Он только похлопал меня по плечу и отвернулся к себе. Я же не мог расстаться с мыслью, что рядом с моим домом был шпион. Если бы я вышел минутами раньше, я бы мог его увидеть. Может, он бы сказал мне, как попасть в Les miserables.
Эта мысль не покидала меня и дома. Какие-то несколько минут (ну или часов) решили значимую часть моей жизни иначе. Теперь вместо того, чтобы учить секретные пароли, продумывать планы действий я сижу здесь и проклинаю себя за то, что поздно вышел на улицу.
Мой дневник открыт. Он готов впитывать в себя чернильные слова, готов впитывать в себя мои проклятия адресованные судьбе, и вообще всем, кто лишил меня встречи с Les miserables.
Слова не приходили в голову.
Мысль не шла.
Я хотел написать проклятия, но они не пришли ко мне. Не взобрались в мою голову, не штурмовали меня. Они просто обошли. Обошли все мои эмоций, не родились словами.
Сижу перед пустой страницей. Что ж, знаю я одно решение. Задуваю свечку. Встаю, иду на улицу.
Все так же темно. Все так же прохладно. Я знаю: возле моего дома будут дежурить. Мимо полиция не пройдет. Возможно, мой адрес известен чистильщикам, и когда они приедут по душу мою – сильно удивятся: почему это я не в постельке своей сны вижу, и почему меня вообще дома нет?
Вот кто шпион! Сразу подумают они. И тогда к моей сверх болезненной смерти прибавятся еще одна сверх болезненная смерть. 2 раза умереть нельзя. Но, думаю, чистильщики что-нибудь придумают.
Гуляю, иду к своему столбу. Иду тихо. Оглядываюсь по сторонам. Полицейских не видно. Видно, не дошли еще до столба. И правильно. Мне нужно получить весточку от Les miserables. На столбе нет ничего нового.
Похоже, они не используют одно и то же место дважды. Решил прогуляться к парку. Как же все-таки улица манит ночью. Просто хочется гулять и гулять. Смотреть на звезды. Любоваться темным, как твоя жизнь, небом, понимая, что через определенное количество времени небо просветлеет, а твоя жизнь – нет.
В парке темно. Установленные рядом с ним фонари его практически не освещают. Плотные кустарные заборы тому виной. Это точно. Проходя мимо большого, старого дуба, проживающего свои, наверное, 200 лет, остановился. Что-то странное было в нем именно сегодня. На нем висел золотой лист. Такими дуб точно не славится. Я еле-еле его заметил, и то случайно. Что на нем написано? Для кого, и для чего он? Нужно сорвать его и побежать домой. Прочитать перед дневником. На том конце парка показались маленькие просвечивающие темноту кругляшки. Свет от фонарей. Полиция идет сюда. Пора!
Хватаю лист и бегу домой. У подъезда так же останавливаюсь и оглядываюсь. Пусто. Чисто. Называйте, как хотите, главное, что никого. Захожу в подъезд. Лист я помял. Руки мои вспотели. Не удивлюсь, если пара букв поплывет.
Плотно закрываю за собой дверь. Как же мне повезло, что мои соседи, обдолбанные зомби, которые спать ложатся вместе с мелодией отбоя. Никто из них не мог меня увидеть. Все, наверное, уже 20-ые сны видят. Один я тут с письмами бегаю.
Подхожу к дневнику. Зажигаю свечку. Положил на стол лист. Распрямил его. Читаю:
Шпион! Мы знаем, что тебя ищет Партия. Возможно, она уже напала на твой след, и сейчас ты пытаешься скрыться, но мы хотим помочь. Подай какой-нибудь сигнал, который будет понятен только нам, и мы спасем тебя. Мы твои друзья! Мы – Les miserables!
О нет! Что же я наделал? Я сорвал письмо, предназначавшееся не мне. Les miserables писали не мне. Если в первый раз их письмо и могло быть адресовано мне, то в этот раз я украл чужое письмо. Что же будет теперь с шпионом? Неужели Партия у него на хвосте, и я решил его судьбу, сорвав это письмо? Каким же должен быть сигнал, чтобы Les miserables поняли, что это сигнал бедствия? SOS – спасайте меня! Меня пытает Партия!
Я знаю, что нужно делать. Нужно самому найти шпиона и объясниться ему. Мы вдвоем должны найти способ попасть к Les miserables. Я даже не знаю, что труднее: найти шпиона или найти Les miserables?
Нужно отвлечься. Пожалуй, дневник сейчас сыграет мне на руку. Исповедаюсь ему:
Желая встретиться с любимыми моему сердцу Les miserables, я, сам того не ведая, сорвал не предназначавшееся для меня письмо. В нем говорилось, что Les miserables, понравившиеся душе моей и вернувшие жизни моей хоть какую-то ясность, хотят приютить у себя шпиона, Партию терроризирующего. По мнению Les miserables, Партия села шпиону на хвост. Единственный выход – это встреча с Les miserables, которая не может состояться, так как письмо сорвал я, а не шпион.
Я боюсь за шпиона. Не хочется, чтобы информация, добытая им, вернулась к своим хозяевам, а Les miserables потерпели поражение.
На этом, думаю, начать поиски шпиона. Нужно встретиться с ним и бежать из этого дьявольского города, дьявольского государства.
Вклеиваю второе письмо в дневник и закрываю его. Надо расспросить всех на работе о шпионе, может, кто-нибудь что-нибудь знает.
На работе на меня вывалилась целая куча информации о шпионе. Кто-то утверждал, что он пойман Партией и сидит себе в каком-нибудь кабинете, пытаясь искупить грехи. Кто-то считал, что он уже убит, и лежит себе спокойно в какой-нибудь грязной канаве, присыпанный землей. Некоторые уверяли, что партия его специально упустила, чтобы потом он вывел ее на крупную сошку. Самой распространенной версией была, что он просто притаился где-то. Какими бы бредовыми мне эти версии не казались, ни опровергнуть, ни подтвердить, ни одну из них я не мог.
Впрочем, и с кем-нибудь обговорить каждую из них я тоже не мог. В СМИ говорили никому не доверять. Следить за всеми, ведь в эту самую минуту вы можете общаться с шпионом, притаившимся среди нас. Подозреваются все, даже близкие люди – это может быть: ваша жена, ваши родители, дети, или же ВЫ сами. ВЫ можете быть шпионом, и, если это так – вам несдобровать.
Если раньше коэффициент болтливости среди работников был высок, то сейчас он крайне низкий. Никто ни с кем не болтает, все друг за другом следят. Подозреваются все. Даже ты сам можешь быть шпионом, не забывай СМИ, а что если так и есть? Что если ты шпион, но сам не отдаешь себе в этом отчета? Я уверен, многие зомбированные партийные поддакивалки так и думают, а что если шпион я? Вряд ли. Но ведь это возможно? Что если я случайно, сам того не осознавая, предал Партию, и теперь она меня разыскивает? Нет. Вряд ли. А если да? Да. Если да? Вряд ли.
Об этом смешно подумать. Никто из этих работников не стал бы предавать Партию, ведь они ее так горячо любят. Тем более, что им красть – секретный соус? Нет. Никто из них не шпион. Шпион кто-нибудь новенький, или тот, у кого вера в партию не такая сильная. Я и Мэтт могли бы подойти на эту роль. Но всем известно, он обожает партийные праздники. Одевается даже нарядно, чего не скажешь обо мне. Я ненавижу эти праздники и провожу их дома. Даже на улицу не выхожу, так что я могу подойти на роль шпиона. Если бы не одно «но». У меня нет друзей. Нет семьи. Я живу только работой, да и вообще – не живу, а существую. Я тот человек, которого пыталась сделать Партия, когда только восходила в свое вечное правление. Так что я вне подозрений. Но не для Мэтта. Он пристально посматривает на меня. Ждет, когда я ошибусь. Ждет того дня, когда сможет пойти в полицию и рассказать, кто якобы самый настоящий шпион. Кого никто не замечал, но он был рядом. Конечно, Мэтту вначале никто не поверит, но вот когда мою квартиру обыщут, а мой дневник найдут, меня познакомят с чистильщиками.
3
Ночью я сижу перед дневником. Мне нечего в нем написать. Мысли в голову не идут, а на улицу выходить не хочу. Со вчерашнего дня я заметил, что отрядов полиции, обходящих мой дом, удвоилось. С начала комендантского часа люди занавешивают окна. Никто не хочет лишний раз выглянуть в окно, или чтобы в него заглянули. Ночная жизнь людей кипит в занавешенных комнатах с надеждой в сердце, что их обман с окнами не обернется против них. Свет не зажигают. Пусть полиция думает, что дом спит. Так будет лучше.
Думая, что же можно записать, я погружаюсь в сон.
Через неделю о шпионе практически не говорили. Еще через пару дней о нем и вовсе забыли. Казалось такая обширная, распространенная, раздуваемая СМИ тема не могла кануть в лету, но количество информаций подаваемой СМИ смогло оттеснить тему с шпионом назад, а потом и вовсе выкинуть ее из головы всех жителей города. Не удивлюсь, что если вдруг кто-то спросит: «Ребят, а что случилось с тем шпионом?» Ему ответят «Каким шпионом? Ты, видно, брат, попутал. Нет тут никаких шпионов». И с самым честным и верящим в это видом они будут говорить тебе, что твои шарики выехали из черепушки.
Никого не интересовала потерянная тема с шпионом кроме меня. Я не мог спать ночами. Мне снилось, будто он попал в руки партии, и я наблюдаю за его мучительной смертью. Он видит меня и кричит в муках:
– Спасибо тебе за «помощь», «удружил»!
От таких снов я просыпаюсь мокрый от накрывшего меня пота. Вся моя подушка мокрая. Хоть выжимай. Я не могу спать ночами. Ворочаюсь. Думаю, о нем. Это хорошо, если он встретился с Les miserables, а если он не встретился с ними. Что, если он сейчас в руках Партии готовится к встрече с чистильщиками или пытается искупить вину за содеянное, прося второй шанс. И он его получит. Партия даст ему второй шанс. Но рано или поздно встреча с чистильщиками произойдет. Партия не доверяет никому, тем более предателям. Она заставит его поверить, будто он честно служит своему государству, заставит поверить, будто он прощен, и когда он в это поверит, когда будет считать себя «чистеньким» перед Партией, тогда она его схватит и уличит в предательстве. Он сам будет хотеть смерти за содеянное предательство. Партия поступает так со всеми.
Идя на смерть, ты ее сам желаешь, надеясь, что это искупит твои грехи перед Партией. Партия перевоспитывает тебя, уничтожает твою веру в твои поступки и потом карает тебя за них.