Полицейский махнул рукой. Такси рванулось вперед.

– Мы заставили его выкопать могилу, глубокую, чин по чину, положили туда Лайама, засыпали и как следует утоптали землю. Потом кинули монетку. – Мунго потер шрам. – Я проиграл, и мне пришлось застрелить маленького гаденыша. Три пули, прямо в сердце. Он умер так быстро, что его душа, должно быть, никак не может сообразить, куда же ей податься.

Дауни сунул в рот остаток шоколадки, облизал пальцы, причмокнул, норовя смягчить для себя впечатление, произведенное рассказом Мунго. Очевидно, где-то впереди произошла авария: движение замедлилось, такси притормозило, судорожно дернулось – раз, другой, третий… Температура на улице была под восемьдесят,[4] на ветер и намека не было. Воздух буквально обжигал внутренности. Мунго надел темные очки с поляризованными стеклами и откинулся на спинку, сложив руки на коленях. Свитс на переднем сиденье тихонько посапывал во сне.

Листья коки шелестели на ветру. Стаи попугаев купались в радуге, что зависла в кобальтовом небе. Лайам О'Брэди вошел в хижину размером с уборную – и выбрался наружу, прижимая руки к животу, в который вонзилось ржавое мачете, каким оказался вооружен маленький восьмилетний индеец…

Дауни тряхнул головой, отгоняя видение. Нет, такого не могло быть, ведь Лайам – не какой-нибудь там сосунок, что вчера из Лэнгли: Лайам разбирался, что к чему… Дауни вздохнул. Нет в мире совершенства! Все сводится к одному: насколько сильно кто-то хочет от тебя избавиться и насколько ты везуч, чтобы пройти по лезвию бритвы и не порезаться. Как ни горько, приходится признать: Лайам погиб, погиб от руки колумбийского молокососа. Хьюби Свитс повернулся к Дауни и потряс того за плечо.

Дауни настолько глубоко погрузился в раздумья, что не заметил, как такси подъехало к музею.

– Шикарное местечко, – одобрил Свитс. – Арендуете или уже прикупили?

– Отель в двух кварталах отсюда. Мы прогуляемся пешком.

– По такой жаре?

– Привыкай, Хьюби.

В потоке транспорта на улице Шари-Каср-эль-Нил образовался просвет, и трое мужчин перебежали на противоположную сторону и двинулись к отелю.

– «Хилтон», – проговорил Свитс. – Пожалуй, это лучше, чем ночевать в лесу.

– Ваш номер на третьем этаже. Окна выходят на реку.

– На какую еще реку?

– На Нил, Хьюби.

– А, ну да, конечно. Какая у нас программа? Немножко отдохнем, а потом отправимся лазать по пирамидам и все такое прочее?

Дауни не ответил. Смерть Лайама была для него не то чтобы сокрушительным, но все же весьма ощутимым ударом, как бы предвещала беду. Они вошли в отель, и вдруг Дауни показалось, что перед ним – холодная, невидимая стена: температура внутри здания была намного ниже той, что стояла на улице.

Дауни помахал коридорному, и мужчины направились к лифтам. В холле кишмя кишели туристы: путеводители, темные очки, красные шеи и лица, – они как будто чего-то ожидали, однако, судя по всему, сами не знали, чего именно. Дауни нажал кнопку лифта и внезапно ощутил на себе чей-то взгляд.

Он обернулся. На них с Хьюби и Мартином таращился толстяк в белом костюме. Дауни пристально поглядел на него. Толстяк судорожно сглотнул и отвернулся. Дауни посмотрел на световое табло: лифт находился на третьем этаже и шел вниз. Толпа туристов придвинулась поближе. Створки дверей разомкнулись и люди гурьбой хлынули в кабину. Дауни нажал кнопку третьего этажа. Ему в ноздри ударили запахи пота, крема для загара, дорогих духов… Он вновь поймал на себе взгляд толстяка и свирепо оскалил зубы. Толстяк обнял за плечи женщину – настолько уродливую, что она наверняка приходилась ему женой. Лифт остановился, створки дверей разошлись, Свитс и Мартин вышли следом за Дауни в коридор, пол которого устилал ворсистый ковер. Дауни открыл дверь номера. Внутри царил зеленоватый полумрак. Дауни прошел на балкон и взглянул вниз, на реку. Справа виднелся остров Гезира – не то чтобы рядом, камень не добросишь, но все-таки близко.

– Зачем нас вызвали, Джек? – спросил Мунго.

– Сполоснитесь с дороги, отдохните, – произнес Дауни, уклоняясь от прямого ответа. – На верхнем этаже казино. Учтите: проигрывать придется свое.

– Я хочу поглядеть на пирамиды, – сказал Свитс.

– Позвоню вам завтра, где-нибудь перед обедом, – с этими словами Дауни покинул номер. В двери, которая закрылась за его спиной, щелкнул автоматический замок.

– Сплошная лажа, – проговорил Свитс. – Значит, у пацана было мачете?

– Ты хотел, чтобы я сказал ему правду? – отозвался Мунго, глядя в окно на Нил. Он вспоминал…

Лайам О'Брэди выстрелил в какого-то юнца, который шагал по горной тропе, ведя на поводу мула. На расстоянии в триста ярдов лица было не разобрать, а когда они приблизились к телу, распростертому поперек тропы, оказалось, что вместо лица у паренька кровавое месиво. Мунго не выдержал. Он сначала отобрал у Лайама винтовку, а затем нанес тому удар ребром ладони по шее.

Лайам умер, не издав ни звука. Хьюби слегка удивился, но и только. Приятели отвели в сторонку мула, навьюченного пятигаллоновыми канистрами с керосином, что предназначался для размягчения листьев коки, и пристрелили животное, всадив пулю между глаз. Потом Мунго принялся копать могилу. Свитс наблюдал. Мальчишка-индеец остался лежать, где упал. Не то чтобы Мунго и Хьюби было на него наплевать, нет; они справедливо предположили, что у паренька есть родители, которые имеют полное право оплакать своего сына и похоронить так, как сочтут нужным. Утоптав землю на могиле О'Брэди, Мартин и Свитс направились по тропе вниз. Когда они проходили мимо мертвого мула, тот выпустил газы. В джунглях владычествовала тишина, попугаи хранили молчание; в общем и целом день выдался не слишком удачным.

– Как дела? – спросил Дауни.

Чарли моргнул. Появление агента ЦРУ застало его врасплох. Он лежал на спине, заложив руки за голову, и прокручивал в памяти эпизоды своей жизни в Лос-Анджелесе, той самой жизни, с которой, как полагал, расстался навсегда. Дауни ждал ответа, неодобрительно поглядывая на взъерошенные волосы и небритый подбородок Чарли.

– Жарко, – отозвался наконец Макфи.

Дауни кивнул. В комнате, должно быть, было что-то около восьмидесяти градусов. На кровати, в ногах Чарли, валялись газеты: «Геральд трибьюн», каирские «Эль-ахар», «Эльахрам» и даже «Иджипшн газет», тираж которой колебался от пяти до десяти тысяч экземпляров. Верхние страницы «Трибьюн» шевелил легкий ветерок, которого было явно недостаточно, чтобы разогнать царившую в комнате духоту. Дауни позвал дежурившего у двери морского пехотинца и с его помощью приоткрыл окно на целых шесть дюймов; впрочем, усилия, по всей видимости, оказались напрасными.

– Нашел что-нибудь о своем деле? – справился Дауни, указывая на газеты.

– Нет, ни словечка.

– Ведь в сейфе было что-то еще, кроме денег, верно?

Чарли не ожидал подобного вопроса, растерялся и вдруг сообразил, что утвердительно кивает головой.

– Что именно? – круглое лицо Дауни оставалось спокойным, в темных глазах не было и намека на осуждение.

– Какой-то список. С именами.

– Расскажи поподробнее, – потребовал Дауни. Он хотел знать, не было ли в том списке его имени, но впрямую спрашивать не стал.

– Да особенно и рассказывать нечего, – пробормотал Чарли. – Конверт засунули меж двух пачек. Я схватил его по чистой случайности, сперва даже не заметил.

– Ты не помнишь имен в списке?

– Нет.

– Они были написаны от руки или напечатаны?

– Первое.

– На каком языке?

– На том, который мне не знаком. По-моему, это был шифр.

– А ты уверен, что ничего не перепутал? – Дауни скептически хмыкнул.

Чарли, удивляясь своей откровенности, пустился объяснять, как выглядели конверт и тот листок папиросной бумаги, что находился внутри. Дауни слушал очень внимательно, хотя ни о чем особенно любопытном Чарли не упоминал. Он редко перебивал, зато часто подбадривал, а когда Чарли закончил, произнес: