- Петров, ты зачем сюда прислан? Подвал проверять - вот и проверяй. Тягу проверь. - В голосе Кочегара Петров угадал грустные интонации позабытых друзей.

- И проверю, - сказал Петров.

- Может, с нами пельмени будете? - предложила девочка. Волосы у нее были светлые, легкие.

"И мальчишка серьезный, курносый, не какой-нибудь ловелас и артист, как мой сын Аркадий. И книжек у них тут много разных. И плюшевый медвежонок. Она принесла, - подумал Петров. - Ишь, глазастенькая".

- Спасибо, - сказал Петров девочке. - Я тягу проверю. Вы кушайте. Он подошел к вытяжному шкафу, чиркнул спичкой. Спичка погасла. - Тяга есть... Тут у вас одно помещение, что ли, на такой дом?

- Три. - Кочегар показал три пальца. Пальцы у него были толстые и короткие. - Следуй, Петров, за мной. - Он вывел его в коридор прямо к двум дверям - "М" и "Ж".

Девочка раскладывала пельмени по тарелкам. Она улыбнулась Петрову как виноватая. Мальчишка нахмурился, стараясь скрыть голодное нетерпение. "Сейчас в горячую пельменю вонзится, и зубы у него заноют. Нет бы подождать, подуть. Не понимают - торопятся. А от горячего портится эмаль". Спина у девочки была гибкая, узкая, и узкими были бедра, затянутые в джинсы. "Может, поэтому они все теперь длинноногие - плоть в длину формируется по джинсам. Что они теперь по литературе-то изучают? Лермонтова? "Пускай она поплачет, ей ничего не значит..."" Последняя фраза привела Петрова в смятение своей болезненной несправедливостью, ему захотелось побежать, купить ребятам чего-нибудь сладкого или ветчины свежей, но денег у него не было.

Петров ткнул пальцем в буквы "М" и "Ж".

- Это у вас строго по нормативам?

- Не сомневайся, - сказал Кочегар. - Проверяй дальше.

На других дверях были прибиты таблички: "Помещение No2" и "Помещение No3".

Кочегар постучал в дверь с табличкой "Помещение No2". Громко позвал:

- Емельян Анатольевич! Емельян Анатольевич! - И пояснил, ковыряя для убедительности у себя в ухе: - Глухой как пень. - Когда дверь открылась, сделал вид, что чешет висок.

- Да уж знаю, что вы меня дразните, - сказал высокий, наклоненный вперед, седой, виноватый мужчина. - Это от тишины. Здесь тишина такая, словно создатель еще не сотворил Еву.

И тут же, как бы самосотворясь, из-под его руки вынырнула женщина. В красных джинсах. В синей майке с белозубым певцом на груди. Туфли на высоком тонком каблуке у нее были желтые. Длинные пластмассовые бусы в несколько рядов - розовые. Лицом она была некрасивая, рыжеватая.

- У Люси душа прекрасная, - сказал наклоненный вперед Емельян Анатольевич.

Кочегар объяснил громко:

- Тоже жить негде. Шуриков родители в дом не пускают, Емельяна Анатольевича дети из дома выставили.

- Их раздражало, что я такая молодая, - сказала Люся. - Но еще больше, что я Емельяна люблю. Это их бесило.

Емельян Анатольевич поцеловал Люсю в маковку.

- Дети осудили меня, как они выразились, за антиобщественный вкус.

- Петров тягу у вас проверит! - прокричал Кочегар и подтолкнул Петрова вперед.

Петрову было стыдно; но он все же прошел в жилище Емельяна Анатольевича. Оно было обширно. Гораздо обширнее помещения No1, где жили Шурики. Надувные матрацы, покрытые новенькими пледами, казались лодочками на черном озере.

Помещение No2 уходило в темноту: пол, потолок и стены теряли в темноте свою соразмерность, они как бы вытягивались в тоннель - в трубу, из которой шел непрерывный зов, похожий на шум прибоя.

Петров потряс головой, ему показалось, что там, в призрачной дали, стоит еще один Кочегар и манит его. Петров еще энергичнее потряс головой, приподнялся на цыпочки и резко опустился на пятки - это ставит мозги на место. Поднес спичку к вытяжному шкафу. Огонь оторвался и улетел, красный, как лепесток мака.

Петров не удержался, спросил:

- Так и живете?

- Я же говорю вам, - улыбнулся Емельян Анатольевич. - У Люси душа золотая. Мы в театр ходим. В кино. Иногда в ресторан. До Люси я не жил, если сознаться.

- Всего вам хорошего, - сказал Петров. - Совет да любовь.

Когда Петров и Кочегар вышли в коридор, Кочегар обнял Петрова за плечи.

- Ну что, друг Петров?

Глядя на буквы "М" и "Ж", Петров спросил печально:

- Тут у вас все в ажуре?

- Как в аптеке. Жильцы аккуратные. Петров, она его и похоронит. Закроет его счастливые светлые очи.

- Как-то мрачно.

- Чего же тут мрачного? Как сказал поэт: и жить, и умирать нужно с ощущением счастья.

- Но какое же счастье жить в подвале?

- Может, ты в своей двухкомнатной квартире живешь счастливее?

Душа Петрова не чирикала - душа молчала. И страшно стало Петрову. Захотелось кефира, кухонного тепла, бумажных салфеток и мягкого хлеба с маслом.

- Где ты этого Емельяна нашел?

- А я его и не терял. Мы с ним брали город Моздок. Потом меня ранило. В Ленинграде встретились.

- Еще помещения есть? - спросил Петров.

Кочегар повернул его к двери с табличкой "Помещение No3".

- Самое маленькое. Пока не занято. - Сказал и открыл дверь.

У стены стояли стол - столешница в конопушках, прожженных сигаретами, и скамейка, когда-то зеленая, но отструганная.

Кочегар и Петров сели.

На противоположной стене холмилась саванна. Широкогрудые быки стояли, опустив маленькие заостренные головы к рыжей земле. Вокруг них танцевали гибкие охотники с копьями. Движения охотников были легкими, ритм торжественным. В белесом небе кружили птицы.

- Охота. Потом праздник, - сказал Петров. - Красный цвет. Цвет праздника - цвет охоты. Самый древний цвет, приносящий радость.

- Помещение Сева занимал - одинокий художник. Тогда хорошо было: две молодые семьи и один разведенный холостяк. Когда холостяк рядом, семьи крепчают, сбиваются в кружок рогами наружу.

- Чего же он такой мотив написал? Фрески Тасили какие-то, - спросил Петров и поинтересовался дальнейшей судьбой художника.

- Сначала охота, как ты сказал, потом праздник, а потом - уход. Рампа Махаметдинова его доконала, горная баба-яга. Повадилась его жалеть. Ты, Петров, кюфта-бозбаш ел? А сулу-хингал? А дюшбара? Чулумбур апур? Нухулды чорба? Шуле мал ягы билен? Не едал. А Сева все это ел. С кислым молоком. Так что он отбыл... Жаль - занятный был хмырик.