(1901)

Перевод К. Бальмонта

13. FAIRY-LAND

Dim vales - and shadowy floods

And cloudy-looking woods,

Whose forms we can't discover

For the tears that drip all over.

Huge moons there wax and wane

Again - again - again

Every moment of the night

Forever changing places

And they put out the star-light

With the breath from their pale faces.

About twelve by the moon-dial

One more filmy than the rest

(A kind which, upon trial,

They have found to be the best)

Comes down - still down - and down

With its centre on the crown

Of a mountain's eminence,

While its wide circumference

In easy drapery falls

Over hamlets, over halls,

Wherever they may be

O'er the strange woods - o'er the sea

Over spirits on the wing

Over every drowsy thing

And buries them up ojuite

In a labyrinth of light

And then, how deep! - O, deep!

Is the passion of their sleep.

In the morning they arise,

And their moony covering

Is soaring in the skies,

With the tempests as they toss,

Like - almost any thing

Or a yellow Albatross.

They use that moon no more

For the same end as before

Videlicet a tent

Which I think extravagant:

Its atomies, however,

Into a shower dissever,

Of which those butterflies,

Of Earth, who seek the skies,

And so come down again

(Never-contented things!)

Have brought a specimen

Upon their quivering wings.

(1829, 1845)

13. СТРАНА ФЕЙ

Мгла долов - тень по кручам

Лес, подобный тучам,

Чьи формы брезжут странно

В слепых слезах тумана.

Бессмертных лун чреда,

Всегда, - всегда, - всегда,

Меняя мутно вид,

Ущерб на диск, - бежит,

Бежит, - улыбкой бледной

Свет звезд гася победно.

И, в полночь по луне,

Одна, туманней всех

(Не та ль, что в вышине

Всех дольше длила бег),

Нисходит - долу - долу

Свой центр клоня к престолу

Горы, на снег вершин,

Туман огромной сферы

Скрывает, - плащ без меры,

Сон хижин и руин,

И лес на всем просторе,

И море, - о! и море!

Всех духов, что скользят,

Все существа, что спят,

Вбирая полно их

В лабиринт лучей своих,

Как будто в этот срок

Их сон глубок, - глубок!

Им вскроет день глаза,

И лунный их покров

Взлетит на небеса

С тяжелым севом гроз:

Он стал - цепь облаков

Иль желтый альбатрос,

И та же днем луна

Им больше не нужна,

Как одеянье тайны

(Но как все чрезвычайно!)

А атомы луны

Днем в дождь разрешены;

Не их ли мотыльки,

Когда летят, легки,

В лазурь, ах! для паденья

(Вовек без достиженья),

Во образе пыльцы

Приносят образцы!

(1924)

Перевод В. Брюсова

14. TO HELEN

Helen, thy beauty is to me

Like those Nicean barks of yore,

That gently, o'er a perfumed sea,

The weary, way-worn wanderer bore

To his own native shore.

On desperate seas long wont to roam,

Thy hyacinth hair, thy classic face,

Thy Naiad airs have brought me home

To the glory that was Greece,

And the grandeur that was Rome.

Lo! in yon brilliant window-niche

How statue-like I see thee stand,

The agate lamp within thy hand!

Ah, Psyche, from the regions which

Are Holy-Land!

(1831-1845)

14. К ЕЛЕНЕ

О, Елена, твоя красота для меня

Как Никейский челнок старых дней,

Что, к родимому краю неся и маня,

Истомленного путника мчал все нежней

Над волной благовонных морей.

По жестоким морям я блуждал, нелюдим,

Но классический лик твой, с загадкою грез,

С красотой гиацинтовых нежных волос,

Весь твой облик Наяды - всю грусть, точно дым,

Разогнал - и меня уманила Наяда

К чарованью, что звалось - Эллада,

И к величью, что звалося - Рим.

Вот, я вижу, я вижу тебя вдалеке,

Ты как статуя в нише окна предо мной,

Ты с лампадой агатовой в нежной руке,

О, Психея, из стран, что целебны тоске

И зовутся Святою Землей!

(1904)

Перевод К. Бальмонта

15. ISRAFEL

And the angel Israfel whose heart

strings are a lute, who has the sweetest

voice of all God's creatures.

- Koran

In Heaven a spirit doth dwell

"Whose heart-strings are a lute;

None sing so wildly well

As the angel Israfel,

And the giddy stars (so legends tell)

Ceasing their hymns, attend the spell

Of his voice, all mute.

Tottering above

In her highest noon,

The enamoured moon

Blushes with love,

While, to listen, the red levin

(With the rapid Pleiads, even,

Which were seven,)

Pauses in Heaven.

And they say (the starry choir

And the other listening things)

That Israfeli's fire

Is owing to that lyre

By which he sits and sings

The trembling living wire

Of those unusual strings.

But the skies that angel trod,

Where deep thoughts are a duty

Where Love's a grown-up God

Where the Houri glances are

Imbued with all the beauty

Which we worship in a star.

Therefore, thou art not wrong,

Israfeli, who despisest

An unimpassioned song;

To thee the laurels belong,

Best bard, because the wisest!

Merrily live, and long!

The ecstasies above

With thy burning measures suit

Thy grief, thy joy, thy hate, thy love,

With the fervour of thy lute

Well may the stars be mute!

Yes, Heaven is thine; but this

Is a world of sweets and sours;

Our flowers are merely - flowers,

And the shadow of thy perfect bliss

Is the sunshine of ours.

If I could dwell

Where Israfel

Hath dwelt, and he where I,

He might not sing so wildly well

A mortal melody,

While a bolder note than this might swell

From my lyre within the sky.

(1831-1845)

15. ИЗРАФЕЛЬ

...И ангел Израфель, струны сердца

которого - лютня, и у которого из всех

созданий Бога - сладчайший голос.

Коран

На Небе есть ангел, прекрасный,

И лютня в груди у него.

Всех духов, певучестью ясной,

Нежней Израфель сладкогласный,

И, чарой охвачены властной,

Созвездья напев свой согласный

Смиряют, чтоб слушать его.

Колеблясь в истоме услады,

Пылает любовью Луна;

В подъятии высшем, она

Внимает из мглы и прохлады.

И быстрые медлят Плеяды;

Чтоб слышать тот гимн в Небесах.

Семь Звезд улетающих рады

Сдержать быстролетный размах.

И шепчут созвездья, внимая,

И сонмы влюбленных в него,

Что песня его огневая

Обязана лютне его.

Поет он, на лютне играя,

И струны живые на ней,

И бьется та песня живая

Среди необычных огней.

Но ангелы дышат в лазури,

Где мысли глубоки у всех;

Полна там воздушных утех

Любовь, возращенная бурей;

И взоры лучистые Гурий

Исполнены той красотой,

Что чувствуем мы за звездой.

Итак, навсегда справедливо

Презренье твое, Израфель,

К напевам, лишенным порыва!

Для творчества страсть - колыбель.

Все стройно в тебе и красиво,

Живи, и прими свой венец,

О, лучший, о, мудрый певец!

Восторженность чувств исступленных

Пылающим ритмам под стать.

Под музыку звуков, сплетенных

Из дум Израфеля бессонных,

Под звон этих струн полнозвонных

И звездам отрадно молчать.

Все Небо твое, все блаженство.

Наш мир - мир восторгов и бед,

Расцвет наш есть только расцвет.

И тень твоего совершенства

Для нас ослепительный свет.

Когда Израфелем я был бы,

Когда Израфель был бы мной,

Он песни такой не сложил бы

Безумной - печали земной.

И звуки, смелее, чем эти,

Значительней в звучном завете,