— ., в конце концов попадает к богу, когда Вселенная разрушается, — закончил Бутла Рет. Его улыбка была теплой, просветленной. — Да, Магистр, он научил меня многому. Я боюсь не за его бессмертную душу. Я оплакиваю потерю его доброты, его общества. Я познаю боль и пустоту с его уходом.

— Мы сами создаем свои страдания, Бутла.

— Свободная воля, элемент выбора, Магистр.

— Учение не дается легко, Бутла. — Браен потрепал его за ухо. Он немного поколебался, потом спросил. — А Арта? — он увидел, как мысли Рета переместились от самоанализа к удовлетворенности.

— У нее все замечательно, Магистр. — Рет улыбнулся своим мыслям. — Тебе надо было бы видеть ее, в первый раз, как я привел ее в темный коридор, полный обломков. Ну знаешь, доски, битое стекло, пустые консервные банки, куски свисающей с потолка проволоки, — улыбка Рета стала широкой. — Я погасил свет, и она чуть не убилась на первом же метре.

— Но она стала лучше.

Рет сплел пальцы.

— Нет большего удовольствия для учителя, который знает, что однажды его ученик превзойдет своего учителя в мастерстве. Она такая. Она будет очень-очень хорошей, Магистр.

Рет засмеялся:

— У меня никогда не было такого ученика, подготовленного к любому изменению обстановки, как она, Магистр. Да, мне приходилось раз за разом воздействовать на нее электрошоком, но она постоянно совершенствовалась, меняя тактику.

Бутла разразился глубоким раскатистым хохотом.

— Она сейчас на той стадии, когда ненавидит меня, мечтая отомстить, потому что у меня все так легко получается, а она ничего не видит, кроме собственного совершенствования. — Он помолчал, внимательно посмотрел на Браена и сказал:

— Я возьму ее с собой, когда убью Аткина.

«Итак, очередной экзамен, дрожайшая Арта. Но посмотрите-ка в серьезные глаза Бутлы. Боже милостивый, нет! Ой не может влюбиться в нее! Это невозможно. Мне нужно осторожно относиться к этому».

— Ты восхищаешься ею, — спокойно заметил Браен, пытаясь заглушить первые ростки тревоги, возникшие в его мозгу.

Бутла Рет поднял голову и пошевелил мощными челюстями.

— Да, Магистр, это правда.

Браен поежился, раздраженный болью в бедре.

— Ты знаешь о спусковом крючке? Мне не приходится напоминать тебе, что произойдет, если…

— Я понимаю. — Рет медленно и грустно кивнул. — Да, Магистр. Я не дурак. Я знаю, с чем имею дело.

«Да, я тоже так думаю. Если бы ты только знал, что она — кому она предназначена — смог бы ты и тогда держаться от нее подальше, Бутла, старина?»

Браен кисло улыбнулся:

— Она создана для любви. Это прирожденное качество лежало на ней, как печать, с самого рождения. — Он поморщился от неприятного ощущения. — В каком же мире мы живем, Бутла, если способность любить является проклятием?

— Божественное предназначение…

— Да, да. Я знаю! — перебил Браен. «Почему Арта всегда выводит меня из равновесия?» — Но мне не всю жизнь будет нравится такое положение вещей.

Рет опустил глаза.

— Нет, Магистр. Мы, Седди, уже предпринимаем попытки к изменению промежуточной реальности. Вы, Магистр, приняли такое решение давным-давно. Вы можете видеть, что мы уже сделали. По крайней мере, сегодня у человечества есть шанс.

Браен рассмеялся горьким смехом, злясь на себя за глупую сентиментальность, злясь на Бутлу из-за его наивной надежды — это будило в нем цинизм.

— Рига и Сасса балансируют на грани забвения… Звездный Мясник ждет лакомых кусочков… Машина в скале — злой рок…

— Мы обманули ее, — напомнил Бутла.

— Разве? — Браен раскрыл руки. — Да, мы… Я постоянно лгу ей, скармливая дезинформацию то тут, то там, но что мы знаем о ее предназначении? Какая она? Кто создал ее? Не думаю, что это творение рук человека. Есть что-то чужеродное и непостижимое в Мэг Комм. Без ее вычислительной мощности мы остались бы без нашей статистики или без доступа к историческим документам, или даже были бы не в состоянии проследить за нашими действующими агентами. Она необходима в нашей работе.

Браен засмеялся над неожиданно испуганным выражением лица Рета.

— Видишь, друг мой, ты начинаешь понимать дилемму. Для тех из нас, кто знает о ней или имеет с ней дело, этот вопрос постоянно крутится в голове. Манипулируем ли мы ей? Или мы манипулируем друг другом? Или, самое страшное, она просто позволяет нам думать, что это мы манипулируем ей?

Мысли его развивались.

Браен резко выпрямился, поняв, что в его голосе слышен страх. «Болтливый старый дурак, ты слишком стар, слишком устал, чтобы контролировать свои собственные системы! Я должен спать больше. Слишком большое напряжение в последние дни».

Рет с мрачным видом уставился на него.

— Магистр, вы живете в каком-то кошмаре. Что если вам однажды не удастся скрыть свои мысли? Вероятность этого находится в количестве волновых функций, раскачивая эту потенциальную реальность в разные стороны. Как… как вы можете жить с мыслью, что вы, возможно, предаете все человечество?

Браен приложил худощавые пальцы к вискам, слегка их массируя.

— Вот так. — Он протестующе поднял руку. — Нет, мой друг, я знаю, что нет ответа. Я могу только сказать, что у меня осталась вера. Что? Очередная ересь магистра Седди? Возможно. Однако я думаю, что именно ты можешь меня понять.

— Почему я, Магистр?

Улыбка Браена была почти незаметной.

— Ты, магистральный палач, постоянно держишь смерть на кончиках пальцев. Что если твой яд примет не тот человек, если погибнет невиновный? Что если человек, которого мы убираем, готов отказаться от своих взглядов? Бог создал Вселенную на неопределенности. Реальность — божественная шутка. Ты разделяешь мой крест — сила жизни и смерти основывается на возможном поведении человечества в будущем.

— Шанс на ошибку, — глухо буркнул Рет. — Но, Магистр, я должен осознать ценность одной жизни. Вы же, глубокоуважаемый учитель, должны решать за будущее всего человечества.

Стаффа кар Терма лежал на холодном камне, не сознавая, что окружает его, и не видя любопытных взглядов своих спутников. Вместо этого он пытался отогнать сон, который затуманивал его больную голову, и явно проигрывал.

Он развернулся и побежал, приливы энергии омывали его уязвимое тело. Коридор по которому ступали его босые ноги, сотрясался от взрывов, раскурочивающих закаленную сталь. Местами над головой панели освещения указывали ему дорогу сквозь смутную полутень.

Позади него визжали, выли и ругались безликие преследователи, стреляя в его удаляющуюся спину. Раскаленный воздух наполнял обожженные легкие Стаффы. Впереди взорвалась и разлетелась в клочья переборка. Взрывная волна опрокинула его на спину, пронзив его дрожащую плоть рваным куском железа.

Из горла Стаффы вырвались душераздирающие вопли, когда он почувствовал, как холодный металл прошел сквозь спину, едва не перерезав брюшину и позвоночник. Сначала его внутренности отодвинулись, чтобы избежать вторжения, которое в конце концов поранило их, омывая горячим желудочным соком его тело и принимаясь переваривать ту самую плоть, которой служили.

Стаффа завопил, посмотрев вниз и увидев выпуклость пониже крепких мускулов живота, ощущая проникновение стали, разрывающей белую кожу и наполняющей его незнакомым твердым холодом.

Мало-помалу под его натянутой кожей образовался бугорок, поднимая пупок и выворачивая его наружу.

Его задыхающиеся легкие снова взорвались, когда серое острие с чавкающим звуком пронзило кожу изнутри и замерло — сверкающая вершина смерти над белоснежной равниной его кожи.

Его мозг был объят ужасом. Он боялся и не мог поверить своим глазам. Рыдание потрясло его легкие, а стальной холод медленно расползался по телу, всасывая его жизненную силу, впитывая его жизнь в безликий металл.

Он услышал звук миллионов шагов. Не в состоянии оторвать глаз от торчащего из живота куска железа, он услышал бормотание их голосов, полных ненависти: наблюдающих… наблюдающих, как он умирает.