Нет, это не такой день, когда может пропасть чей-то муж или чей-то друг. В такой день нельзя оставаться одному, иметь всего пятнадцать тысяч франков в кармане, торчать в узком отельном номере, куда тепло подают только с десяти утра до шести вечера. Быть без работы, без сигарет или ланча. Вновь и вновь подвергать себя анализу и неизбежно прийти к выводу: сколько ни крути, ни придумывай для себя оправданий -- во всем виноват только ты один.

Барбер вновь принудил себя выйти из оцепенения. Ну какой смысл торчать целый день в комнате? Если уж он хочет совершить что-то полезное, надо идти на поиски Берта Смита. Сейчас почти два тридцать; попытаться вспомнить, в каких местах он приблизительно в это время, днем, встречался с Бертом Смитом... Да, вот: дорогой, роскошный ресторан возле Круглого моста, где обычно обедают люди из кино, владельцы французских газет и богатые туристы; бистро на бульваре Латур-Мобур на левом берегу Сены; рестораны в Отей Лоншан и Сен-Клу. Так, еще раз свериться с газетой: сегодня скачки в Отей...

Если он не на скачках, но находится в Париже, искать его в середине дня нужно в какой-нибудь художественной галерее. Берт Смит большой любитель искусства,-- по крайней мере, покупает картины, причем со знанием дела. Постоянного места жительства у него нет, живет он в отелях, а их никак не назовешь удобным местом для хранения коллекции; вполне вероятно, картины покупает ради спекуляции ими или действует как агент, если речь заходит об очень ценных произведениях и правительство не желает допустить их вывоза из Франции контрабандным путем.

Встречался он со Смитом днем и в парной "Клэридж": небольшого роста, полный, с удивительно стройными ногами, он сидел обычно в парной, завернувшись в простыни, и постепенно багровел, щедро расточая улыбки, окутанный облаком пара: цель его была как следует пропотеть, чтобы сбросить жирок, накопленный за долгие годы усиленного питания в лучших ресторанах Европы.

Несколько раз видел Смита около шести вечера в парикмахерской отеля "Георг V", где имел обыкновение бриться, а после этой процедуры -- в баре наверху, в баре "Плаза-Релэ" и в английском баре "Плаза-Атене"; поздно вечером -- в разных ночных клубах: "Слон", "Блан", "Кэрроллз", "Красная Роза"...

С замиранием сердца думал Барбер об оставшихся в бумажнике пятнадцати тысячах франков. Впереди долгий, сырой, трудный и весьма дорогостоящий день. Надев шляпу и пальто, он вышел из отеля. Дождь все еще льет... Окликнул такси, назвал шоферу адрес ресторана возле Круглого моста.

Все началось два месяца назад, на трибуне в Отей, перед началом шестого забега. День выдался пасмурный, туманный, и зрителей собралось немного. У Барбера все не очень ладилось, но перед шестым заездом он получил подсказку, при ставках восемь к одной. Поставил пять тысяч (опережение на нос), забрался на самый верх трибуны, откуда легче наблюдать за всей картиной предстоящего заезда.

На трибуне рядом с ним оказался всего один зритель: небольшого роста толстячок, в дорогой на вид бархатной шляпе, в руках бинокль и зонтик -вылитый англичанин. Улыбнувшись, он кивнул соседу. Барбер ответил вежливой улыбкой -- и только в этот момент понял, что неоднократно видел этого человека (или его брата, или еще с полдюжины очень похожих на него людей) в ресторанах, барах, на улице: обычно в компании высоких, длинноногих девиц -манекенщиц либо проституток высшего пошиба.

Толстячок двинулся к нему вдоль сырого бетонного ряда мест, довольно проворно передвигаясь на своих коротких ногах. Лицо ухоженное, с очень распространенными чертами; большие, красивые черные глаза с густыми черными ресницами; на шее яркий галстук. Подобный тип лица Барбер окрестил "экспорт-импорт": одновременно вежливое, циничное, самоуверенное, сексуальное, отчаянное и отважное, оно может принадлежать турку, венгру, греку или тому, кто родился где-нибудь в Ираке, например в каком-то баре. Такое лицо можно увидеть где угодно: в Париже, Риме, Брюсселе, даже в Танжере, причем в самых престижных местах и всегда с выражением деловой озабоченности. Неизменно оно вызывает время от времени повышенный интерес полиции.

-- Добрый день,-- поздоровался он по-английски, приподняв шляпу.-Надеюсь, у вас сегодня счастливый день?

У него акцент, но какой -- точно определить с ходу трудно. Такой свойствен ребенку, перебывавшему во множестве школ повсюду, к которому были приставлены десять нянек десяти национальностей.

-- Так, ничего себе,-- состорожничал на всякий случай Барбер.

-- Какую лошадь вы предпочитаете в этом забеге? -- Толстячок ткнул острием зонтика на дорогу, где по грязной траве лошади робко трусили к линии старта.

-- Номер три,-- ответил Барбер.

-- "Номер три"? -- Тот только пожал плечами,-- мол, ему жаль собеседника, но в силу хорошего воспитания он воздерживается и не высказывает своего сожаления вслух.-- Ну а как в наши дни дела в кинобизнесе?

-- Кинобизнес отправился домой месяц назад.

Барбер слегка удивился -- откуда этому человеку все о нем известно. Одна американская компания делала картину о войне, и Барбер в течение четырех месяцев за хорошую плату работал техническим консультантом (надо же, как повезло), надевая на главных действующих лиц парашюты и объясняя режиссеру различие между самолетами "П-47"и "Б-25".

-- Ну а та блондинка -- звезда? -- не унимался коротышка, отнимая бинокль от глаз.-- С таким изумительным задом?

-- И она уже дома.

Вскинув брови, он покачал головой, выражая сожаление по поводу того, что его новый знакомый, а вместе с ним и весь Париж лишился такого превосходного зада.

-- Что ж,-- продолжал он,-- в этом тоже есть что-то приятное, по крайней мере, вы можете днем посещать скачки.-- Он смотрел в бинокль на беговую дорожку.-- Вот, поехали!

Лошадь под номером три шла все время впереди, вплоть до заключительного этапа: там ее обогнали другие четыре лошади.

-- В этой стране дистанция на бегах всегда кажется на сто метров длиннее.-- Барбер, когда лошади пересекли финишную прямую, вытащил свои билетики и, разорвав их все, швырнул на влажный бетон.