Когда Андрей вернулся, у дома уже собрался встревоженный народ.

- Что за происшествие, товарищ лейтенант? - деловито выступил вперед крошечный Богатырев - командир колхозной дружины. - Мы готовы к действию!

- Тапок потерял, - ответил участковый.

- Была бы голова цела, - сказал председатель колхоза Иван Макарович, протягивая Андрею ключи от правления. - А уж тапки мы тебе новые купим. Звонить прямо сейчас пойдешь?

- Оденусь только. Расходись, мужики, не топчитесь здесь. И по кустам не лазайте. Богатырев, присмотри тут. - Андрей так и стоял с пистолетом в руке, потому что деть его было некуда - не за резинку же "треников" засовывать.

Гордый доверием Богатырев, солидно поправив форменную фуражку, доставшуюся ему от прежнего участкового и которую он, похоже, даже на ночь не снимал, стал шустро теснить людей к калитке, приговаривая: "Освободите, граждане, место происшествия для осмотра и охраны".

Андрей, одевшись, вышел на улицу с фонариком, подобрал свои гильзы и нырнул в кусты. Он быстро отыскал место, откуда стреляли, разглядел россыпь тусклых старых гильз и нашел хорошо вдавленные во влажную землю следы кирзовых, видимо, сапог.

- Богатырев! - крикнул он. - Поставь своих ребят, чтобы сюда никто не подходил. И сами пусть подальше держатся.

Андрей позвонил в район, дежурный по отделу связал его с начальником, и тот хриплым со сна голосом, выслушав участкового, сказал:

- Ну ты даешь, Ратников! Мы тебя хвалим, в пример ставим, а на твоем участке такие происшествия. Не приснилось тебе, часом?

- Если бы...

- Вот что, лейтенант. Людей я сейчас высылаю. А ты пока думай: зачем в тебя стреляли? Что ты за фигура такая, что такое наделал, чтоб из автомата тебя бить? И второе: автомат и машина. Понял? Давай действуй.

У Андреева дома толпа гудела - все село, конечно, сбежалось, как на пожар. Светать уже стало, и все глаз не отрывали от свежих, с торчащими острыми белыми щепками сколов на бревнах сруба, от перилины крыльца, вовсе перебитой, повисшей на гвозде. И страшно как-то людям, и тревожно было, что это в их участкового, совсем пацана еще - Андрюшку Ратникова, которого многие вообще мальцом помнили, стреляли так по-настоящему, беспощадно, нагло, без всякой опаски. Стреляли, чтобы убить. Потому люди и смотрели по-разному: кто со страхом и жалостью, кто с крайним удивлением, словно бы и не веря глазам своим, а кто и с тихим бешенством, гневно, скрипя зубами, сжимая кулаки.

Андрею даже как-то неловко было подходить к ним, особенно когда все обернулись к нему и молча, сочувственно расступились.

- А ты, дядя Федор, чего прибежал? На кого магазин оставил?

- Как же теперь без меня - ведь я при ружье и вполне способный тебе помощь оказать. Потому и прибежал.

- Где ему бегать? - засмеялся Степка Моховых. - Он с вечера тут прятался, поближе к милиции.

Кто-то (кто именно, Андрей не разобрал в сером свете наступающего утра), постучав о землю черенком зачем-то прихваченных вил, сказал негромко: "Ты, Андрейка, нынче ко мне ночевать иди, не сомневайся". Участковому аж горло перехватило. Он сказать-то ничего не мог, только кивнул и покачал головою - мол, спасибо, не надо. А тут еще Галка вывернулась, бросилась к нему, в руку вцепилась, молчит, а глазищи - вот такие.

Андрей ее легонько отстранил, сел на ступеньку, ладонью устало по лицу провел - все-таки такого страха натерпелся - и тихо сказал:

- Расходитесь, граждане.

Граждане послушно разошлись. Только Галка, безуспешно поискав предлога остаться ("Может, тебе чаю поставить или за молоком сходить?"), попыталась задержаться, но Андрей и ее спровадил безжалостно. Ему нужно было побыть одному, собраться с мыслями и приступить к работе.

В дом почему-то идти не хотелось, он остался на крыльце, взяв только из планшетки свой рабочий блокнот.

Начинался день. Быстро, торопясь по своим важным делам, поднималось солнце. Оно, словно подброшенное, выскочило из-за леса и круто полезло в небо, заливая все вокруг ярким светом. И хотя в селе уже никто не спал и было так же, как всегда: кричали петухи и мычали коровы, скрипели и хлопали калитки, гремели в колодцах ведра, звенели по железкам молотки (хозяева загодя готовились к сенокосу), - утро все-таки казалось не таким, как обычно, не веселым, что ли, пасмурным.

Андрей сидел на крыльце, листал блокнот, поминая при этом добрым словом участкового Иванцова, у которого принял эту трудную, неспокойную и, выходит, опасную должность. Тот ему сразу сказал, сдавая свой пост: "Каждый день, Андрей, записывай. Подробно пиши, не стесняйся бумагу марать. Все пиши, где был, что видел и сделал, с кем и о чем говорил, у кого кто родился и кто вчера выпил лишнего - все-все пиши. Неизвестно, что пригодится. Может, тебе из всего только одна строчка и понадобится, но ей цены не будет, золотой окажется".

Тихонько, исподтишка, ни с того ни с сего стал накрапывать дождик. Андрей вынес из дома коробку от ботинок, накрыл ею след сапога в кустах и положил сверху кусок пленки. Потом снова сел на ступеньку, раскрыл блокнот, задумался.

Вернемся и мы вместе с участковым к тому дню, когда, вероятнее всего, начались какие-то события, развитие которых едва не стоило ему жизни; постараемся вместе с ним разобраться в них, понять, что в обычных, рабочих буднях сельского милиционера могло привести к столь загадочным, необычайным последствиям...

Вот другой конец запутанной нити.

А. К о н а н Д о й л. Записки

о Шерлоке Холмсе

13 м а я, с р е д а

С утра Андрей ездил в район. С делами управился к обеду и только подошел к мотоциклу, как кто-то небритый - царапнул по щеке как наждаком набросился сзади, сильно обхватил, сдавил и заорал радостно, счастливо, не стесняясь прохожих:

- Сергеич, участковый, отец родной! Здорово, милиция!

Андрей, который от неожиданности чуть было не бросил его через себя, смущенно вырвался из цепких дружеских рук Тимофея Елкина (по прозвищу Дружок) и поправил фуражку. Полгода назад участковый направил его на принудительное лечение, выступал в суде свидетелем и, конечно, не ожидал от Тимофея такой бурной радости при встрече. Но, видно, тот многое понял и обиды на него не держал, а был искренне рад ему и благодарен.

- Ну как ты? - спросил Андрей.

- Хорош, Андрей Сергеич! По всем статьям выправился и человеком стал: и умный опять, и здоровый, и трезвый навсегда. Дай твою добрую руку пожму! Спасибо тебе. Ты со мной как с другом обошелся. Спас, можно сказать, в трудную минуту. Теперь за мной должок. Придет пора - и я тебя выручу!

Был он оживлен, доволен, будто возвращался с курорта, а не из лечебно-трудового профилактория.

- Трогай! - закричал он, садясь в коляску Андреева мотоцикла, и свистнул так звонко и заливисто, что с куполов церкви сорвались голуби, а дремавшая неподалеку на лавочке бабуля вздрогнула и испуганно закрестилась, сердито бормоча.

- Тихо, тихо, - улыбнулся Андрей, - а то я вместо села в отделение тебя доставлю.

Дорогой, пока ехали Дубровниками, Тимофей, как бойкий птенчик в гнездышке, вертелся в коляске, все время смеялся и что-то говорил, поворачиваясь к Андрею, но тот почти ничего, кроме отдельных слов ("вино... жизнь... со стороны... Зойка... вино... доченьки... жуть... вино"), не слышал и только время от времени согласно кивал головой, чтобы не обидеть Тимофея, не омрачить его радости.

Уже на окраине, у переезда, участковый вдруг остановился, мотоцикл заглушил и, бросив Елкину: "Посиди", - пошел к пивному ларьку, около которого - он заметил - назревал беспорядок.

Тепленькие мужики, горланя, размахивая кружками и кулаками, угрожающе теснили какого-то прилично одетого гражданина. Тот не пугался, стоял, лениво прижавшись спиной к обитой железом полочке ларька, и, опираясь на нее локтями, развязно держал в руках кружки с пивом, спокойно улыбался, как скалился.

Андрей видел: так же опасно улыбаясь, он, не торопясь особо, выплеснул пиво под ноги окруживших его мужиков, ахнул кружки о полочку зазвенело, брызнули осколки, - и в руках его оказались, как кастеты, крепкие ручки со сверкающими острыми обломками... Мужики примолкли, переглянулись.