– …Старик, привет! – подскочил поэт Румянцев, моложавый, но не молодой человек в джинсовой курточке. – Где ты пропадал? Когда мы последний раз виделись?.. уж и не помню. Хочу с тобой выпить. Тебе, я слышал, наконец-то, повезло? Книжка выходит? Давно пора. Засиделся в девках. Ну, давай, давай – тяпнем по рюмочке. Салют.

– Смотри, чтоб вино не попало в трахею.

– Ох, старик. Ты не меняешься.

– Я еще успею. А ты?

– Что – я? Обо мне не будем. Кырск меня выжал, иссушил, изнасиловал. И зачем я сюда приехал в шестьдесят втором из Рязани? И зачем я здесь остался? Ну, выпустил пять книжек, ну и что? Я давно уже не поэт… Читал мой последний сборник? Ведь дерьмо, правда?

– Даже хуже, чем дерьмо, – сказал Валера. – С чем бы сравнить твои последние стихи?.. их не с чем сравнить, дружок.

– И не старайся, – вздохнул Румянцев. – Я весь кончился. Здесь нельзя оставаться, в этом гнусном городе. Надо бежать отсюда! Драпать! В Москву! В центр! Понимаешь, старик? Бежать надо из этого города! Ты только подумай – зачем я здесь, зачем? Почему я не в столице? Почему я не брожу по арбатским переулкам? Почему не кормлю голубей на Тверском бульваре?

– Действительно – почему? – сказал Валера.

– Ах, старик! Культура – и Кырск! Разве это совместимо? Ты не можешь себе представить – как я наслаждался, как воскресал, как отдыхал душой, когда недавно побывал в Москве… Я видел Джоконду! А ты – в этом сраном Кырске – ты мог бы увидеть Джоконду?

– Она же в Лувре, – тихо сказала я.

– Девочка, читайте газеты, – хмыкнул Румянцев. – Джоконду привозили в Москву… и я ее там видел! Я видел ее улыбку. Ее загадочную улыбку!..

– Ее блядскую улыбку, – сказал Валера.

– Как ты можешь, старик?!

– А что? Я вполне серьезно – у Джоконды самая что ни на есть блядская улыбка. Именно в этом я вижу разгадку тайны знаменитого портрета.

– Старик… ты любишь парадоксы, я знаю… Но есть вещи, над которыми нельзя смеяться!

– Послушай, ты!.. – И Валера вдруг резко схватил Румянцева за локоть, и притянул к себе. – У меня большая просьба – на досуге составь для меня, пожалуйста, подробный список вещей, над которыми нельзя смеяться. Только постарайся ничего не упустить. Для меня это очень важно. Потому что я вечно их забываю…

– Старик, ну нельзя же так!

– Значит, договорились? Вот и хорошо. А я тебе, разумеется, заплачу. Ты же привык, чтобы хорошо платили… – И Валера отвернулся от Румянцева, и спросил меня: – Так на чем мы остановились?

– Н-не помню… мне кажется, вам не надо больше пить, – сказала я, и тут же замолчала, боясь, что он и меня обругает. – Люся, вы мне нравитесь, – сказал он серьезно. – Мне нравятся ваши почти рыжие волосы. И ваши почти золотые глаза… с чем бы их сравнить? Ваша фигурка… жаль, что вы низкорослая, по сравнению со мной…

– А мне неприятно то, что вы сейчас говорите, – резко сказала я. – Зачем вы так?

– Необходимо выпить, – сказал он. – Срочно необходимо выпить. Назрела такая острая необходимость… А вон и шарманщик со своей обезьяной!

Толстый небритый человек вытащил из футляра роскошный баян, сверкающий перламутром, растянул меха и запел-заиграл. Ему подпевала блондинка с коровьими глазами.

– пел баянист, он же композитор.

А блондинка подхватывала припев:

Ну и так далее.

– Бис! Бис! – закричал Валера. – Спиши слова! Яшка, спиши слова!

Композитор – нахмурился.

– Так на чем мы… ах, да, выпить. Надо же – я стал таким рассеянным. Все собираюсь выпить – и никак не соберусь. И Валера выпил.

А тут к нам причалил еще один экземпляр. Сутулый такой старичок в мятом костюме, небритый и дурнопахнущий. Это был писатель-фантаст Шакальский (тогда, в семьдесят пятом, в Кырске было много фантастов).

– Здорово, Поляков, – и Шакальский чуть не прижался к Валере.

– Добрый вечер, товарищ Шакальский. Фантастически рад вас видеть.

– Тебя, значит, тоже пригласили? Хе-хе… подкармливают, значит, молодежь. Готовят, значит, смену. Ну, и как тебе нравится весь этот балаган? А? Бармалаев-то – а? Почетный гражданин… почетный графоман – вот он кто!

– Да ну, что вы. Нельзя так фантастически строго.

– Думаешь – завидую? Да мне плевать, – и Шакальский плюнул на паркетный пол.

– Вот и хорошо, – сказал Валера.

– Послушай, Поляков, – строго произнес Шакальский, – хочу с тобой поделиться… есть у меня одна задумка. Роман, значит, мыслю сделать.

– Научно-фантастический?

– Разумеется. Вот послушай. В далекой метагалактике, от Земли – миллион парсеков, обитает племя трансформаторов…

– Племя – кого?

– Трансформаторов, – твердо повторил Шакальский. – Это разумные существа. Они могут трансформироваться – во что угодно.

– А кто их так назвал – трансформаторами?

– Я назвал, – злобно сказал Шакальский. – Тебе, я вижу, не интересно?

– Фантастически интересно. Ну-ка, ну-ка, а дальше что?

– Так вот, у этих трансформаторов… эх, дай рюмашку, душа просит, – и Шакальский быстро выпил, и грязными пальцами смахнул набежавшие слезы, и продолжал: – У этих, значит, самых трансформаторов началась тотальная анемия…

– Как это?

– Да ты что, Поляков? Не знаешь, что такое анемия? Малокровие, значит. Ты меня удивляешь, Поляков. Слушай дальше. У них, значит, анемия. И они, значит, трансформировались в клопов…

– Ага, – кивнул Валера. – Фантастическая задумка.

– …трансформировались в клопов – и совершили интервенцию на Землю.

– На ракете, что ли?

– Зачем? Нуль-транспортировка. Р-раз – и они уже на Земле! – Шакальский почесался подмышкой. – Проникли во все квартиры, пьют человеческую кровь, а потом – р-раз! – и опять к себе, и кормят нашей кровью своих детишек… Ну как, здорово?

– Фантастически… вы это сами придумали?

– Конечно, сам. Понимаешь, меня дома клопы заели… Вот и возникла задумка… Я ж по духу-то реалист, отталкиваюсь от действительности.

– Уж очень сильно отталкиваетесь, – заметил Валера. – Как бы вам в шизарню не залететь…

– Все шутишь, Поляков? Ну, шути, шути… Роль шута при бармалаевском троне – очень даже почетно. Я слышал – книжку твою, наконец-то, хотят издать?

– Аванс уже пропил.

– Считай, что сегодняшняя пьянка – тоже аванс. Ну что ж. Значит, будет книжка. Поздравляю. А я вот со своим сборником в Москву ездил, хотел там протолкнуть… обидно ведь – провинциальный фантаст! Есть задумка – выйти на всесоюзную орбиту.

– Ну и как?

– Ты знаешь – там одни евреи! – И Шакальский перешел на шепот. – Не берут мой сборник, говорят – вторично, примитивно, провинциально, не тот уровень. Еврейский заговор! Русскому фантасту – нет дороги…

– Это ж надо! – сказал Валера сочувственно. – И кто во главе заговора? Братья Стругацкие, небось?

– Думаешь, я пьян? Я трезв. Слу-ушай. Всюду одни жиды – в редакциях, в издательствах, на студиях. Куда мне деться? Что делать русскому фантасту?! Скажи! Подскажи! Научи!

– Успокойтесь, пожалуйста.

– Я тут задумался как-то… и знаешь, что я понял? Евреи всегда были в авангарде, особенно в культуре, в искусстве, в литературе… Вот смотри. Спиноза – еврей, Гейне – еврей, Утесов – еврей, Эйнштейн – еврей, Эйзенштейн – еврей, Эпштейн – еврей…

– А кто это – Эпштейн?

– Да мой сосед, скрипач из филармонии. Слушай дальше. Чарли Чаплин – еврей. А Райкин? А Маяковский?

– Ну-у. Маяковский не еврей.