Пол молчал.

– А почему ты их не сделала до сих пор? – спросила главный менеджер по рекламе.

Эллис начало казаться, что ее отчитывают, как школьницу.

– Срок был сегодня, а разговор – вчера. Кто-то в вашем отделе…

– В моем отделе таких инцидентов не бывает!

– Вы хотите сказать, что я… Да я ни с кем не созванивалась, это точно! В крайнем случае, это мог быть Джонни, но не я…

Джонни замахал руками, давая понять, что он к этой истории непричастен.

– Там сказали, что голос был женский, и представились фотографом.

В глазах окружающих она не увидела ни капли сочувствия. Она стояла перед ними, а они сидели, сложив руки, и презрительно разглядывали ее!

– Ну ладно, все свободны, – вдруг сказал Пол.

Эллис продолжала стоять, ее обходили, как прокаженную.

– Эллис, я тебе верю, – сказал он, когда закрылась дверь. – Но тебе сейчас лучше будет уйти в отпуск. Мы…

– Я же работаю только месяц!

– Все понятно. Нужно разобраться в этой истории. Ты сейчас будешь мелькать красной тряпкой у всех перед носом. И наша с тобой… дружба, как бы это сказать…

– Пол, да неужели ты думаешь, что я стану тебе врать!

– Я еще раз говорю: я верю тебе. Надо выждать некоторое время. Прости, что так получилось. Напиши заявление на месяц за свой счет, денежки за март мы сейчас оформим.

– Хорошо.

– Да, и еще. – Пол замялся. – Мне кажется, было бы лучше для нас обоих некоторое время не встречаться.

– Хорошо.

«Можешь себе представить, как подло меня чуть не уволили с работы! – писала она Джеку спустя час уже из дома. – Как жаль, что в хорошем издании работают такие акулы. После этого трудно верить в честность и доброту вообще. Может, их не существует?». Она написала довольно пространное письмо, первое письмо, в котором что-то рассказала о себе. Джек ответил, что у него с Джулией все зависло, хвалиться ему нечем, и он рад помочь Эллис, по крайней мере, она может рассчитывать на его поддержку. И вообще, он чувствует в ней родственную душу, и как бы между прочим поинтересовался, где она живет. Эллис честно ответила, что в Калифорнии, но ей почему-то и в голову не пришло задать такой же вопрос ему.

А в субботу, когда она валялась в кресле и с тоской взирала в окно на солнечный, но пока еще совсем не летний день, к ней подошла озадаченная Беатрис и сказала:

– Мне сейчас кто-то звонил, но чертов Цезарь выдернул шнур телефонной базы, на определителе обозначился код Нью-Йорка.

– А номер?

– Так я ж говорю, кроме города ничего не успело высветиться, у-у, рыжая бестия! – погрозила она под лестницу.

– Может, это хозяйка квартиры? Ты ей оставляла координаты?

– Да, – Беатрис поморщилась, – кажется, да.

– Ведь я улетела, никому ничего не сказав, потому что маме все равно, а больше…

– Ну и ладно. Наверно, хозяйка волнуется, не придется ли возвращать деньги, раз там никто не живет.

Телефон в руке Беатрис снова запищал и, взглянув на номер, Беатрис округлила глаза.

– Да. Да, а вы, простите, откуда звоните?.. Вы что – новый жилец? Да, я Беатрис. А вам кого?.. Да, она у меня. Ах, это Паоло?!

Эллис, вскочив, разлила коктейль по полу и нервно забегала туда-сюда.

– …Если захочет разговаривать, позову.

– Алло, – хрипло сказала Эллис в трубку, когда после молчаливой схватки победила Беатрис, насильно притиснув телефон к ее уху.

– Солнышко мое!

– Ну?

– Прости меня. Мне очень-очень-очень стыдно.

– А откуда ты узнал номер?

– Я уже надоел вашей соседке-хозяйке, и она сдалась: пустила меня в твое жилище, сказала, что Беатрис в Сан-Франциско, и предположила, что ты можешь находиться у нее. Видишь, мы не ошиблись.

– Вижу.

– Ты не хочешь со мной разговаривать?

– Я разговариваю.

– Нет, по-настоящему разговаривать. Эллис, я – тупица, мне нет оправданий, я не должен был этого говорить. Прости меня, если сможешь.

– Попробую.

– Мы ведь скоро увидимся, правда? Ты надолго в Сан-Франциско?

– Навсегда. – Беатрис зааплодировала за ее спиной. Слышимость была превосходной.

– Как это?

– Обыкновенно.

– Хорошо, значит, я сам приеду.

– Зачем?

– Чтобы ты меня простила, и я мог жить с чистой совестью.

– Тогда считай, что уже простила, и не утруждай себя.

– А ты не хочешь узнать, как у меня дела?

– Нет. В целом, думаю, что неплохо.

– А вдруг я умираю?

– Прощай, Паоло. – Она нажала отбой.

– Ничего, что я подслушивала? – Беатрис радовалась, как ребенок. – Это правда, что ты останешься навсегда?

– Жизнь покажет… Знаешь что, Беатрис, давай сюда своих миллионеров. Я согласна!

Для Эллис семейные отношения подруги были запретной темой. Она никогда не позволяла себе даже спросить, что происходит между ней и Стивом. Таково было негласное распределение ролей в их дружбе: Беатрис позволялось критиковать, задавать откровенные вопросы, когда вздумается, давать оценки и ерничать. Эллис могла иногда только посочувствовать, не цепляясь к старшей подруге, как бы заметно та не переживала. Жизнь Эллис проходила как на ладони. Беатис была полностью закрыта. Эллис получала подробные консультации при необходимости. Беатрис всегда справлялась с проблемами одна. Может быть, им не хватало именно того, что они нашли друг в друге: у Беатрис никогда не было детей, а Эллис выросла фактически без мамы.

Она хорошо видела, в каком взвинченном состоянии пребывает подруга последние две недели, и старалась немного пригасить искры, которые летали в воздухе, как только Стив вернулся из поездки «в Южную Каролину». Иногда ей хотелось просто уйти в другой дом и не мешать им, но Беатрис упрямо ее не отпускала. Поразмыслив, Эллис пришла к выводу, что ее присутствие – единственная отдушина для Беатрис, и, когда та принималась беспардонно лезть в ее дела, Эллис терпеливо сносила эти вспышки заботы, стремясь помочь старшей подруге хотя бы таким причудливым образом.

Со временем Эллис поняла, что они со Стивом по-своему любят друг друга, просто когда-то оба очень устали. Он снисходительно относился к своей жене: это была снисходительность отца к шаловливому ребенку, от которого не знаешь чего ждать. В прежние времена он терпел от нее все, даже измены, которые Беатрис никогда не скрывала. Она же держала его железной хваткой собственницы и очень обижалась, когда он позволял себе подобное. Стив достаточно выкладывался на работе, являясь собственником трех банков, в которых лично вел дела, и владельцем контрольного пакета акций нескольких промышленных предприятий, разбросанных по всему западу. Покладистый и весьма щедрый, он при этом слишком вяло реагировал на окружающую жизнь и с юных лет сторонился активного отдыха. Все это бесило темпераментную Беатрис: в свое время жизнь заставила ее как следует поработать локтями, чтобы проникнуть в высшее общество и стать женой Стива, которому состояние досталось в наследство от отца; теперь она никак не могла остановиться. Он долго терпел ее выходки, потому что любил и надеялся, что у них будут дети и все наладится. Но теперь на глазах у Эллис происходило обратное: Стив решил отыграться за многие годы. Вряд ли эти измены увлекали его, но спектакль, который он разыгрывал перед своей женой, весьма удавался. А Беатрис, всегда видевшая чужие проблемы насквозь, оказалась удивительно слепа в вопросах собственных взаимоотношений с мужем. И при всей любви к подруге Эллис не торопилась открывать ей глаза на правду. По какому-то молчаливому сговору со Стивом она считала, что эти встряски пойдут на пользу взбалмошной Беатрис и наконец научат ее терпеть и прощать.

В пятницу вечером, когда обе подруги расположились на центральной веранде, к ним присоединился Стив с бокалом вина в руке, и вместе с мягкими весенними сумерками на дом спустилось умиротворение.

– Ты помнишь наш разговор про яхты? – спросила Беатрис.