В последние годы после долгого, почти четвертьвекового перерыва советский читатель вновь получил возможность широкого знакомства с современной литературой Китая. Возобновленный между нашими странами литературный диалог уже приносит свои первые плоды.

Открывая книгу китайского автора в поисках экзотики, в надежде обнаружить любопытные детали жизни «поднебесной империи», мы перелистываем страницы, удивленные созвучием проблем, совпадением болевых точек в истории наших народов. Там, где мы привыкли искать различия, обнаруживается поразительное сходство, мы начинаем понимать, что наши народы сближает и объединяет не только самая протяженная в мире граница, но и горькая общность судеб.

Отчасти китайская и советская литературы движутся сегодня в одном направлении — осмысляя недавнее трагическое прошлое, составляя мартиролог жертв сталинских и маоистских репрессий. Но в отличие от «лагерной литературы» в нашей стране, которая на протяжении многих лет была изолирована от читателя, китайская «литература шрамов» (такое название получил в Китае поток произведений о «культурной революции») создается по горячим следам страшных событий и выходит в свет, когда все их свидетели и участники еще живы.

Возникшее в конце 70-х годов, это литературное направление продолжает развиваться. С течением времени, все больше отдаляющего китайский народ от мрачных лет его истории, вместо «литературы шрамов» стало чаще употребляться другое название: «литература дум о прошедшем».

Перемена названия не случайна, она свидетельствует о готовности общества более трезво и спокойно осмыслить свое прошлое и, внимательнее вглядевшись в него, за глобальными историческими процессами увидеть конкретного человека. Китайские писатели сегодня хотят говорить о личности, а не о классе, о частной судьбе отдельного человека, а не о слаженной работе винтиков и шестеренок огромной государственной машины. Китайская литература отдает долги самым обыкновенным людям, в «маленьких трагедиях» которых оказалось повинно общество и без личного счастья которых все остальное теряет смысл.

Плодом именно таких «дум о прошедшем» и стала повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины». Чжан Сяньлян одним из первых в стране осмелился заговорить о сугубо личной, интимной стороне жизни героя, одним из первых вышел за пределы «колючей проволоки» и сосредоточился на описании душевного состояния человека, для которого ад лагерей — уже в прошлом.

«Женщина — половинка мужчины» (1985) сразу же после выхода в свет в журнале «Шоухо» стала в Китае бестселлером. Ее публикация вызвала довольно бурную полемику. Сторонники повести в стране и за рубежом говорили о новаторстве автора, о его умении изнутри, «очами души» своего героя увидеть окружающий мир и передать читателю это живое, глубоко личное восприятие.

Противники обвиняли Чжан Сяньляна в том, что в «Женщине — половинке мужчины» он уделил чрезмерное внимание сексу, и популярность повести относили исключительно на этот счет. Действительно, откровенный разговор об интимных сторонах жизни выпадал из китайской литературной традиции, не говоря уже о страдавшей хроническим пуританизмом литературе последних десятилетий.

Действие повести разворачивается в исправительно-трудовом лагере в самом начале «культурной революции», затем, через десять лет, — в маленьком горном госхозе, где вынужден жить и работать герой.

Чжан Юнлинь (который вряд ли случайно оказался однофамильцем автора и поэтом) попал в лагерь еще в конце 50-х годов совсем молодым. Неискушенному юноше, переполненному эмоциями, трудно приходится в условиях искусственно созданной несвободы, в нивелирующих личность рамках лагерной жизни. Герой не приемлет окружающую его грязь и пошлость. Но неопытная душа молодого человека вынуждена питаться лишь собственными фантазиями. Особенно ярко это проявляется в его постоянных грезах о Женщине. Бесплотность фантазий Чжан Юнлиня оборачивается в будущем его собственной «бесплотностью» — неспособностью к физической любви.

Благодаря нравственному чутью, стойкости, трудолюбию герой избежал множества ловушек, которые расставляло ему время. Он не впал в отчаяние, не стал предателем, не опустился, не сошел с ума. И только одного ему не дано было избежать — отрыва от реальной жизни, незнания ее, чувства беспомощности перед ней. Главный жизненный опыт Чжана — опыт общения с заключенными и лагерным начальством. Но за пределами этого узкого, замкнутого мирка началась другая жизнь, незнакомая, пугающая и влекущая, олицетворением которой в сознании героя стала Женщина. Женщина — идеал, Женщина — опасность, Женщина — символ свободы.

Символика повести восходит к древним китайским мифам о двух космических силах — инь и ян. Ян — это небо, светлое, животворное мужское начало. Инь — мать-земля, темное женское начало. Возникнув из первобытного хаоса, инь и ян породили мир и человека, и все на земле существует благодаря согласию и взаимодействию этих начал: небо-отец согревает и оплодотворяет дождями землю, мать-земля порождает и вскармливает все живое.

Графический символ инь и ян стал широко известен за пределами Китая (он изображен и на обложке нашей книги). Две капли — черная и белая — в своем стремлении к слиянию составляют гармоничное целое — круг. И в то же время они словно отталкивают друг друга, рождая ощущение вечного движения, круговорота. Белая точка на черном и черная — на белом говорят о взаимопроникновении противоборствующих начал.

В своей повести Чжан Сяньляну удается по-новому прочесть древний символ. Человек может осуществиться, достичь гармонии, приобщиться к вечности, только вобрав в себя другого. Человека нельзя приравнять к мужскому или женскому началу, он — целое, в котором дышат две жизни, спорят и перекликаются два характера, две судьбы.

Женщина — половинка мужчины, «половинка» мыслей, чувств, стремлений героя, без нее он не смог до конца почувствовать себя сильным, готовым к свободе.

Но прийти к этой истине Чжан Юнлиню дано только ценой невосполнимых потерь. Его жизнь и жизнь Хуан Сянцзю пришлась на времена, когда, по словам старого поверья, «небесный пес проглатывает солнце, наступает тьма, хаос царит на земле, и нельзя отличить людей от призраков». Повесть свидетельствует, что не «небесный пес», а сам человек способен ввергнуть мир в состояние того первобытного хаоса, в котором растворяются, теряют свою творческую силу космические начала, небо перестает согревать и оплодотворять землю, земля не может родить и кормить. Все это с трагической ясностью отражено в судьбах героев. Хуан Сянцзю и Чжан Юнлинь обречены на отчуждение, взаимную глухоту, страдания, каждый из них ощущает себя счастливым, только причинив боль другому.

За судьбой Чжан Юнлиня и Хуан Сянцзю встает судьба китайского «потерянного поколения», людей, у которых даже в самых сокровенных тайниках души, даже в неосознанных, инстинктивных порывах не осталось ничего, на чем не лежала бы печать узника тоталитарного государства. Однако, и в этом, быть может, основная мысль повести, страх и насилие не могут полностью погубить извечные человеческие стремления — к любви, творчеству. Эти стремления живы всегда, только под долгим гнетом могут принимать искаженные, уродливые формы. Об этом рассказывает повесть «Женщина — половинка мужчины». Рассказывает от первого лица и уже потому заслуживает самого пристального внимания.

Д. Сапрыка

Много раз я брался за эту историю, но всегда что-то мешало мне: я останавливался и в конце концов откладывал ручку. Нет, это был не стыд. Скорее мучительная, не зависящая от меня необходимость что-то скрывать. В каждом из нас часто, если не всегда, живет наша собственная противоположность… Солнце падает через окно на стену, окрашивает ее золотом. С висящего на стене традиционного пейзажа поднимается бабочка, беззвучно кружит по комнате. Солнце пройдет свою дорогу до конца, потом снова взойдет, как бы возродится по незыблемому древнему закону. А ночная бабочка не доживет до утра, умрет и превратится в горстку пыли. Миллионы живых существ умирают в конце своей жизни. И не важно, осознают ли они это или нет. Но все, что живет, ищет, мечется, добивается — пусть это кажется смешным — продления жизни, а то и бессмертия. На деле же всякое живое существо всегда связано с вечностью. Только связь эта в нашем мире длится какую-то секунду. И в этой секунде — вечность. Правда, сам я ничего не ищу и ничего не добиваюсь: наверное, потому, что такое мгновение в моей жизни уже было.