Откуда-то сзади, с востока, ударил толстый белый луч, — не свет, а сплошной поток солнечного, жидкого сияния. Уперевшись в землю, он полыхнул кошмарным маревом, целым облаком сиреневого полупрозрачного сияния, — а оно вдруг вздулось жуткой багровой полусферой, словно пузырем горящей крови. И лишь потом этот пузырь разорвало вполне обычным белым, ослепительным огнем.

Не думая, чисто инстинктивно, Йаати нырнул вниз. Ударная волна, ворвавшись в дырку, хлопнула его по ушам, как ладонями, и он замер, ослепленный и оглушенный. В ушах оглушительно звенело, в глазах плавали багровые круги. Но это неожиданно быстро прошло, и Йаати вновь выглянул. Никакая сила сейчас не смогла бы удержать его на месте.

Шагающие треноги исчезли, — на их месте облаком клубилась пыль, сквозь которую ничего не удавалось разглядеть. Большая часть ирреальных тварей исчезла тоже, — ударная волна снесла их с завала, прямо в призрачное смертельное море, и Йаати быстро возблагодарил судьбу за свои вовремя оглушенные уши: многократного вопля адской смерти он просто не выдержал бы.

Над клубящимся облаком пыли ещё дрожало призрачное сиреневое марево. Йаати зажмурился и ошалело помотал головой, но марево, однако, не исчезло: оно и в самом деле было там, ему не показалось. Стреляли, несомненно, с трехрогой восточной башни, — и мощь её оружия буквально наводила жуть. Правда, уже почти не страшную, обращенную против всех этих противоестественных тварей. Но, всё равно, попасть под удар за компанию с ними Йаати совершенно не хотелось. Он быстро и бесшумно полез вниз… но на половине пути замер. Откуда-то справа, едва заметно, тянуло сквозняком, — наверное, он и не заметил бы его, не пребывая в таком взвинченном состоянии.

Йаати повернул голову… и увидел квадратную дыру, скорее, нору — она уходила куда-то в темноту, достаточно широкая, чтобы он мог в неё пролезть. Поколебавшись лишь мгновение, он нырнул туда. Нора оказалась тесной, вдоль стен шли какие-то кабели, — он то и дело задевал за них плечами. На бетонном полу лежала мягкая пыль.

Метров через пять Йаати уперся в стену. Проход здесь поворачивал направо. Извернувшись в тесноте, он нырнул туда, — и заметил впереди, ещё метра через три, свет. Там проход сворачивал налево. Он пополз вперед, вновь извернулся… и увидел новый приоткрытый люк. Это придало ему сил. Йаати прополз ещё метров пять и вылез в небольшую комнату, — без окон, с тихо гудящими электрическими щитами. Дверь, конечно, тоже оказалась заперта, но здесь был ещё один люк — в полу. Открыв его, он увидел уходящую в темноту шахту. Из неё тянуло влажным, теплым воздухом, — словно где-то внизу текла горячая вода.

Йаати подумал, что надо вернуться назад, — он по-прежнему был нагишом и без оружия, — но любопытство пересилило. Он соскользнул вниз… и, всего метра через три, встал на полу темного коридора — тоже тесного, но достаточно высокого, чтобы он мог в нем стоять. Коридор шел в обе стороны. Йаати всего на миг задумался, потом осторожно двинулся направо — и, всего метров через десять, уперся в запертую дверь. Сквозь её щели едва заметно проникал свет, и по его оттенку он понял, что за ней — та самая комната, в которую он выбрался из шахты.

Йаати вздохнул и пошел в другую сторону. Здесь он опять уперся в запертую дверь, и замер, прислушиваясь. За ней словно что-то тихо, неритмично вздыхало, и в дальнем уголке сознания снова шевельнулся страх, — стоять в этом подземелье не хотелось. Он быстро поднялся назад, в щитовую, и осмотрелся. Других выходов не было, — но в углу, под потолком, виднелась квадратная решетка вентиляции, достаточно широкая, чтобы он мог пролезть в неё.

Йаати быстро взобрался на щит и подергал решетку, как оказалось, ничем не закрепленную, — она просто вывалилась к нему в руки. За ней была квадратная труба длиной метров в десять, и он кое-как заполз в неё. К его счастью, она оказалась достаточно широкая, чтобы ползти на четвереньках. Замыкала её такая же решетка, — она вела в ярко освещенный подвал, просторный, с несколькими дверями. Здесь тоже висела тишина, — но какая-то недобрая.

Йаати замер, осматриваясь и прислушиваясь. От решетки до пола было добрых два с половиной метра, — выбраться он ещё смог бы, но вот вернуться — никогда. Разве что, составив пирамиду из ящиков, или ещё какого хлама, — а это выдало бы его убежище.

Недовольно мотнув головой, Йаати, как рак, пополз назад, — развернуться в узкой трубе не получалось, а в воздухе висела поднятая им пыль. Несколько раз он замирал, изо всех сил подавляя желание оглушительно чихнуть, — и, наконец, вернулся в щитовую, беззвучно спрыгнув на пол. Здесь ничего не изменилось, — слышалось лишь слабое жужжание токов, да лампа едва заметно, нерегулярно моргала, вот и вся жизнь. Тем не менее, и она сейчас его радовала.

Вздохнув, он встал на четвереньки и, поёжившись, нырнул в открытый люк. Обратный путь через все эти норы показался бесконечно длинным, к тому же, его тревожили некие странные шорохи, которых тут раньше, вроде бы, не было. Казалось, что за стенами бегают крысы… или что-то похуже, так что, добравшись до шахты, он замер, тревожно прислушиваясь. Но и шорох тут же стих, как по приказу, так что он теперь не мог даже понять, слышал его или нет.

Вновь вздохнув, Йаати быстро нырнул в шахту. У дыры он помедлил, — ему вовсе не хотелось, чтобы его тут заметили, — потом осторожно выглянул наружу… и не увидел ничего живого. У завала неподвижно лежала сорвавшаяся с него ирреальная тварь, но на нем больше никого не было, и в руинах башни тоже. Он быстро перевел взгляд, — облако пыли от взрыва исчезло, на его месте осталось лишь поле строительного мусора. Если там и валялись какие-то куски тех трехногих машин, их отсюда никак не получалось разглядеть.

Он перевел взгляд вдаль и прищурился, но и там разглядеть ничего не удавалось. Горизонт скрывался за руинами, да и не было там ничего, кроме очень, очень далекого столба дыма. Ещё в одном месте Йаати померещилось призрачное, зыбкое облачко, — словно стая кружащихся птиц, — но столь смутное, что он не смог решить даже, не кажется ли ему.

Йаати вздохнул, отчаянно жалея об отсутствии бинокля. Дома у него был отличный двенадцатикратник, — выпрошенный у отца подарок на прошлый день рождения, — но сейчас он не располагал ничем, кроме своих острых глаз. От ушей и вовсе не оказалось толку, — тишина была такая мертвая, словно их заткнули ватой. Вот она, как раз, пугала. Йаати чувствовал, что останься он снаружи, — он начал орать бы не своим голосом, просто чтобы разрушить её, и добром это точно не кончилось бы.

Пыльный простор развалин необъяснимо манил его. Он вдруг подумал, что надо вылезти наружу и идти, беззвучно, закрыв глаза, к… просто идти, идти, идти… и испуганно помотал головой, прогоняя бредовую мысль. Как-то вдруг он почувствовал, что скоба лестницы врезалась в ноги, а живот снова сводит, но уже по очень уважительной причине, — хотелось есть.

Быстро соскользнув вниз, он выбрался в ту, первую комнату у лифта, и вздохнул с облегчением. После всех виденных им ужасов она показалась уютной, почти домом.

Йаати вскрыл один из пакетов с «фаршем» и наелся, похвалив себя за предусмотрительность. Потом прикинул, что еды ему хватит дней на пять, что ещё больше подняло его настроение. Чистой воды сколько угодно, — в шахте лифта, есть свет, и в щитовой тепло… Нет, он не собирался, разумеется, здесь жить, но может отдохнуть пару дней, наслаждаясь бездумным, целебным покоем…

Йаати вновь недовольно мотнул головой, запутавшись в своих желаниях. Выходить наружу совершенно точно не стоило — именно сейчас, в полдень, там безраздельно властвовало Зло. По крайней мере, так ему казалось. Но и оставаться здесь тоже было глупо. Он ведь не знал, как надежна защитная линия, — твари могли миновать её где-то ещё, заперев его здесь, где он сможет лишь тихо помереть с голоду.

Йаати вновь вздохнул и сел у стены, опершись об неё спиной. От холода бетона его пробрала дрожь, но он не двигался, — это было очень… живое ощущение. Очень реальное. За него он мог держаться, — это казалось ему очень важным в свете царившего в голове бардака. Йаати понимал, что легко может здесь спятить, — его даже отчасти удивляло, что ничего подобного с ним пока что не случилось, — и простые, обычные ощущения казались очень важными. Они привязывали его к миру.