Я искренне надеюсь, что шпион жив. И хочу искренне перед ним извиниться за свое любопытство. Надеюсь, это произойдет при живой встрече ни перед чистильщиками.

Все свое свободное от работы время я проводил за дневником. Думал, что смогу что-нибудь написать стоящее, но без прогулок ничего не получалось. После прогулок я оставлял на страницах свои самые настоящие чувства. Без прогулок я могу писать только гневные тирады в сторону Партии. Иногда я чувствую себя жалким борцом. Вроде бы нарушаю правила режима, но при этом веду себя как крыса, чтобы меня не арестовали и не убили.

Как я завидую шпиону. Он действовал по-настоящему. В открытую. Похитил, небось, ценные бумаги и теперь ищет его Партия, пытаясь заглушить стадо баранов тупыми новостями наподобие: кризиса не будет, потому что война отменена. Если честно – не было бы никакой войны – просто Партии нужно приподнять свою весомость в народе.

Проснувшись утром, я обнаружил, что всю ночь спал на раскрытых страницах дневника. Мои тайные вражеские послания в сторону Партии, переместившись мне на щеку, перестали быть тайными. Если я выйду на улице с такими фразами на щеке, по головке меня точно не погладят. Нужно смывать.

Пропустив завтрак, я успел на работу. Уже через 30 минут после начала смены мой желудок заурчал. За все годы моей самостоятельной жизни я приучил желудок требовать пищу согласно часам. Сегодня эти часы сбились. Мой перерыв будет только через 2 часа, а желудок ждать не станет. Попытавшись взять себя в руки, я принялся за работу. Сегодня было много заказов на картошку. Как-то странно. Но обдумывать это не приходится. Все мысли заняты картошкой. Краем глаза я заметил, что Мэтт поглядывает на меня. За последние дни мы с ним так и не пообщались. Он подозревал меня, я же старался развеять его подозрения. Он придвинулся ко мне. Сегодня мы работали рядом.

– Я вижу, ты голоден. – начал он.

– Не так сильно.

Он достал из кармана гамбургер и протянул его мне.

– Ты чего?

– Да бери ты, все нормально. Это списанный гамбургер.

– Но даже списанные брать нельзя.

– Не парься. Я лично его списал. Все нормально. Сегодня я на списании. Облегчил Эрни жизнь. Ешь пока он не увидел тебя. … ну же.

Я взял гамбургер, развернул его и жадно надкусил. Он уже был давно списан. Вкус исчез, мясо остыло. Гадость редкостная, но желудок переварил. Теперь определенное время он беспокоить меня не будет. Упаковку из-под гамбургера я выбросил.

– Спасибо.

– Не за что. Послушай. Я рад, что ты все еще здесь. Поверь. Без наших бесед мне было бы тоскливо. Я рад, что ты не оказался шпионом, иначе тебя бы поймали. Рад, что я ошибался.

– Я ценю наши беседы, но я не шпион.

– Это я уже говорил. Слушай, хочешь наесться вдоволь?

– Ты о чем?

– Дело в том, что я сегодня на списании, я работаю допоздна, оставайся со мной.

– Перерабатывать?

Дело в том, что работник может переработать, но за это ему не платят лишних деньжат – его бесплатно кормят обедом. Я никогда не оставался на переработку, и, честно говоря, не горю желанием.

– Эрни будет следить, орать, зачем это надо?

– Не будет. Я же стянул половину его работы. Он уйдет за 30 минут до закрытия. Останемся ты и я, и можно устроить такой ужин, который ты никогда не кушал. Я уже списал нужное количество гамбургеров, они лежат в холодильнике. После ухода Эрни спишу напитки и картошку. Еще сможем сделать себе горячие блюда.

– Уверен, что Эрни уйдет?

– Само собой.

– Хорошо.

– Вот и отлично.

          Каждый из нас вернулся к своей позиции.  Я стал ждать, когда закончится эта длинная смена.

На удивление смена закончилась быстро. За час до своего отхода Эрни дал мне талон на обед, который я сразу же после его ухода променял на сам обед. А именно на: гамбургер, картошку, пирожок и напиток. Ресторан закрылся в 23:00, за полчаса до наступления комендантского часа. Те, кто живет далеко, ушли раньше. Мы с Мэттом закрыли само здание. Закрыли зал. Оставили открытой только кухню. Пока я готовил свежее мясо, он подогревал гамбургеры и занимался напитками. Картошка купалась в масле. Таймер звенит, извещая нас о том, что пора бы прекратить купать картошку.

Это был самый лучший ужин в моей жизни. Мы болтали о разных вещах, словно между нами не было того заслона, который был воздвигнут  темой о шпионе. Делились соображениями о разных идеях и проектах. Я скучал по такому общению, и вот оно накрыло меня с головы до ног. Поедая свежую картошку, я запивал ее свежим напитком, заедая все свежим и не совсем свежим гамбургером. Мясо еще готовится. Совсем скоро мы попробуем бесплатно самое дорогое блюдо в закусочной. О да. Ради такого можно и каждый день оставаться. Но Мэтт говорит: не стоит. Если таким и заниматься, то раз в 5-6 дней. А то непременно заподозрят, что в твою смену так много списываний.  Тактика Мэтта проста: один день он пирует, остальные 5-6 старается списывать меньше всего или вообще делать уравнение. Уравнение – это когда количество списанного товара одно и то же на протяжении недели или двух. Ничего сложного: не списывай больше нужного. Иногда то, что нужно списать попадает на стол к посетителю, а потом жалоба, сто раз обговоренная с другими беседа, и плюс списанное дорогое блюдо на столе у «дурака-посетителя».

– По домам нет смысла разъезжаться. Так что подготовим ресторан к открытию и спать.

– Хорошо.

– До прихода Эрни я приготовлю себе лучший кофе. Хочу попробовать его.

– Ты так и живешь? На таких вот ужинах?

– Да. И если будешь пай-мальчиком, оставлю тебя в доле.

– Я подумаю.

                       Мясо готово! Приятного нам аппетита.

Меня отпустили пораньше. Видимо переработка дала свое. Я поплелся домой по серым улицам. Погода решила разреветься. «Как бы не по шпиону» думал я. Никаких вестей ни от него, ни от Les miserables. Я все же надеялся на лучшее, но мысли мои уже оплакивали его. Я не гуляю. Полиция все так же крутится у моего дома. Думает, будто шпион нагрянет в тот парк проверить послания. Если они его ищут – значит, он жив, и он на воле. Или они хотят поймать рыбку покрупнее. В общем, я не гуляю по ночам. Скучаю по своим прогулкам. Пускай их было 2, но они были великолепны. Стоили риска. Иногда я наблюдаю за полицейскими, слегка открывая штору. Они сидят на лавочках и ждут. Иногда прячутся. Но в основном им лень что-то делать. Днем они, конечно же, не такие. Другие. Защитники порядка. Днем они покажут кузькину мать и приголубят всех, кто к ним стремится. Ночью же они напоминают людей. Пока их никто не видит. Может быть, и им не нравится наш режим. Если полиция поднимется на бунт, то есть надежда на успех. Но этого не произойдет. Партия вылавливает тех, кто может ослушаться приказа и увольняет их. Избавляется от них, отправив в нищенские районы. Убить их она не может. Поэтому просто на произвол судьбы выбросит. Так было и с Анной. Эрни, сволочь!

Жизнь стала налаживаться. Наши отношения с Мэттом текут в прежнем русле. Каждую неделю мы остаемся в ресторане, устраивая себе пиршество из списанных недавно товаров. Мэтт говорит, что нельзя много списывать, иначе непременно заподозрят неладное. Он прячет списанные днем гамбургеры в холодильнике, затем мы их подогреваем и употребляем в пищу. Формально гамбургер должен быть выкинут через час после того, как его выложили на раздачу. Но мы-то с Мэттом знали, что и через 8 часов он может быть употреблен.

Пару раз мы отдавали посетителю простоявшиеся гамбургеры, чтобы вечером себе приготовить новые. Мы полностью драили весь ресторан перед приходом Эрни. Начинали утро с хорошего кофе, какое крайне редко подаем посетителям, думающим, что пьют они только лучшей пробы кофе. Дураки. Мэтт мне сказал, что ради экономии товара, а именно, чтобы хватило ему, нужно подавать посетителям разный кофе. Кому-то хороший, кому-то дешевый. Мы покупаем его в соседнем магазине. И люди не ощущают разницы. Они не понимают, что тот кофе, который они попивают в семейном кругу дома, такой же, как тот, какой отдаем им мы.

О шпионе все окончательно забыли. Даже я потихоньку забывал. Меня уже не интересовала его судьба. Жив и ладно. Мертв и ладно. Я относился к нему как все – с легким затемнением рассудка. Не знал, был ли он в реальности. То, что был, мне говорил Мэтт. Мы пару раз возвращались к теме шпиона. Он говорил, что подозревал меня, так как я отлично подошел бы на эту роль. Но потом говорил, что он, видно, ошибся, посчитав, что я могу предать Партию. Впрочем, он не смог с точностью ответить, что и он бы смог предать Партию. Мы оба трусы, мечтающие о лучшей жизни. Но если я таким трусом оставался и сейчас, Мэтт определенно труса в себе убил….

Мы сидели на кухне. Ужинали. Он поглядывал на стакан с напитком в его руке. Изучал его. Я не обращал на это внимания, пока он не произнес:

– Знаешь, а ведь я подумываю о переезде.

– Куда?

– В районы нищих.

– Куда? Ты что, забыл, что там творится?

– Я все отлично помню. Но, тем не менее, эти районы не контролируются Партией.

– Конечно. Там же одни мародерства и преступления. Там очень тяжело выжить.

– А мне кажется, что это партийская политика: отталкивать людей от нищенских районов, чтобы они были здесь: на блюдечке у Партии.

– Дурак. Зачем тебе туда? У тебя хоть деньги есть?

– Я 3 месяц не трачу зарплату. На первое время у меня денег хватит.

– А потом что делать будешь?

– Ну, что-нибудь придумаю.

– Это же шутка, да? Ты просто шутишь?

– Нет. Это не шутка. Я и вправду над этим задумывался. Я думал многие месяцы. Не спал ночами и думал. Если бы не ты, я бы уехал раньше. Но мне нравится с тобой общаться. Приятно, знаешь ли, найти родную душу.

– Ты там умрешь!

– Тогда поделом мне. Ты же понимаешь, я не пришел с тобой советоваться. Я просто решил сказать тебе, чтобы ты не думал, будто я предал нашу дружбу. Да. Мне хочется верить, что мы с тобой друзья, и что, когда я уеду, ты не будешь обо мне вспоминать с кислой миной на лице. Мне казалось, что мы отлично проводили время, чтобы ты мог вспоминать только хорошее, если, конечно, ты будешь что-нибудь вспоминать.