Многонациональное искусство нашей Родины свято бережет, сохраняет и развивает замечательные традиции культуры и несет людям Земли красоту, правду, мир.

Планетарность гениального творчества русского художника, его суровое подвижничество живописца-первооткрывателя, прекрасные заветы, оставленные им, подвиг самоотречения, который он совершил во имя служения Родине, будут жить в веках.

Прогулка. Автопортрет с родителями

В Первом московском кадетском корпусе выпускной акт. Играет музыка. Виновник торжества — юный Павел Федотов, вышедший первым в гвардию. Мечта его родителей осуществилась.

«Отец мой был воином екатерининских времен, редко говорившим о своих походах, но видавшим много на своем веку, — рассказывает Федотов в автобиографических заметках. — Женат он был два раза: в первый раз — на пленной турчанке, во второй — на моей матери… жили мы очень бедно… Наша многочисленная родня… состояла из людей простых, не углаженных светскою жизнью..»

При выпуске Павел был отмечен в рисовании и черчении ситуационных планов ленивым.

Как же это могло случиться, что будущий художник, кстати, считавшийся в корпусе способным к живописи, отстал в рисунке?

Ответ весьма прост, хотя и несколько неожидан. Федотов правил чужие рисунки:

«Я за это получал булки, чего с своего рисунка взять было нельзя, и поэтому свой всегда был неокончен…»

Нужда встретилась художнику с первых шагов жизни и преследовала его до конца.

Кадетов учили «фортификации, экзерциции, верховой езде, закону божьему, словесности, чистой математике, танцеванию» и многому другому, в том числе и рисованию.

По уставу воспитанники должны были укреплять чувство веры и благочестия.

Дух казармы царил в корпусе.

Директор корпуса Клингер часто говорил, что русских надо менее учить, а больше бить.

Не все выдерживали муштру, многие не кончали корпуса из-за «трепетания сердца, аневризма и подобных болезней».

Эти напасти миновали Павла, и он прибыл в Петербург полным сил и энергии.

В лейб-гвардии Финляндском полку все быстро полюбили талантливого юношу за его жизнерадостность, за умение сочинять песни и прекрасно исполнять их, за доброту и, главное, за его способность к рисованию.

Он писал портреты своих друзей по полку, «и вот начали уже говорить, что всегда делает похоже».

Федотов начинает серьезно интересоваться искусством, посещает вечерние классы в Академии художеств. Он пробует писать акварелью жанровые сцены из полковой жизни.

За одну из них получил в подарок от великого князя Михаила Павловича бриллиантовый перстень.

Однако эти блистательные успехи не делали его счастливым.

«Столица поглотила пять лет моей лучшей молодости… Пока в столице, успокойся сердцем, не жди и не обманывайся».

Художник обладал удивительно тонким ощущением красоты окружающего мира и не принимал жестокости, грубости и меркантилизма петербургской жизни.

Вот одна из записей, рисующих Федотова-поэта:

«Я стоял в карауле. Вокруг милая, унылая северная природа. Пролегает путь людей чужих и идей моих, уплывают вдаль и сливаются с туманным, желто-розовым восходом. Тянутся обозы, чухны в глупых ушастых шапках, мелькают запряженные в маленькие санки румяные молочницы, изредка, вздымая пыль столбом, пролетит пышная и атласная коляска богача».

Вот стихи молодого Федотова, в которых ясно сквозит вечная его спутница — нужда:

… Маятник стенных часов печально отстукивал минуты, дни, месяцы серых будней. Федотов, уйдя в отставку, оставил за дверьми маленькой квартирки на Васильевском острове всю суету полковой жизни, все светские порывы и желания души своей. Он, подобно отшельнику, целиком отдался любимому труду.

«Свежий кавалер.

Казалось, далеко позади остались долгие сомнения и колебания, где-то сквозь дымку времени порой вспоминались полковые друзья (давно позабывшие дорогу к художнику), и осталась только одна неистовая жажда овладеть тайнами мастерства.

«Вам двадцать пять лет, — сказал ему великий Карл Брюллов, глядя на его работы, — теперь поздно уже приобретать механизм, технику искусства, а без нее что же вы сделаете, будь у вас бездна воображения и таланта?.. Но попытайтесь, пожалуй, чего не может твердая воля, постоянство, труд».

С того дня прошло семь лет.

И он проявил волю и постоянство.

Во все это время каждый его день был предельно размерен. Вставал на заре, обливался холодной водой (в любое время года) и, невзирая на спящего Коршунова (денщика, который отпросился вместе с ним в отставку), уходил на прогулку. Бродил по городу, заговаривал с прохожими.

Придя домой, он принимался за работу.

Рисовал, писал, компоновал.

Наброски, эскизы, этюды создавались с энергией и упорством непостижимым, и скоро результаты стали заметны.

Его рисунок окреп, в нем появились лаконизм и острота необыкновенные.

Он отказывал себе во всем.

Уйдя в отставку в чине капитана, Федотов получил весьма скромное содержание, из которого ровно половину посылал отцу и сестрам в Москву.

Достаточно упомянуть, что ежедневный бюджет художника и его слуги составлял 25 копеек серебром.

Казалось, он вовсе не знал развлечений. Труд, труд до ужаса (по словам его немногих друзей) отнимал все его время. Единственной отрадой были игра на гитаре и пение.

Холодный, печальный дом его не знал тепла женских рук. Он избегал, боялся уз Гименея.

«Меня не станет, — говорил мастер, — на две жизни, на две задачи, на две любви — к женщине и искусству».

В 1846 и 1847 годах он написал первые свои картины — «Свежий кавалер» и «Разборчивая невеста».

Завтрак аристократа.

«Страшно, жутко было мне в то время, — вспоминал Федотов. — Я все еще не верил себе, я не был французом, русская солдатская кровь текла у меня в жилах».

И наконец он решается послать картины на суд к грозному Брюллову.

Больной Брюллов радушно принимает у себя застенчивого автора.

После Брюллов часто говорил, что счастье Федотова в том, что он смотрит на натуру своими глазами, а не через академические, классические очки, зрящие только библейские либо мифические сюжеты.

— Ба! Что за роскошь? — вскричал удивленный гость, посетивший Федотова в его бедной каморке и отлично знавший его стесненные обстоятельства. Он увидел хозяина за обеденным столом с только что откупоренной бутылкой шампанского.

— Уничтожаю натурщиков, — ответил Павел Андреевич, указывая на скелетики двух съеденных селедок и наливая стакан шампанского приятелю.

Этот маленький рассказ современника как нельзя лучше раскрывает творческий метод художника.,Ни шагу без натуры».

Эти слова могли стать девизом творчества Федотова.

Десятки эскизов, сотни набросков подготовлялись, прежде чем художник приступал к завершению самой картины.

Много времени он отдавал поискам типажа для своих полотен.

Вот любопытная история, рассказанная Федотовым своему другу:

— Когда мне понадобился тип купца для моего «Майора», я часто ходил по Гостиному двору, гулял по Невскому проспекту с этой же целью, но долго не мог найти того, чего мне хотелось. Наконец, однажды у Аничкова моста я встретил осуществление моего идеала, и ни один счастливец, которому назначено на Невском самое приятное рандеву, не мог более обрадоваться своей красавице, как я обрадовался моей рыжей бороде и толстому брюху.