– Нет, с посольством мы уже связывались. Они подтвердили одному звонившему шведу, что ты, так сказать, существуешь, но в остальном говорить о деле они не хотели. Что-нибудь еще?

– Да, гостиница. Они могут начать беспокоиться и в худшем случае вызовут полицию, если таковая еще существует в Бейруте.

– С этим все в порядке. Мы оплатили твой счет, твои вещи скоро прибудут сюда, ты, так сказать, выписался из гостиницы.

– Тогда я не вижу никаких проблем, пока что.

– То есть?

– Не могу же я просто так вот исчезнуть.

– И даже на три-четыре дня?

– Но меня могут начать разыскивать, если я не дам о себе знать довольно долго.

– Конечно. Но давай поговорим о другом. Какова твоя точка зрения на нас и израильтян?

– У них наилучшая и у вас почти такая же служба безопасности и разведки. То, что я до сих пор видел у вас, производит очень хорошее впечатление.

– Я, собственно, имею в виду, на чьей стороне ты сам, лично?

– На это я не хочу отвечать!

– Почему?

– Потому что я в несколько необычном положении и мое мнение практически изменилось.

Человек, назвавшийся Мишелем, снова улыбнулся.

– Давай плюнем на все это, а?

Карл одобрительно кивнул.

– А сделаем мы теперь вот что, – продолжил палестинский офицер-разведчик. – Мы проверим твою одежду, и завтра, наверное, ты получишь ее обратно. Мы также начали розыск, связанный с оружием; что касается встречи с Абу аль-Хулом, то еще не известно, заинтересован ли он во встрече с тобой. В любом случае он должен сначала проконсультироваться с Абу Амаром (Ясиром Арафатом), а Абу Амар сейчас в Кувейте. Твой первый завтрак будет подан завтра утром часов в девять. Дом хорошо охраняется, охранники не заснут, а из комнаты сбежать абсолютно невозможно. Что ты хотел бы почитать?

– Местные газеты, лучше на английском.

– Хорошо, я все сделаю. Надеюсь, скоро увидимся.

Человек, назвавшийся Мишелем, вышел, забрав с собой молодого вооруженного охранника; дверь заперли с внешней стороны, при этом стоял такой грохот, словно дверь подпирали стальной балкой.

Карл не стал исследовать ни окна, ни дверь. Пока что у него не было намерений пытаться сбежать из своей тюрьмы.

На следующее утро комиссар-криминалист Арне Фристедт долго разглядывал большую схему, занимавшую целую стену их общей рабочей комнаты. Он поджидал коллегу, который вот-вот должен был подвезти развод-материал той группы, которая занималась семью палестинцами.

Он никак не мог схватить логику ни самих событий, ни хода расследования. Это было как-то очень неприятно. Начиная с пистолета Токарева, попавшего сюда из Сирии, события шли "слева направо" – через магазин швейных принадлежностей на Эстермальм к четырем шведским активистам пропалестинского движения. Все четверо фактически связаны друг с другом. От последнего в этом ряду линия тянулась вниз к серии немецких имен – террористам, сидевшим сейчас под охраной в Бремене и Гамбурге. Но эта цепочка событий еще не получила своего завершения, известно лишь, что схваченного немца, до того разыскивавшегося немецкой полицией, пока еще нет повода непосредственно связывать с убийством или пистолетом Токарева.

Вверх от пропалестинских активистов поднимались три сплошные красные линии, связывавшие шведов с двумя ливанскими и одним палестинским преступниками, и дальше никакого логического продолжения. Справа от четырех шведов протянуты две синие линии к группе из семи арабских имен с указанием в скобках названий организаций. Четыре из семи арабских имен отмечены маленькой звездочкой – этих должны были выслать из страны как террористов.

На графике четверо шведов находились в центре. Но тут нет никакой логики, поскольку не было никакой связи между ними, пистолетом Токарева и убийством, с одной стороны, и палестинцами – с другой.

Фристедт отложил в сторону бумаги по делу журналиста Эрика Понти. Эта связь обозначена синей линией. Материал, поступивший от норвежцев, был "плотным" – без пробелов. Кроме того, он абсолютно совпадал со сказанным самим Понти, о чем, однако, Фристедт не сообщил Нэслюнду.

Судя по уже известным данным и связям, отображенным в схеме на стене, существовали, строго говоря, две возможности: либо немецкий розыск даст новые, конкретные сведения, либо, что тоже возможно, хотя и чисто теоретически – и это Фристедт понимал, – найдутся данные в материале о семи палестинцах.

Кроме этих небольших, очень небольших шансов надеяться можно было лишь на попытку Карла Хамильтона найти иголку в стоге сена в Бейруте. Попытка, конечно, достойная, но вряд ли всерьез можно на нее рассчитывать.

– Это не очень-то прояснит дело, – сказал Аппельтофт, войдя в комнату, и недовольно швырнул на пустую середину стола заседаний связку протоколов розыска и допросов сантиметров в тридцать толщиной.

– К сожалению, наверное, это так, но все же пройдемся по ним, – ответил Фристедт и с деланной уверенностью потянулся к кофе. Наконец-то он изучил эту "адскую машину".

Они провели большую часть дня с "семью палестинцами". Проверяли одного за другим по допросам, протоколам домашнего обыска и личным политическим заявлениям, которые каждый из них представлял шведскому Управлению по делам иммиграции и местной полиции, когда они добивались разрешения остаться в Швеции. Для того чтобы предстать в качестве политических беженцев, они, естественно, изображали себя прежде всего дезертирами из палестинских организаций. Поэтому они опасались, что их вернут на Ближний Восток. Вполне вероятно, что они могли переоценить свою деятельность или значимость для различных организаций, к которым причисляли себя, так как сейчас именно эта принадлежность давала возможность рассматривать их как террористов.

Как и можно было ожидать, все семеро имели "внутренние связи", то есть, на обычном шведском, "знали друг друга". А если посмотреть внимательнее, то они знали друг друга гораздо лучше, ведь жили-то они рядом друг с другом, симпатии к указанным ими же организациям тут роли не играли. Например, двое более других подозреваемых в терроризме "друзей" НФОП – ГК общались с менее подозреваемыми приверженцами идеологически близкой организации НФОП и с приверженцами "Аль-Фатх", поскольку жили в одном коридоре, в одном студенческом общежитии.

Члены группы расследования пришли к выводу, что особенно тяжелое положение у приверженцев "Аль-Фатх". Их также следовало бы выслать, хотя сама по себе "Аль-Фатх" правительством не классифицировалась как организация террористическая.

Всех семерых было рекомендовано выслать из страны при удобном случае. Вообще-то их можно было много месяцев продержать в заключении в полицейской тюрьме, поскольку закон предусматривал, что служба безопасности могла выступать и прокурором, и судьей во время переговоров о защите, которую задержанные могли потребовать совершенно законно. Но Нэслюнд пока еще не сделал никакого запроса в Управление по делам иммиграции.

Связи между семью палестинцами и четырьмя задержанными шведами были слабыми. Все сводилось лишь к телефонным разговорам, что совершенно естественно. (Известно ли что-нибудь? Слышали ли они, что говорилось в "Раппорт" о НФОП как о "подозреваемой" в совершенном преступлении? Ах, вот как, они ничего не сказали о НФОП? Будут какие-нибудь демонстрации? И так далее.)

После этого потерянного, как они впоследствии посчитали, но честно отработанного рабочего дня Фристедт и Аппельтофт убедились в том, о чем они с самого начала уже догадывались: семерых палестинцев Нэслюнд может использовать когда угодно, они никакого отношения к делу не имели. Просто хотелось, чтобы это выглядело так. Это его дело, его шоу для средств массовой информации и рекламного аппарата, в это не следовало вмешиваться. Так "фирма" часто поступала с так называемым "Крёхен-лифтен".