— Mersi, — удостоила меня кивка княгиня, державшаяся, к слову, весьма царственно. — Однако за благополучие моих гостей отвечаю целиком я, и смею заверить вас, господа, что погреб у меня полон, кухня будет работать по-прежнему, и с этой стороны вы не испытаете никаких неудобств.

— Это какой такой погреб? — проговорил брюзга Петров. — Уж не тот ли, в котором лежит покойник? Вот уж, право, обрадовали!

— Пòлно, пòлно, голубчик, — сказал генерал Белозерцев, — покойника вам на обед — ха-ха! — никто и не предложит. А то, что он рядом, так я вам сообщу… Помню, когда мы — лет чуть не сорок назад — стояли под Плевной, так там не раз приходилось столоваться рядом с покойниками, и уверяю вас — никакого не вышло вреда для организма.

— Ах, да прекратите ж вы! — взмолилась госпожа Евгеньева..

— А что такого? — пожал плечами генерал. — Обычное дело… Или вон, когда я под Плевной батареей командовал… Помню, ел я тогда кашу из котелка, а тут поблизости разрыв снаряда; гляжу — у меня в котелке… Что бы вы думали? Чей-то оторванный палец, да-с! И что ж? Вытряхнул я этот палец из котелка да и продолжил себе трапезничать. Оттого что голод, милостивые государи, он — не тетка, а было там, в Болгарии, голодно весьма, интенданты, канальи, все разворовали; ну а с голоду — так и не заметишь… А палец — что? Ничего в нем отравительного нету.

— Да прекратите же вы наконец, ваше высокопревосходительство! — впервые услышал я голос молодого г-на Кокандова. — Право, во всем надо иметь меру.

— Мало того, что нам тут еще недели две жить в соседстве с покойником, — вставила Евгеньева, — так еще и вы со своими гадостями!..

Генерал искренне удивился:

— А что ж я такого сказал? Се ля ви, жизнь есть жизнь, в ней оно всяко бывает, я всего лишь об этом… Впрочем, если не желаете слушать, то как хотите…

Совершенно по-детски надувшись, он отошел к окну, и засопел так же по-детски обиженно.

Купец Грыжеедов, досель молчавший, поспешил разрядить обстановку.

— А и то сказать, господа, — хуже голода ничего не придумаешь, уж кому не знать, как мне. Пришлось, ох уж пришлось натерпеться в молодые годы! Вы на мою нынешнюю внешность не смотрите; вы бы меня в детстве моем видели! Тощ был, право, как удочка, есть хотелось все время, даже во сне. Ну да понятно: папенька был сапожник, к тому же, царствие ему небесное, сильно пьющий сапожник, а нас, детишек, у него осьмеро душ, так что, почитай, на одном хлебе да квасе сидели. Унизительное, скажу вам, это чувство — голод! — и какое-то виноватое выражение образовалось на его добром, конопатом лице.

— Да, да, это великое благо — что у Амалии Фридриховны такой запас провианта, — встрял господин Львовский. — А то я давеча читал: штормом вышвырнуло судно на необитаемый остров где-то, кажется, в Атлантическом океане. Потерпевших крушение было человек сорок, а имеющегося провианта на такую ораву едва хватит на неделю десятерым. Вот они и стали потихоньку ночами убивать друг друга, при том, что по природе своей не являлись никакими злодеями. Их через пять дней спасли; так за это время они успели (гы-гы!) облегчиться на два десятка лишних ртов, — каково?!

— Нет, не могу, не могу больше слышать подобных гадостей! — воскликнула госпожа Евгеньева.

— А что я такого сказал? — как всегда, не понял тот. — С нами-то, я так понимаю, ничего подобного не случится. Уж как-нибудь все останемся целы…

Ах, как он на сей счет заблуждался!..

Впрочем, обед в самом деле оказался на уровне лучших рестораций.

– —

………………………………………………………………………………………………………

………………………………………………………………… <…> и никак не удавалось мне избавиться от ощущения, что где-то поблизости шуршит змея.

Сколь я был не далек от истины!..

Между тем, постояльцам отеля «Парадиз» грозила неизбежнейшая из бед, сопутствующих принудительному заточению — скука. После обеда тут и там очагами вспыхивали разговоры, но почти тут же и угасали — либо ввиду малой заинтересованности собеседников, либо из-за нежелания одной из сторон его поддерживать.

Генерал Белозерцев. И вот что я вам, госпожа Евгеньева, в этой связи скажу: что бы там не писали наши газеты, но если что — надает нам скоро немчура по мозгам, как не столь давно япошки надавали. Потому как… Потому как во главе у нас — зауряд-полковник, и — уж поверьте добавить старому вояке — далеко не самых выдающихся талантов… Да и согласитесь: лезть в войну, когда у тебя повсюду мздоимство, когда под боком тлеет, как угль под сухим сеном, не загашенная революция!..

Грыжеедов. Однако же вы, ваше превосходительство, не учитываете наш патриотический дух! У немцев такого нет и быть не может! И я вам еще вот что скажу…

Г-жа Евгеньева. Ах, довольно, довольно, господин Грыжеедов, довольно, ваше высокопревосходительство, право же, политика меня весьма мало интересует…

– —

Г-н Кляпов (озираясь). И долго, скажите, мне еще эту вашу адскую штуковину у себя хранить?

Г-н Кокандов. Тише, прошу вас!.. Клянусь: если б не эта лавина — уже нынче бы вас избавил…

– —

Профессор Финикуиди. …Да, да! представьте себе! Этот самый швейцарский профессор Айнштайн показал, что пространство и время — суть одно! Нашу жизнь можно, стало быть, измерять в верстах и аршинах! — каково?! Интересно, на какой версте жизни нас застигла эта лавина?