Рамиэль внезапно проснулся от присутствия в комнате постороннего. В дверях спальни стоял Мухаммед. Тень скрывала его лицо.

— Что случилось? — встревоженно спросил Рамиэль.

— Женщина здесь.

Рамиэль задохнулся.

Элизабет… здесь. Она ни за что не пришла бы к нему среди бела дня, если бы не решилась остаться. В особенности после того, как попросила развод у Эдварда Петре.

Он закрыл глаза, наслаждаясь ощущением того, что она здесь, в его доме, предвкушением встречи. Рамиэль откинул покрывало.

— Хозяин…

Блеск в глазах Рамиэля остановил корнуэльца.

— Она в библиотеке?

— Да.

Рамиэль спустился, перепрыгивая через две ступеньки, босиком, в халате, накинутом на голое тело. Может, это и шокирует ее поначалу, но он надеялся, что скоро Элизабет привыкнет.

В тишине он открыл дверь в библиотеку, так же тихо закрыл ее за собой и встал, прислонившись к косяку из красного дерева.

Элизабет стояла спиной к нему, глядя в просторное окно. У него появилось странное ощущение, словно с ним это уже однажды происходило. Она уже стояла так, когда впервые появилась в его доме, закутанная с ног до головы в бесформенный черный плащ. Сейчас ее волосы отливали золотом в лучах солнца, а платье серого бархата уютно облегало гордую спину и соблазнительно округлую талию, прежде чем перейти в выпуклость смешно расплющенного турнюра.

Словно электрический ток пробежал между ними. Она глубоко вздохнула и обернулась.

Он смотрел, как ритмично вздымалась и опускалась ее полная грудь под серым бархатным корсажем. Кровь закипела в его венах при воспоминании о сладости ее тела, ее груди. Накануне вечером он чувствовал, как бьется ее сердце, и слышал учащенное дыхание, когда он, как малое дитя, прильнул к ее груди и не выпускал соска из жарких губ, пока не довел Элизабет до экстаза.

Рамиэль закрыл глаза, почувствовав полнейшую беззащитность и уязвимость, которой он не знал с тринадцати лет. Вдруг его мужское достоинство покажется ей недостаточным? Или, наоборот, ее оттолкнет его размер, толщина, просто первая встреча с грубой реальностью мужского члена?

— Мой муж пытался убить меня.

Глаза Рамиэля широко раскрылись.

— Что ты сказала?

— Или мой отец. — Голос Элизабет дрожал, словно натянутая струна. — Он мог это устроить. Два дня назад я сказала матери, что прошу развод, и умоляла ее обратиться к отцу за помощью. Вчера, когда я вернулась после встречи с вами… он заявил, что скорее убьет меня своими руками, чем позволит мне разрушить его и Эдварда политическую карьеру.

Рамиэль бросился к ней, схватил за плечи и резко повернул ее, так что оба они оказались в теплых лучах солнца.

Лицо Элизабет покрывала смертельная бледность, плечи дрожали. Она вся пропахла газом — ее одежда, волосы, кожа. Многие жители Лондона погибали, отравившись газом. Так что, умри она, вопросов бы не возникло. Все соболезновали бы безутешным отцу и мужу.

А ведь одним-единственным словом она могла бы предотвратить это. Так же, впрочем, как и он. Страх, гнев и чувство вины скорее обострили, чем смягчили жар, охвативший его тело.

— Почему же ты мне ничего не сказала вчера вечером?

Она посмотрела на него усталыми глазами.

— Эдвард ждал меня в моей спальне, с записями, которые я делала, читая «Благоуханный сад». Он знал о наших уроках. Я думала, он собирается отправить меня в психиатрическую лечебницу. Он приказал служанке принести мне чашку горячего молока. В нем был опиум, но я сумела вылить его в окно. Тогда я поняла, что мне придется покинуть его. Я переоделась и села в кресло, дожидаясь, когда Эдвард выключит свет — у нас смежные спальни. Но вскоре я заснула и услышала сквозь сон, как кто-то прошептал мое имя. В тот момент мне снился ты, и я не хотела просыпаться. Я просто отвернула голову в сторону и услышала, как кто-то задул лампу. Очнулась я оттого, что Эмма трясла меня за плечи. Все вокруг пропахло газом.

У Элизабет дрожали губы, на глазах выступили слезы.

Рамиэль знал об опасности, ведь Элизабет потребовала развода. Но он не ожидал, что реакция наступит так быстро. В особенности после того, как он довольно недвусмысленно дал понять, что ему известны тайные детали личной жизни Петре и что он не задумываясь обнародует их.

— Я вся пропахла газом. Графиня говорила, что у тебя тоже есть турецкая баня. Можно, я искупаюсь? Пожалуйста! А потом мне хотелось бы поцеловать тебя, взять в руки твой член и ласкать его, пока он не поднимется. Мне хочется целовать и высасывать его, как это делал ты вчера с моей грудью,

Рамиэль глубоко вздохнул. Третий урок. Она запомнила его любимый способ. Его пальцы судорожно сжались на ее плечах, затем он отпустил их и отступил назад.

— Ты не обязана делать это, Элизабет. Если тебе нужна только баня, я искупаю тебя… и на этом все кончится. Ты пришла ко мне за помощью. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь. Я не требую, чтобы ты приносила в жертву свою добродетель.

— Я ничем не жертвую. Я просто пытаюсь придать смысл всему происходящему. Накануне вечером в твоем экипаже я испытала нечто необыкновенное. Мне нужно самой доставить тебе наслаждение. Мне нужно убедиться, что я тоже могу сотворить для кого-то чудо.

«Но недостаточно нужно, чтобы просто самой прийти ко мне, а не под угрозой смерти». Рамиэль закрыл глаза, чтобы не видеть ее отчаяния и преодолеть подступавшую горечь. Элизабет предложила ему больше, чем любая другая женщина. Последние девять лет научили его удовлетворяться тем, что ему дают.

— Ты понимаешь, о чем просишь, Элизабет?

— а.

И опять она лгала самой себе.

— Тогда пошли.

Элизабет схватила его за руку холодными, дрожащими пальцами. Он повел ее через холл, отделанный инкрустированными перламутром панелями красного дерева, не чувствуя босыми ногами холода грубой шерстяной дорожки, ощущая лишь ее руку в своей руке, шорох ее юбок и стремительный бег крови в жилах.

Он приблизился к двери и открыл ее. Отпустив ее руку, он поискал выключатель. Яркий свет залил лестничную клетку.

— У тебя есть электричество. — Ее голос гулко прозвучал в пустоте.

— Недавнее приобретение. Я хочу в ближайшем будущем заменить все газовые горелки. Электричество менее опасно.

— Это точно.

Рамиэль поморщился. Уж он постарается, чтобы в течение месяца электричество было проведено по всему дому.

Жестом он указал ей на винтовую лестницу. В самом низу Элизабет, не дожидаясь его, открыла дверь и оказалась в небольшой пещере — это и была турецкая баня.

Теперь она принадлежала ей. Все, чем он обладал, теперь принадлежало ей. Теперь уж он больше ее не отпустит.

— Здесь, пожалуй, прохладнее, чем у твоей матери.

Рамиэль подвел ее к фарфоровой ванне.

— Моя мать немного ленива. Она любит просто расслабляться в бассейне, а я предпочитаю в нем плавать. Поэтому в бассейне я поддерживаю теплую воду, но не такую горячую, как в обычной бане. А здесь я моюсь. — Он опустил руку и вставил пробку в отверстие на дне ванны, а затем открыл золотой кран с двумя ручками. Горячая и холодная вода хлынула из желоба в форме головы дельфина.

Он выпрямился и развязал шелковый пояс, поддерживавший халат.

Элизабет пристально смотрела на бурлящую воду, с шумом заполнявшую ванну. Ее щеки порозовели. Рамиэль пошевелил плечами, халат скользнул по телу и мягко упал к его ногам. Краска на ее щеках стала гораздо ярче.

— Я никогда этого не делала прежде.

Вокруг них поднимались клубы пара.

— Ты же плавала в бассейне у моей матери.

— Да, но там я раздевалась за ширмой.

— Здесь у меня нет ширмы.

— Может, ты повернешься ко мне спиной?

— Нет, — возразил Рамиэль.

Он не позволит ей благовоспитанно прикрыться ширмой или ложной скромностью. Он жаждал получить все до конца — все, что она после стольких сомнений и переживаний отдавала ему.

Элизабет напряженно рассматривала целую коллекцию щеток, мыла, косметики на украшенной мозаичной керамикой полке над ванной.