Мальчонка с трудом встал на колени, скользя по промокшей земле, и тонкими, грязными пальцами попытался соскрести грязь с забрызганной щеки.

— Но Баннион всегда дает нам обрезки. Пожалуйста, сэр, мы хотим есть!

— Я не Баннион, ты, наглый выродок! Баннион здесь больше не работает, и не удивительно, что он подавал таким, как ты. Сейчас я здесь мясник.

И ребенок получил такой удар, что рухнул на спину в грязь, голова его затряслась — он был почти без сознания.

— Думаешь, мы оставляем кусочки для таких, как ты? Да ты можешь сгнить в сточной канаве, это говорю тебе я, Робби Маколи. Я не надеялся, что меня будет кто-нибудь кормить. Это из таких, как ты, крыс вырастают воры и убийцы честных, работящих людей.

Мясник шагнул под дождь, выволок ребенка из грязи за воротник и встряхнул. Когда паренек завыл, мясник треснул его здоровенной лапищей по лицу.

— Отпусти его, — тихо промолвил Гримм.

— А?

Мясник стал удивленно озираться по сторонам. По красному лицу скользнула насмешка, когда взгляд его остановился на Гримме, стоявшим наполовину в тени. Он угрожающе выпрямился, подняв мальчугана в одной руке.

— Тебя касаются мои дела? Не лезь в них. Я не спрашивал твоего мнения и не нуждаюсь в нем. Я поймал это отродье, когда он воровал мои потроха…

— Нет! Я не воровал! Баннион дает нам остатки…

Мясник ударил паренька тыльной стороной ладони по лицу, и из носа ребенка брызнула кровь.

Стоявший в тени навеса Гримм ошеломленно смотрел на истекающего кровью ребенка. У него в голове всплыли воспоминания — вспышка серебряного клинка, груда светлых локонов и запятнанная кровью сорочка, столбы дыма — поднялся неестественный ветер, он почувствовал, как тело закручивается изнутри, изменяя свою форму, и наконец бесповоротно попал во власть бушевавшей внутри него ярости. Без всякой сознательной мысли Гримм налетел на мясника, прижав того к каменной стене.

— Ты, сукин сын!

Пальцы Гримма сомкнулись вокруг кадыка мясника.

— Ребенку нужна еда. Когда я тебя отпущу, ты пойдешь в кухню и наложишь ему корзину лучшего мяса, какое у тебя есть, а потом ты…

— Как же, черта с два! — удалось прохрипеть мяснику. Он извернулся и вслепую ткнул ножом в Гримма. Когда лезвие вошло по рукоять, рука Гримма чуточку расслабилась, и мясник со свистом втянул воздух.

— Так тебе, ублюдок, — сипло вскрикнул он. — Никто не лезет в дела Робби Маколи. Это тебе урок.

Он оттолкнул Гримма, обеими руками проворачивая нож.

Когда Гримм покачнулся, мясник ринулся было вслед, но тут же инстинктивно отшатнулся, его глаза полезли на лоб от изумления, ибо безумец, которого он проткнул с такой жестокостью и стремительностью, что рана неминуемо должна была оказаться смертельной, улыбался.

— Что ж, улыбайся! Давай, продолжай, умри с улыбкой! — закричал он. — Потому что ты умираешь, это точно.

Но улыбка Гримма таила в себе такую зловещую угрозу, что мясник прижался к стене гостиницы, как лишайник в поисках глубокой, тенистой трещины между камнями.

— У тебя в брюхе нож, приятель, — прошипел мясник, поглядев на торчащую рукоятку ножа, чтобы удостовериться, что тот действительно вошел в кишки его противника.

Ровно дыша, Гримм ухватился за рукоятку и извлек лезвие, затем спокойно приставил его к трясущемуся подбородку мясника.

— Ты дашь парнишке еду, за которой он пришел. Затем извинишься, — мягко произнес он, сверкая глазами.

— Пошел ты к черту, — забормотал мясник. — Да ты через секунду завалишься рожей в грязь.

Гримм приставил лезвие под ухо мясника, надавив на яремную вену.

— Не рассчитывай на это.

— Ты должен быть мертвым, парень! У тебя же дыра в брюхе!

— Гримм, — пронзил ночной воздух голос Куина.

Мягко, с осторожностью любовника надавив на нож, Гримм проткнул кожу на шее мясника.

— Гримм, — тихо повторил Куин.

— Боже, приятель! Оттащи его от меня, — отчаянно взмолился мясник. — Он ненормальный! Его чертовы глаза, как…

— Заткнись, ты, дурак, — прервал его Куин успокаивающим тоном, зная по своему опыту, что грубо произнесенные слова могли обострить состояние неистовства Гримма.

Куин осторожно кружил вокруг мужчин. Гримм застыл с прижатым к горлу мясника лезвием. Мальчуган в лохмотьях сжался в комок у их ног, глядя вверх широко раскрытыми глазами.

— Он берсерк, — благоговейно зашептал мальчуган. — Клянусь Одином, посмотри на его глаза.

— Он помешанный, — захныкал мясник, глядя на Куина. — Сделайте что-нибудь.

— Я и делаю, — тихо сказал Куин. — Не шуми, Христа ради, и не двигайся.

Куин шагнул к Гримму, стараясь, чтобы тот его увидел.

— Это отродье — всего лишь бездомное ничтожество. Не за что убивать честного человека, — скулил мясник. — Откуда я мог знать, что он чертов берсерк?

— Нет никакой разницы, берсерк он, или нет. Человек должен вести себя благородно не только тогда, когда рядом окажется кто-нибудь больше и сильнее его, — с отвращением сказал Куин. — Гримм, ты хочешь убить этого человека или накормить ребенка?

Куин говорил тихо, в самое ухо своему другу. Глаза Гримма светились в сумеречном свете, и Куин знал, что тот испытывает сильную жажду крови, которая сопровождала переход в состояние неистовства.

— Ты ведь хочешь только накормить мальчика, не так ли? Только накормить этого мальчика и не дать его в обиду, помнишь? Гримм… Гаврэл… послушай меня. Посмотри на меня!

— Я ненавижу это состояние, Куин, — заявил Гримм несколько минут спустя, расстегивая рубашку негнущимися пальцами.

Куин бросил на него любопытный взгляд.

— Неужели? Что в этом ненавидеть? Единственное различие между тем, что сделал ты и что сделал бы я, заключается в том, что ты не ведаешь, что творишь, когда делаешь это. Ты остаешься благородным, даже когда не полностью контролируешь себя. Ты настолько благороден, черт возьми, что просто не можешь вести себя по-другому.

— Я бы убил его!

— Я не убежден в этом. Я и раньше видел, как ты делал это, и видел, как ты выходил из этого состояния. Чем взрослее ты становишься, тем больший контроль над собой, похоже, приобретаешь. И я не знаю, осознал ли ты это, но на этот раз ты не полностью утратил власть над собой. Ты слышал меня, когда я обращался к тебе. Раньше у меня уходило намного больше времени, чтобы достучаться до тебя.

Лоб Гримма покрылся морщинами.

— Это верно, — признался он. — Похоже, мне удалось сохранить крупинку сознания. Совсем немного — но больше, чем раньше.

— Дай мне взглянуть на рану.

Куин поднес свечу ближе.

— И помни, что мясник, не задумываясь, избил бы паренька до потери сознания и бросил бы умирать в грязи. На бездомных детей в этом городе смотрят не лучше, чем на крыс, и все считают, что чём быстрее они издохнут, тем лучше.

— Это неправильно, Куин, — заметил Гримм. — Дети ни в чем не виноваты. Они не успели испортиться. Было бы лучше забрать этих детишек куда-нибудь, чтобы воспитать их как положено. И чтобы кто-нибудь, вроде Джиллиан, обучал их сказкам, — добавил он.

Куин украдкой улыбнулся, склоняясь над затягивающейся раной.

— Она будет удивительной матерью, не так ли? Как Элизабет, — в изумлении он провел пальцами по уже засыхающей ране в боку Гримма. — Копьем Одина клянусь, приятель, меня всегда потрясало, как быстро у тебя заживают раны.

Гримм слегка поморщился.

— Очень. И, похоже, чем дальше, тем быстрее.

Куин упал на кровать и замотал головой.

— Какое это, должно быть, благо. И никогда не надо беспокоиться о заражении, да? Так как же все-таки можно убить берсерка?

— С большим трудом, — сухо ответил Гримм. — Я пробовал спиться до смерти, и не получилось. Затем я попробовал заморить себя работой. Когда и это не вышло, я просто стал бросаться в любую битву, какая подворачивалась, но и это ни к чему не привело. Единственное, что осталось, это пуститься во все тяжкие…

Он смущенно осекся.

— Ну, как видишь, это тоже не помогло.