- Беги, Анюта! - попытался сказать он. Но губы были разбиты, а сверху пластом лежал Студень. Поэтому вместо этих слов получилось что-то вроде "иги, ута!"

Но было поздно. Журик уже держал Аню за руку, а вторую еще раньше успел схватить Паня. Генка забился под Студнем, но все было напрасно. Скоро его силы кончились, и он принялся бессмысленно материться сквозь слезы.

- Ну что, подруга? Поиграем? - спросил Журик. - Отпусти меня, - сказала Анюта, глядя ему в глаза. - Отпусти нас. - А ты меня попроси получше. - Это как? - Ну, поласковей попроси. Чтобы душа моя согрелась и рука сама собой разжалась. - Ну... Пожалуйста... Пожалуйста, отпусти нас... - Пожалуйста... - просмаковал Журик. И повторил с аниной интонацией: Пожааалуйста. Слышь, Паня, Студень! Она говорит "пожаааалуйста!"

Журик улыбался. Студень хмыкнул сквозь зубы: Генка продолжал доставлять ему много хлопот. Зато Паня зашелся смехом так, что стали видны все его белые, ровные зубы.

- Пожалуйста, Журик, отпусти ее... Во, сука, дает. - Дает? Думаешь? - Журик вдруг посерьезнел. - Ладно, Анюта. Сегодня, говорят, субботник. Вот и поработай на благо рабочего класса. - А что нужно делать? - Аня была очень напугана и честно пыталась понять, о чем идет речь. - Сейчас. Мы тебе все расскажем. Да, Паня? - Ага - тот продолжал ржать, - и покажем.

После этого он зачем-то стал расстегивать штаны свободной рукой. А расстегнув, спустил их до колен. Открылись грязные семейные трусы. Он приспустил и их, как на приеме у врача. Под подолом рубашки открылся болтающийся шланг. Аня, мельком глянув вниз, покраснела так, будто ей надавали пощечин. А потом она заплакала и закричала одновременно. И вместе с ней заорал Паня. Они оба орали так, будто соревновались, кто может громче. Аня - потому что ей было страшно и противно.

А Паня - потому что у него в бедре, прямо рядом с этой штукой, торчала длинная белая стрела.

Генка решил, что все это ему кажется. Слишком много было всего, и последние минуты ему казалось, что все происходящее - просто страшный сон. Но сквозь крик Пани и Анюты он вдруг услышал спокойный голос Сереги.

- Отпустите их, суки.

Журик с интересом посмотрел куда-то через кучу малу из Студня и Генки.

- Ух ты, сказал он. Робин Гуд? - Я сказал, отпустите их, суки. - Ты знаешь, кто я? - Да. - казалось, Серый малость сбавил тон, - Отпусти их. - Я тоже - сука? - Отпусти Аню и Генку. - Ты знаешь, кто такие суки? - Отпусти их. - Ты знаешь, что если ты меня так назовешь, я тебя убью? - в глазах у Журика полыхнуло, потом выражение его лица стало умиленным. С таким видом Паганель, должно быть, рассматривал редкого кусачего жука. - Я не называю тебя так. Я знаю, что ты здесь главный. Прикажи своим холуям отпустить Аню и Генку. - Вот это уже другой разговор. Что ж, я им не хозяин. Пусть сами решают. Я не против отпустить твоих ребят...

Студень возмущенно взглянул вверх, на своего пахана.

- Ты чо, Жура. Зассал, что ли?

Вместо ответа Журик подошел к нему и подтолкнул подбородок Студня носком ботинка.

- А ты посмотри, с чем пришел наш дружок. Хочешь попробовать с ним повоевать?

Студень покорно обернулся и увидел Серого, спокойно стоящего в трех шагах от него. Тот целился из лука прямо ему в глаз. Студень поежился, на Генку еще больше шибануло потом. Вся сцена сопровождалась воплями Пани, который глядел на стрелу у себя в ноге и боялся ее вытащить. По голому бедру текла кровь, а шланг казался очень маленьким. Как будто съежился от страха.

Анюту уже никто не держал за руки, но убегать она не спешила. Стояла и смотрела сквозь слезы, чем все закончится.

- Ладно, пацаны. Хорош на сегодня. Мы их еще встретим, никуда они не денутся. Тогда и поговорим. Пошли, Студень. Паня, хорош орать. - А-а-ага... Я бы на тебя посмотрел, - выдавил Паня. - Вот и посмотри. Что, не нравлюсь? - в манере Журика говорить вежливо и правильно было что-то отвратительное. Что-то пугающее. Он это знал, и все это знали. - Т-т-торчит, сука, - пожаловался Паня на стрелу. - Это недолго исправить, - сказал Журик и подошел к нему. - Сам выдернешь или в доктора с тобой сыграть? - Сам, сам, - заторопился Паня, но, едва коснувшись стрелы, взвыл и отдернул руку. - Ладно... Значится, в доктора...

Журик небрежным молнеиносным движением выдернул стрелу из его ноги. Паня взвыл и стал валиться набок. Из дырки полила кровь. Журик той же рукой, дал ему две пощечины подряд. Паня схватился за щеку и выровнялся. Вид у него, со спущенными и залитыми кровью портками, был жалким. Студень тяжело приподнялся на руках и освободил Генку. Тот, как только рука стала свободной, ударил ей по мясистой харе Студня. Но былой приступ прошел, невидимая рука кукловода уже покинула его тело. Удар получился слабым, Студень только матюкнулся и поморщился. Потом он встал и поковылял за удаляющейся парой друзей. Уходя, Журик обернулся:

- Не прощаюсь. - говоря эти слова, он улыбался.

Когда троица ушла, ребята еще минуту оставались на своих местах. Генка сидел на земле, размазывая по щекам кровь и слезы. Облитый акварелью, он казался тяжелораненым. Аня стояла там, где была поймана, и плакала, закрыв лицо руками. А Серый долго не отпускал лук, предпочитая на всякий случай держать его в рабочем состоянии.

Наконец, Генка встал и подошел к Сереге. Не говоря ни слова, он обнял его изо всех сил. Потом то же самое сделала Анюта. И двое друзей почувствовали, что их теперь трое.

Горький запах осени вернулся тихо, как кот. Наверное, он не любил шумных мест. Но в таких тихих, как этот закуток за трансформаторной будкой, он чувствовал себя дома. И мелодия, с которой все началось, вернулась тоже. Она была очень красива.

* * * Мелодия, с которой все началось, и теперь звучала в его голове. Она стала более ритмичной, чуть более взрослой. Возможно, ее ритм задавали колеса и рельсы. И все равно она была об осени, которая никогда не уходит насовсем...

Гена налил водки и поглядел на Катю. Девушка сидела в своей обычной напряженной позе. Гена, наверное, возненавидел бы ее за этот вид, если бы не мелодия, громко звучащая у него в ушах. Эта мелодия заставляла любить всех, даже эту жеманную гимназистку, под маской которой, как подсказывал Генин опыт, сидела обычная сука, белая моль из нафталинового шкафа, увешанного мужиками. Он посмотрел на Катю долгим взглядом. За все время разговора, пока он неумело подбивал к ней клинья, ему еще не удалось посмотреть на нее так: тяжело, свободно и отчужденно. Она, почувствовав его взгляд, зябко повела плечами. И перевернула страницу.

- Кем ты хочешь быть, когда вырастешь? - спросил Гена...

* * * - Кем ты хочешь быть, когда вырастешь? - спросила голосом Анюты пустая катушка из-под кабеля, лежащая плашмя.

К катушке тянулся незаметный провод от севшего, но живого автомобильного аккумулятора. И катушка, и аккумулятор жили где-то на обочине Свалки, в ее самом заброшенном месте. И никто не догадался бы, что одна из досок катушки может легко выниматься, а внутри катушки достаточно места для двух мальчишек и одной девчонки. Мало того. Ребята натащили туда кучу бесполезных, но уютных вещей: половину старого матраса, термос с чаем, пару довольно чистых чашек. У самого входа лежало оружие - трубки и заветный лук. А под потолком, в углу, висела лампочка от фонаря, прикрученная к проводу от аккумулятора. Словом, свет был. Плохой, неровный, но был. И в нем, под собственными угловатыми тенями, трое детей прятались от всего остального мира.

Серега достал сигарету, как будто это действие, которое он совершал первый раз в жизни, было для него обычным делом. Он не спешил отвечать на вопрос Анюты. Что же до Генки, то он вообще после истории у трансформаторной будки стал стесняться Анюты и предоставил Серому всю инициативу. А сама Анюта приклеилась к мальчишкам, как банный лист, и ходила за ними следом, бросив всех своих подруг. Вот так.

Серега не спеша размял сырую "Приму" и потянулся за спичками. Гена и Аня смотрели на него с удивлением, но старались не подавать виду.