— Как видите, сэр, я делаю все, что в моих силах.

Третья встреча состоялась в тот же день, несколькими часами позже. Вечерело; свет, подобно марле, окутывал кирпичи и листья, тени становились длиннее. Стилмен опять избрал местом отдыха Риверсайд-парк, на этот раз он сидел у самого выхода на 84-ю стрит, на небольшом возвышении, известном под названием Томова гора. На том же самом месте, глядя на Гудзон, летом 1843 и 1844 годов подолгу сиживал Эдгар Аллан По. Куин знал это, потому что всегда интересовался подобными вещами. Впрочем, на Томовой горе не раз случалось сидеть и ему самому.

Теперь, приближаясь к Стилмену, Куин не испытывал никакого страха. Он обошел пригорок, на котором стояла скамейка, два или три раза, однако привлечь внимание старика не удалось. Тогда он сел рядом и поздоровался. Как ни странно, Стилмен его не узнал. Куин заговаривал с ним уже в третий раз, и каждый раз старик, как видно, принимал его за кого-то другого. Было неясно, хороший это знак или плохой. Если Стилмен притворялся, значит, актером он был непревзойденным. Ведь Куин всякий раз захватывал его врасплох, однако Стилмен даже глазом не моргнул. А если предположить, что Стилмен и в самом деле его не узнаёт? Что бы это могло значить? Чем объяснить подобную рассеянность?

Старик поинтересовался, кто он.

— Меня зовут Питер Стилмен, — сказал Куин.

— Это меня зовут Питер Стилмен, — отозвался Стилмен.

— Я другой Питер Стилмен, — сказал Куин.

— А, вы имеете в виду моего сына. Да, это возможно. Вы очень на него похожи. Питер, правда, блондин, а вы брюнет. Как Шервуд Блэк. Впрочем, люди меняются, не правда ли? Порой всего за одну минуту.

— Совершенно верно.

— Я часто вспоминал тебя, Питер. Сколько раз думал: «Как там мой Питер поживает?»

— Сейчас мне гораздо лучше, спасибо.

— Очень рад. Кто-то сказал мне однажды, что ты умер. Я ужасно расстроился.

— Нет, я выздоровел.

— Вижу. Ты молодцом. И говоришь прекрасно.

— Да, теперь мне доступны все слова. Даже самые сложные. Могу произнести любое слово.

— Я горжусь тобой, Питер.

— Всем этим я обязан вам.

— Дети —великое благо. Я это всегда говорил. Огромное счастье.

— Безусловно.

— Что до меня, то бывают у меня хорошие дни, а бывают плохие. Когда наступает плохое время, я вспоминаю о хорошем. Память — великое благо, Питер. Лучше памяти только смерть.

— Без сомнения.

— Разумеется, мы должны жить и настоящим. Сегодня, к примеру, я в Нью-Йорке, а завтра окажусь где-нибудь еще. Я ведь много путешествую. Сегодня здесь — завтра там. Работа такая.

— Интересная жизнь.

— Да, полноценная. Мой мозг ни минуты не отдыхает.

— Рад за вас.

— Годы сказываются, это верно. Но нам есть за что благодарить судьбу. Да, с течением времени приходит старость, но ведь время — это не только ночь, но и день. Когда же наступит час смерти, кто-то придет нам на смену.

— Мы все стареем.

— Быть может, в старости твой сын будет тебе утешением.

— Очень бы этого хотелось.

— Тогда ты окажешься таким же счастливым человеком, каким был я. Помни, Питер, дети — великое счастье.

— Я этого никогда не забуду.

— И еще помни, что нельзя складывать все яйца в одну корзину. Помни: цыплят по осени считают.

— Конечно. И яйца тоже. Я это себе хорошо уяснил.

— И последнее. Никогда не криви душой.

— Не буду.

— Ложь — это грех. Солжешь — пожалеешь, что на свет родился. А не родиться на свет — значит быть проклятым. Быть обреченным жить вне времени. А когда живешь вне времени, ночь не сменяется днем. Тогда даже смерть обходит тебя стороной.

— Понимаю.

— Ложь невозможно искупить. Даже правдой. Как отец я хорошо это знаю. Помнишь, что случилось с отцом-основателем нашей страны? Он срубил вишню, а потом сказал своему отцу: «Я не могу солгать». Вскоре после этого он выбросил в реку монетку. Эти два события имеют для американской истории основополагающее значение. Джордж Вашингтон сначала срубил дерево, а затем выбросил деньги. Ты понял? Тем самым он поделился с нами высшей правдой. Деньги, хотел сказать он, не растут на деревьях. Оттого-то у нас такая великая страна, Питер. Теперь портрет Джорджа Вашингтона красуется на деньгах. Из всего этого следует извлечь очень важный урок, Питер.

— Я с вами совершенно согласен.

— Разумеется, плохо, что дерево срубили. Это ведь было Древо Жизни, и оно оградило бы нас от смерти. Теперь же мы встречаем смерть с распростертыми объятиями — особенно в старости. Однако отец-основатель нашей страны знал, что делает. Иначе он поступить не мог. Во фразе «Жизнь — это ваза с вишнями» заложен глубокий смысл. Если бы дерево осталось стоять, мы жили бы вечно.

— Да, я понимаю, что вы хотите сказать.

— Такого рода мыслей у меня в голове сколько угодно. Я не устаю думать ни днем, ни ночью. Ты всегда был умным мальчиком, Питер, и я рад, что ты меня понимаешь.

— Прекрасно понимаю.

— Отец на то и отец, чтобы преподать сыну те уроки, которые ему преподала жизнь. Таким путем знания передаются из поколения в поколение, и мы становимся мудрее.

— Я никогда не забуду нашего сегодняшнего разговора.

— Это значит, что я могу спокойно умереть, Питер.

— Я рад.

— Смотри же, запомни все, что я тебе говорил, сынок.

— Не забуду, отец. Обещаю.

На следующее утро Куин пришел к гостинице в обычное время. Погода наконец переменилась. После двух недель безоблачного неба над Нью-Йорком нависли тучи, пошел мелкий нескончаемый дождь, под колесами машин хлюпала вода. В ожидании Стилмена Куин просидел на скамейке около часа, прячась от дождя под большим черным зонтом. Он уже съел дежурную булку, выпил кофе, прочел в газете про воскресное поражение «Метрополитенс» — а старика все не было. «Терпение», — успокоил он сам себя и вновь взялся за газету. Прошло еще минут сорок. Когда он раскрыл раздел «Финансы и бизнес», собираясь прочесть статью про слияние акционерных обществ, дождь усилился. Куин неохотно поднялся со скамейки и зашел в подворотню дома напротив. Там он простоял в сырой обуви еще часа полтора. «Уж не заболел ли старик?» — подумалось ему. Куин представил себе, как Стилмен лежит в постели с высокой температурой. А вдруг он ночью умер и его тело еще не обнаружили? «Такое ведь тоже случается», — сказал он себе.