— В определенном смысле — да.

— После моей деятельности весьма обширно, — заметил Болан. — Ты была для меня — кот в мешке. А я живу на необитаемом острове, запомни. И потому порой затрудняюсь сразу отличить друзей от недругов.

— Так ты действительно думал, что я могла быть врагом?

— Было несколько моментов. Поначалу.

— А теперь?

Он нежно погладил ее бедро.

— Наихудший из всех, с которыми я сталкивался. Мне кажется, ты лишаешь меня последних сил.

— Называй меня Далилой, — усмехнулась Лэндри.

— Как ты докатилась до работы в Пайн Гров?

Она тесно прижалась к нему.

— Ты допрашиваешь меня?

— Вроде того.

— Хорошо. Тогда ты, наверное, желаешь знать только правду и ничего, кроме правды?

— Как сумеешь.

Лэндри удовлетворенно хмыкнула.

— В нашей местности произошел ряд насильственных смертей. Однако ничто не указывало на убийства. Несчастные случаи. Самоубийства. И все — в высшем обществе. Люди словно с ума посходили. Затем это прекратилось. И каждый говорил по этому поводу какую-нибудь глупость, ну, вроде: беда никогда не приходит одна, и прочее.

— Это прекратилось шесть месяцев назад, — сказал Болан.

— Точно, умница. Если ты все знаешь...

Болан прервал ее:

— Я просто почувствовал, что те события имеют касательство к моим нынешним делам. Но не могу уловить связь.

— Не знаю, что привело тебя сюда, но я решила малость присмотреться. Обычное журналистское любопытство, как ты понимаешь. И кое-что я нашла.

Это «кое-что» привело меня прямехонько в Пайн Гров.

— Что ты нашла?

— Список имен. Отпечатанный на машинке список имен. Всего двенадцать. И все — жертвы несчастных случаев или самоубийств. Каждое имя помечено крестиком.

— Пайн Гров, — напомнил ей Болан.

— Давай сначала выясним наши этические позиции.

— О'кей, в чем загвоздка?

— В том, что я отказываюсь служить наводчиком убийце. Все, что я тебе говорю, не подлежит использованию в личных целях. Ради... стрельбы по мишеням.

— Ты опять за свое? Ладно, я уважаю твою чувствительность. Но уважай и ты мои чувства. То, что ты называешь убийством, я именую долгом. При желании мы могли бы выработать какой-нибудь промежуточный, приемлемый для обоих, рабочий термин. Я готов оставлять в живых всякого, чье имя, сообщенное мне тобой, будет снабжено грифом «не для личного пользования». Ты согласна?

— Звучит малоубедительно, господин великан. Ты лучше пообещай, что не будешь убивать вообще никого.

— Но ты же знаешь, что этого я не могу сделать. Я исполняю свой долг так, как его понимаю. Речь вовсе не идет о справедливости, Сьюзан. Я не ношу повязку на глазах. У меня нет суровой беспристрастности полицейского или, скажем, прокурора, или судьи. Моя задача — выявить врага и уничтожить его. Если я...

— Короче, ты намерен уничтожить всех обнаруженных волков?

— Именно так. Но я очень разборчив. Я очень осторожно присматриваю себе мишени.

Сьюзан, содрогнувшись, слегка отодвинулась от него:

— Как хладнокровно ты говоришь!

А ты желаешь, чтобы кровь лилась рекой? Ты считаешь, что цель оправдывает средства?

— У меня в голове не укладывается, как можно вот так, запросто...

— Кто-то должен, — мрачно отозвался Болан. — Просто так случилось, что именно я стою первым номером в этом списке дежурств.

— Смешно!

— Хотелось бы. Увы, это не так. Сьюзан, откажись от журналистики.

— Пошел к черту.

— Серьезно. Ты найдешь хорошего человека, выйдешь замуж и поселишься, где захочешь.

— Не надо подталкивать мои ноги к выходу.

— Я говорю без шуток.

— Можешь шутить или плакать — мне все равно. Но я горжусь своей работой. Она у меня получается. Когда-нибудь я получу Пулитцеровскую премию. Четыре года в университете обошлись мне в кругленькую сумму. Вряд ли стоило просаживать столько денег, чтобы потом всю жизнь заниматься домашним хозяйством. Пойми: то, что я делаю, для меня очень важно.

— Ну, хорошо, тогда обратимся к моему примеру, — предложил Болан. — У меня за плечами двенадцать лет очень дорогой подготовки. К тому времени, как я покинул Вьетнам, правительство США вбухало в меня несколько сотен тысяч долларов. Я — один из самых обученных солдат, которых когда-либо готовила наша страна. Я в совершенстве владею любым типом оружия, применяемого в нашей армии. Кроме того, для меня не составляют проблем разработка и создание новых видов вооружения самой невероятной мощности. Я мог бы показать тебе сотню способов, как убивать людей, не оставляя на их теле никаких следов. Путем специальных тренировок я развил у себя фотографическую память, способность по нескольку дней жить без пищи и воды, а также видеть в темноте, как тигр. В джунглях среди разноголосого гомона я слышу треск сломанного сучка на расстоянии в сто ярдов. Я способен рассказать тебе об устройстве и реальных возможностях любого двигателя в наземном, воздушном или водном транспорте. Мне не составило бы труда написать руководство по использованию любых взрывчатых веществ и даже, наверное, по электронным средствам слежения. Я уже не говорю про учебник по военной тактике и стратегии. Если в местонахождении, в костюме или в поведении человека наличествует хоть малейшая несообразность — я подмечаю ее моментально. По сути, подобное умение я довел до уровня настоящего искусства — возможностей для этого было сколько угодно. Во Вьетнаме одной из моих постоянных задач было проникновение на вражескую территорию, выявление тех или иных гражданских и военных руководителей и их уничтожение. А подобраться к ним, как ты понимаешь, было вовсе непросто.

— Да, весьма впечатляет, — пробормотала Лэндри.

— Я рассказываю это отнюдь не для того, чтобы произвести впечатление. Ты должна уяснить одну простую вещь. Вот перед тобой совершенная боевая машина по имени Мак Болан. И ты говоришь ей: перестань убивать, займись чем-нибудь другим — разводи, к примеру, пчел. А я говорю тебе: исключено. Враг — повсюду враг. И в Европе, и в Азии, и в Америке. И в Кливленде — в том числе. Врагов множество, и все они коварны и опасны. И я не вижу никого, кто пожелал бы, а тем более сумел бы отличить волков и овец. Тогда как я способен на такое, хотя удовольствия от этого не получаю ни на грош. Будь рядом кто-то, способный взвалить мои заботы на себя, я с легким сердцем ушел бы на покой. Но в том-то и беда, что заменить меня некому. Куда ни посмотришь, волки режут овец. Разве можно отвернуться и пустить все на самотек? Нет, Сьюзан, я прагматик и по-своему отвечаю за порядок на земле. Ты считаешь меня слишком хладнокровным. Ничего не понимаешь: прагматизм всегда хладнокровен. И войны хладнокровны. Нельзя иным путем навести чувствительное поражение. Поэтому я действую не импульсивно, отстреливая случайно подвернувшихся волков. Я планирую военные кампании. И у волков нет шансов уцелеть.

— Умом я это понимаю, — пробормотала девушка. — Но сердцем!.. Неужто наше перемирие окончено?

— Ну, почему же? Я не нуждаюсь в одобрении. Мне довольно и обычного сотрудничества. Как ты с этим списком вышла на Пайн Гров?

Лэндри обреченно вздохнула.

— В верхней части листа была вписана еще одна фамилия. Соренсон, Мел. Он управляющий в Пайн Гров. Надеюсь, больше вопросов нет?

— Я разговаривал с Соренсоном несколько часов назад, — заметил Болан. — Учти: я не трогал его.

Этот парень сам себе подписал приговор, спутавшись с Тони Морелло. Если тебя это утешит, то имей в виду: Соренсон даже не подозревал, что Морелло собирается тебя убрать. В твоем списке значился судья Дейли?

— Да. Я пыталась предупредить его. Так я и попалась.

— Где ты взяла этот список, Сьюзан?

— Извини, информация не для посторонних.

— О'кей, не буду настаивать. Идем дальше. Что, по-твоему, означает такой список?

Сьюзан пожала плечами:

— Ума не приложу. Можно гадать сколько угодно. Но, конечно, должно быть и какое-то разумное объяснение. Достаточно простое. То есть без крови и прочей жути. Все, перечисленные в списке, были членами загородного клуба. Возможно, выделили именно тех, кто заслуживал особых знаков внимания. Если так, то не должно удивлять, почему погибшие члены клуба оказались вычеркнуты. И все же что-то меня настораживало. Я чувствовала, что здесь кроется материал для очень серьезной статьи. И потому я решила провести собственное расследование.