— Мне кажется, пришло время нам обоим снова начать ходить на свидания.

Саттер вновь посмотрел на мать и полушутливо поинтересовался:

— У тебя есть кто-то на примете?

Насколько ему было известно, мать почти ни с кем не встречалась с тысяча девятьсот восьмидесятого, когда умер его отец.

Грейс покачала головой и села в машину.

— Нет. Не совсем. Я просто подумала, может, нам обоим стоит побольше бывать на людях? И чаще задумываться о жизни, а не о работе.

— С моей жизнью все в порядке.

Грейс наградила его тем самым «можешь-лгать-самому-себе-но-не-смей-лгать-своей-матери» взглядом и потянулась к дверце.

— Сегодня в клубе я буду читать свое новое стихотворение. Ты должен заглянуть.

О, черт, нет!

— На выходные я уеду, чтобы повидать Амелию, — лучшая отговорка, что пришла Робу в голову, учитывая необходимость срочно придумать оправдание.

Не очень убедительно, зато правдоподобно.

Захлопнув дверцу, Грейс завела мотор.

— Но ведь собрание продлится не все выходные, — заметила она, опустив стекло.

Роб читал стихи матери и, хотя он не был великим знатоком изящной словесности, знал, что ее сочинения были плохими.

Ну просто из рук вон.

— Через две недели я открываю магазин, и у меня куча дел, с которыми нужно разобраться, чтобы уложиться в срок.

Что также было правдой, но такой же неубедительной, как и предыдущее оправдание.

— Отлично. Я куплю Амелии какую-нибудь безделушку. Перед отъездом приходи в клуб.

Саттер рисковал задеть чувства матери, но скорее согласился бы получить удар шайбой по яйцам, чем отправиться на поэтический вечер.

— Я правда сегодня не могу.

— Я тебя слышала. — Грейс включила заднюю передачу и, выезжая, добавила: — Если передумаешь, начало в семь.

Роб стоял на пустой парковке и смотрел вслед машине матери. Он взрослый мужчина, ему тридцать шесть лет. Когда-то он впечатывал игроков в бортик и показывал им, где раки зимуют. Был самым устрашающим хоккеистом НХЛ и первым в Лиге по числу штрафных минут. Его называли Кувалдой в честь первого «Хаммера», Дейва Шульца.

А сегодня он собирался на собрание в клубе, где, как Роб знал, соберутся пожилые леди, чтобы послушать стихи его матери. Ему оставалось только молиться, чтобы новая поэма оказалась лучше, чем та, про голодных белок.

Вечер поэзии в Госпеле начался ровно в семь с обсуждения предложения издать сборником стихотворения членов общества и продать его этим летом на «Rocky Mountain Oyster Feed and Toilet Toss». Нынешний председатель, Ада Довер, стояла за кафедрой перед старейшинами общества.

Стулья расставили в длинной комнате. На вечере присутствовали где-то двадцать пять леди… и Роб. Он нарочно опоздал на полчаса и сел в пустом ряду у двери. Когда настанет время чтения стихов, решил Саттер, он сможет по-быстренькому улизнуть.

— Мы не можем позволить себе палатку на ярмарке, — заметил кто-то.

Роб увидел, как его мать, сидевшая на несколько рядов впереди, подняла руку.

— Мы можем продать сборники в палатке «Женушек-мастериц». Все равно большинство из нас входит в их состав.

— Готова поспорить, сборники разойдутся быстрей, чем чехлы для салфеток в прошлом году.

Роб закатал рукава серого свитера и задумался, не так ли назывались эти вязаные штуковины, которые его бабушка обычно надевала на запасной рулон туалетной бумаги. Помнится, чехол был весь в кружевах и с головой куклы на верхушке.

Справа открылась задняя дверь, и когда Саттер поднял глаза, то увидел Стэнли Колдуэлла, выглядевшего так, будто пришел на прием к зубному врачу. Вслед за пожилым джентельменом, с порывом холодного ночного воздуха, в комнату проскользнула его внучка, излучая еще меньше энтузиазма. Стэнли заметил Роба и подошел к нему:

— Не возражаешь, если мы присядем рядом?

Роб посмотрел мимо Стэнли на Кейт, на ее волосы, волнами спадавшими на плечи, на блестящие розовые губы. Внимание Кейт было приковано к председателю собрания: она изо всех сил притворялась, что Саттера здесь вообще нет.

— Пожалуйста, — ответил он и встал.

Стэнли прошел к третьему от входа стулу и остановился, оставив свободным место рядом с Саттером. Кейт наградила деда испепеляющим взглядом, когда протискивалась мимо Роба: рукав ее куртки оказался в дюйме от его свитера. Бледные щеки Кейт порозовели от холода, и аромат ее прохладной кожи наполнил грудь Саттера.

На краткий миг их взгляды встретились, и темно-карие глаза Кейт засветились неприязнью. Такое откровенное проявление чувств должно было задеть его, но этого не случилось. По неизвестной причине, которую он не мог понять, его тянуло к Кейт Гамильтон сильнее, чем к любой другой женщине за долгое время. Саттер не стал обманывать себя. Все дело в сексе. И ни в чем ином. Вполне логично, учитывая обстоятельства их знакомства. Роб не расстроился по поводу этого чисто физического влечения. Не то чтобы он вообще стал бы расстраиваться из-за такого. Каждый раз, когда он смотрел на Кейт, он видел женщину, которая предложила ему себя. Женщину, которая хотела продемонстрировать ему свой голый зад.

Дед с внучкой уселись, и Стэнли перегнулся через Кейти к Саттеру со словами:

— Никогда бы не подумал, что встречу тебя здесь.

Роб переключил внимание с Кейт на ее деда:

— Сегодня моя мать читает поэму. У меня не было выбора. А какое у тебя оправдание?

— Кейти свела на нет мое алиби, и Регина целый день названивала с угрозами, что заедет за мной и отвезет меня лично. — Стэнли указал на внучку: — Я заставил Кейти прийти, раз уж она во всем виновата.

Та скрестила руки под грудью, слегка поджала губы, но ничего не сказала.

Стэнли снял куртку из овечьей шерсти и положил на колени:

— Я что-то пропустил?

Роб покачал головой:

— Нет.

— Проклятье.

Стэнли откинулся на спинку стула. Роб, начав с рыжей макушки, одарил Кейт долгим взглядом. Она, конечно, его раздражала, но это неважно. Саттер всегда был большим поклонником натуральных рыжуль, а смотреть на локоны Кейт — это словно глядеть на огонь. В ночь их встречи в «Дучин Лаундж» первое, на что Роб обратил внимание, помимо гладкой белой кожи и больших карих глаз, были эти волосы.

Сегодня Кейт казалась холодной и невозмутимой, но чем дольше он ее изучал, тем сильнее ее полные губы кривились в недовольной гримасе. Руки были по-прежнему скрещены под грудью, длинные ноги, закинутые одна на другую, казались бесконечными. Кейт надела черные брюки и сапоги на шпильках. Такие, к которым больше всего подошли бы соответствующий кнут или плетка. Чертовски верное сочетание.

— Прошу внимания всех, — призвала с кафедры Ада Довер, заставив Роба посмотреть в ее сторону. — Рада приветствовать всех присутствующих на нашем ежемесячном собрании. Особенно новичков в последнем ряду.

Стэнли сжался, а Роб и Кейт сползли немного ниже со своих стульев, но оба были слишком высокими, чтобы спрятаться полностью.

— Как всем вам известно, сегодня у нас поэтический вечер. Многие из нас принесли свои произведения. После того, как каждый представит нам свое творчество, мы перейдем к неофициальной части собрания. — Ада сверилась с записями и продолжила: — Первой начну я, за мной будет Регина Клэдис.

Когда Ада принялась читать длинное стихотворение про своего пса, Сникера, хладнокровие Кейт дало еще одну трещину. Началось все со слегка раздраженного покачивания правой ноги, но спустя еще несколько минут истории Сникера, покачивание переросло в нервные, едва заметные пинки.

Ада перешла к заключительной строфе:

Он кареглаз,

И только он

Бежит на мой зов: «Сникер!»

Язык, как роза,

Шерсть, как шелк,

Мой звонкий, сладкий Сникер!

Нога Кейт замерла, и Робу почудилось какое-то бормотание, что-то вроде: «Боже милосердный!».

Стэнли закашлялся в кулак, пытаясь скрыть смех, и Саттер испытал облегчение при мысли, что его мать оказалась не единственной плохой поэтессой в этой комнате.